— Надеялись сбыть прямо здесь и дороже?
— Нет, надеялись урвать еще. Вы ведь наверняка уже перекрыли основные аэропорты и заокеанские линии? Но кто бы вам позволил держать блокаду годами, а мы тем временем прямо у вас под носом извлекаем еще лимонов двести пятьдесят, причем в сотенных бумажках, и отсиживаемся в тихом месте. А тысячи нигде бы и не засветились.
— Откуда извлекаете, из подвалов Гельфанда?
— Значит, вы нас уже опередили, — обреченно констатировал Козин.
— Разумеется, — не моргнув глазом, соврал Турецкий. — Но как вы на него вышли?
— Через Бакштейна. Те шесть — восемь миллионов, которые мы собирались незаметно унести, нужны были в первую очередь на организацию, возможно, более крупного и наглого мероприятия. Вначале мы собирались выяснить, куда попадают деньги, которые мы возим, и как долго они лежат мертвым грузом. Но фактически прямо в аэропорту контейнеры загружались в грузовик, и нам говорили «до свидания». Садиться на хвост внаглую было опасно. Но однажды у нас появилась ниточка. Если до того мы даже не были уверены, что деньги остаются в Германии, и тем более не подозревали где, то вскоре мы вычислили не только город, но и конкретное место. Шофер грузовика постоянно что-то жрал, и это что-то оказалось бутербродами из ресторанчика «Der Geburstag» (что переводилось ни больше ни меньше как «День рождения»), а на пакетике, который мы извлекли из мусорника, был адрес в Линдерхофе. В перерыве между рейсами мы смотались сюда, чтобы вычислить грузовик. Макс ждал в аэропорту самолет с Бакштейном, а я дежурил возле той кафешки в Линдерхофе. И так получилось, что мы встретились. Бакштейн был, правда, не на грузовике, но с его багажом это и не требовалось. Зато он как раз завозил очередную партию денег этому Гельфанду…
Тут у Реддвея просто руки зачесались поскорее проверить дом Гельфанда на предмет наличия в нем несметных богатств русской мафии, и он с несвойственной ему резвостью вылетел из кабинета отдавать распоряжения. А Турецкий, пользуясь случаем, решил расставить все точки над «и» в убийстве Невзорова.
Собственно, у него уже была полная и вполне связная картина, из которой выпирал только один факт — Храпунов, а точнее, его удостоверение, которым пользовался Козин. Но Козин ответил на этот вопрос легко, не задумываясь:
— Удостоверение дал мне человек Гвоздя — «авторитета» Юго-Западной группировки. Он на этого капитана что-то имел и хотел его замазать, просил махать этой корочкой, не стесняясь, в самых хреновых ситуациях, да еще так, чтобы ее обязательно запомнили.
Розанов фамилию Аси наотрез назвать отказался. До того был покладистый и разговорчивый, даже слишком, а тут уперся и ни в какую. Она ни при чем и все. Не хочу, чтобы ее по судам таскали.
Турецкий, бессильный что-либо предпринять самостоятельно, отправил Грязнову факс:
«Нужно провести обыск на квартире Розанова!!!
Слава, подними все телефонные и записные книжки, если такие найдутся, проверь компьютер и память на телефоне. Ищи телефон Аси (возможно, Александры, Анфисы, Алисы, Анастасии, Олеси — короче, найдешь имя, примеряй на Асю). Среди этих ась нужно искать ту, которая работает то ли в банке, то ли в коммерческой структуре, предположительно программистом, оператором, диспетчером сети или кем-то еще, но тесно связана с компьютером.
Приставляй к ней «наружку» и сразу посылай мне установленные данные на эту особу.
P.S. В квартире наверняка есть ее пальчики, проверь на всякий случай».
36
За домом Гельфанда установили круглосуточное наблюдение.
То есть его и до того наблюдали, но теперь Реддвей развил невероятно бурную деятельность: телефоны, установленные в доме, прослушивались, каждый входящий и выходящий проверялся и перепроверялся, Реддвей поднял все финансовые документы объекта за последние пять лет. Ненавязчиво и осторожно опросили соседей, достали план дома и проверили на предмет возможных бункеров и тайников.
Результаты проверки Реддвея не удовлетворили.
Объект — Михаель фон Гельфанд, восьмидесяти трех лет от роду — выглядел вполне безобидным старичком. Его образ жизни можно было очень точно охарактеризовать как затворнический, то есть дом он покидал не чаще одного-двух раз в год, шумные, да и нешумные компании у себя не принимал. К нему вообще постоянно наведывался только врач, который охарактеризовал его весьма положительно: добряк, филантроп, энтузиаст, увлеченный любимым делом. Гельфанд коллекционировал старинные библии, рукописные, четырнадцатого века и более ранние. Экземпляров в его коллекции было немного, но все — достаточно ценные. Однако финансовые документы по всем приобретениям в полном порядке. Старичок был последним отпрыском увядающего, но славного рода фон Гельфандов, он унаследовал замок своего отца и вполне приличное состояние, которое не потерял во время войны и размеры которого вполне позволяли ему такие маленькие слабости, как приобретение пергаментных свитков стоимостью порядка двухсот — трехсот тысяч долларов.
Родственников у Гельфанда не было, в доме постоянно жили секретарь, повар, садовник, шофер и три весьма злобного вида добермана, за которыми присматривал сторож. Каждого из них (кроме доберманов, конечно) проверили и снова не нашли ничего примечательного.
Бакштейн в доме появлялся, но крайне редко и, по неподтвержденным сведениям, только по приглашению хозяина. Он был адвокатом Гельфанда, и его подпись действительно красуется под доверенностями на приобретение очередных экспонатов.
Личная и сугубо конфиденциальная беседа Реддвея с начальником полиции Линдерхофа не дала ничего нового: старик, почетный член муниципалитета (почетный потому, что ни на одном из заседаний не появлялся), к юбилею города пожертвовал десять тысяч марок на проведение праздника, на который сам не пришел. Начальник бывал у него лично: в доме все как в довоенные времена, телевизор старик не смотрит, компьютеров, микроволновок, кондиционеров и других уже вполне обыденных вещей не признает, но свои убеждения не пропагандирует и вообще мягок, покладист, чертовски умен и, главное, не жаден. Показывал свою коллекцию, в кабинете есть большой сейф, но, кроме старинных книг, в нем ничего нет. Все деньги Гельфанда хранятся в местном банке.
В банке выяснилось, что в последнее время никаких крупных поступлений или, наоборот, изъятий наличными со счета Гельфанда не было.
Реддвей высказал смелое предположение: возможно, старикан и не в курсе. Бакштейн вполне мог оставлять в доме, и надолго, наличность, а Гельфанд, погруженный в свои занятия и наверняка уже давно пребывающий в маразме, даже об этом не догадывался.
Не было выявлено никакой спецаппаратуры, камер слежения, профессиональных охранников. Оставлять деньги в таком месте практически равносильно их хранению в турецкой рыбной лавке на дешевом базаре. И хотя даже сам Реддвей понимал, что его версия выглядит надуманной и неправдоподобной, что на нее, по сути, работает только факт наличия в доме тренированных собак, сбрасывать Гельфанда со счетов окончательно было непозволительно.
Не снимая наблюдения с дома, Реддвей решил ускорить поиски грузовика.
Как и предполагали Розанов с Козиным, номерные знаки, которые они видели на грузовике, не были зарегистрированы не только в Баварии, но вообще нигде в Германии. Темно-синих фургонов «мерседес», подходящих под описание, нашлось более двадцати, и проверять их можно было бы долго. Но Реддвей, очевидно, вполне способный поставить себя на место обжоры-шофера, организовал наблюдение за кабачком «Der Geburstag», и похожий фургон там действительно засветился.
Правда, номер на этот раз был настоящим, и удалось установить, что машина принадлежит небольшому музею, расположенному на территории давно не действующего монастыря в живописных окрестностях Гармиша. Первая же предварительная проверка показала, что они на верном пути. Музей не представлял из себя ничего выдающегося: частично восстановленный со времен средневековья собор с высоким шпилем и причудливыми изваяниями, несколько хозяйственных построек того времени, общежитие монахов и уже в новом, вполне современном здании — скудная экспозиция, повествующая о быте и нравах наших не в меру религиозных предков. Там же сувенирный магазинчик, где всем желающим предлагали чуть ли не мощи святого Лютера, а также обгорелые обломки крестов, на которых сжигали еретиков инквизиторы, и прочую подобную дрянь.
Заброшенная часть монастыря была тщательно огорожена высоким забором (с проволокой под током поверху), а при более пристальном осмотре выявились и камеры слежения и немногочисленная, но хорошо вооруженная охрана, которая не стремилась попадаться на глаза туристам. На ограждении повсюду красовались надписи: «Вход воспрещен. Идут реставрационные работы». Внутри даже стояли два бульдозера, но реально никаких работ никто не вел.
Эта организация, расположенная достаточно уединенно, практически в лесу, уже гораздо больше походила на импровизированный Форт-Нокс, но опять же достоверно узнать, есть ли там деньги, простым внешним наблюдением было затруднительно.
Обнаружилась также слабая связь с этим местом и фон Гельфанда. Он, оказывается, был знаком с директором музея, по крайней мере, получал от последнего рождественские поздравления и еще около пяти лет назад в помещении музея проводилась выставка, на которой присутствовали и библии Гельфанда. Но более поздних контактов не было, а пять лет назад «Кремлевской команды» еще наверняка не существовало, и старик вряд ли мог уже тогда прощупывать почву и налаживать контакты.
Турецкий лично в составе группы туристов побывал в монастыре, полюбовался выставкой старинных гравюр, побродил по заброшенному кладбищу, даже купил обломок инквизиции, который при тщательном анализе оказался обыкновенной сосновой щепкой, срубленной недели две назад и слегка подкопченной паяльной лампой. И вынужден был согласиться с мнением Реддвея: необходимо проникнуть внутрь и все осмотреть.