[148]. Но куда серьезнее были поползновения на демократию на Ближнем Востоке – по причинам, недвусмысленно названным в планах, разрабатываемых сразу после Второй мировой войны.
Еще одна опасность: значимые шаги в сторону демократии. Ответственный редактор New York Times Билл Келлер с умилением написал о стремлении Вашингтона «обнять всех тех, кто жаждет демократии в Северной Африке и на Ближнем Востоке»[149]. Однако опросы общественного мнения арабов ясно показали, что шаги по созданию функциональной демократии, при которой на политику будет влиять мнение народа, для Вашингтона обернется катастрофой: как мы уже видели, Арабский мир усматривает в Соединенных Штатах свою главную угрозу и поэтому вышвырнет их вместе с союзниками из региона при первой же возможности.
В течение долгого времени американская политика, по большому счету, оставалась стабильной, но при Обаме претерпела значительные изменения. Военный аналитик Йочи Дризен с соавторами на страницах издания Atlantic заметил, что если политика Буша заключалась в том, чтобы хватать подозреваемых и затем их пытать, то Обама попросту убивает их, резко активизируя использование террористического оружия (беспилотники) и персонала спецподразделений (команды ликвидаторов)[150]. Подразделения специального назначения сегодня развернуты в 147 странах[151]. Отряд, посланный Обамой для уничтожения Усамы бен Ладена, скорее всего, на тот момент уже выполнил с дюжину аналогичных миссий в Пакистане. Как демонстрируют эти и многие другие процессы, хотя гегемония США и пошла на спад, их амбиции остаются старыми.
Еще одной традиционной темой, по крайней мере среди тех, кто не желает добровольно закрывать глаза, является тот факт, что Америка в немалой степени сама несет ответственность за свой упадок. Разыгравшаяся в Вашингтоне комедийная опера на тему того, стоит или нет «закрывать» правительство, вызвавшая отвращение у всей страны (большинство жителей которой полагают, что нужно всего лишь распустить Конгресс) и смутившая весь мир, имеет совсем немного аналогов в анналах парламентской демократии. Это зрелище напугало даже спонсоров фарса. Могущественный корпоративный сектор озаботился тем, что экстремисты, которым они помогли прийти к власти, могут упразднить ту самую систему, на которой зиждятся их собственное благосостояние и привилегии, – могущественное «государство-няньку», обслуживающее их интересы.
Прославленный американский социолог и философ Джон Дьюи как-то назвал политику «тенью, которую отбрасывает на общество крупный бизнес», предупредив, что «смягчение этой тени сути никак не изменит»[152]. С 1970-х годов эта тень превратилась в мрачное облако, окутавшее общество и политическую систему. Корпоративная власть, к этому моменту в существенной мере связанная с финансовым капиталом, достигла той точки, когда обе политические организации, сегодня едва напоминающие традиционные партии, стали иметь очень отдаленное отношение к праву народа высказывать свое мнение по обсуждающимся ключевым вопросам.
Для простых граждан первейшей внутренней проблемой является тяжелый кризис, вызванный безработицей. В сложившихся обстоятельствах решить этот жизненно важный вопрос можно лишь путем реализации правительством стимулирующих мер, выходящих далеко за рамки инициатив Обамы в 2009 году, которые лишь соответствовали сокращениям в государственном и муниципальном секторах, хотя, вероятно, и сохранили миллионы рабочих мест. Что касается финансовых институтов, то их первейшей заботой является дефицит бюджета. А раз так, то и обсуждается только он. Значительное большинство населения (72 %) предпочли бы сократить его за счет налогообложения самых богатых[153]. Против сокращения программ в сфере здравоохранения выступает значительное большинство (69 % в случае с программой Medicaid и 78 % в отношении программы Medicare[154]). А раз так, то результат, надо полагать, будет противоположным.
Сообщая о результатах исследования того, как простые граждане решили бы проблему дефицита бюджета, Стивен Кулл, директор Программы общественных опросов, пишет, что «администрация президента и депутатский корпус, в большинстве своем представленный республиканцами, явно идут не в ногу с ценностями и приоритетами простых граждан во всем, что касается бюджета… Ключевая разница в его расходной части заключается в том, что народ предпочитает сокращать расходы на оборону, в то время как администрация и парламент предлагают их даже немного увеличить… Народ также за увеличение расходов на профессиональную подготовку, образование и контроль за загрязнением окружающей среды, на что не согласны ни администрация, ни депутаты»[155].
Затраты Буша и Обамы на войны в Ираке и Афганистане на сегодняшний день оцениваются в 4,4 триллиона долларов – огромная победа Усамы бен Ладена, провозгласившего цель обанкротить Америку, заманив ее в ловушку[156].
Военный бюджет США на 2011 год – почти равный совокупным затратам на оборону всех остальных государств мира – в реальных цифрах (с поправкой на инфляцию) был больше, чем когда-либо после Второй мировой войны, а в будущем планируется его увеличение. Сегодня ходит много непонятных разговоров о том, чтобы сократить военный бюджет, но в такого рода сообщениях нет ничего о том, что это коснется только запланированных показателей роста финансирования Пентагона.
Долговой кризис в немалой степени был задуман в качестве оружия уничтожения ненавистных социальных программ, на которые полагается основная часть населения. Весьма уважаемый экономический обозреватель Financial Times Мартин Вулф пишет, что «срочно менять позицию по налогам государству не надо… США могут занимать на хороших условиях под доходность 10-летних бондов на уровне 3 %, как и предсказывали некоторые экономисты, не склонные к истерии. Налоговый вызов носит не срочный, но долгосрочный характер». А потом, что весьма важно, добавляет: «Удивительным свойством федерального бюджета является то, что налоговые доходы в 2011 году прогнозируются на уровне 14,4 % ВВП, что намного ниже средних показателей послевоенных лет на уровне 18 %. Доходы от налогообложения физических лиц в 2011 году ожидаются в пределах 6,3 % ВВП»[157]. Этот европеец, далекий от американских дел, никак не может понять, из-за чего весь переполох: в 1998 году, под конец правления Рональда Рейгана, налоговые сборы составляли 18,2 % ВВП. Если мы хотим сократить бюджет, то налоговые доходы должны быть существенно выше. Все вышеизложенное действительно удивительно, но на сокращении дефицита бюджета настаивают финансовые институты и самые богатые слои общества, а в условиях демократии, которая быстро катится вниз, только это и идет в расчет.
Хотя кризис бюджетного дефицита был задуман по причинам жестокой классовой войны, долгосрочный долговой кризис – вещь серьезная. Таковым он остается с тех пор, как Рональд Рейган проявил безответственный подход к налоговой системе и превратил Соединенные Штаты из крупнейшего в мире кредитора в крупнейшего мирового заемщика, утроив государственный долг, на фоне чего выросли угрозы экономике. При Джордже Буше-младшем этот процесс еще больше набрал обороты. Впрочем, на сегодняшний день главной проблемой является не он, а кризис безработицы.
Конечный «комромисс» по этому кризису – точнее, капитуляция крайне правых – стал полной противоположностью надеждам и чаяниям простых граждан. Некоторые серьезные экономисты, пожалуй, не согласились бы с экономистом Гарварда Лоуренсом Саммерсом, что «текущей проблемой Америки является не чрезмерный дефицит бюджета, а безработица и растущий долг» и что соглашение об установлении верхней планки долга, к которому пришли в Вашингтоне, хоть и предпочтительнее (очень маловероятного) дефолта, но все же наносит еще больший ущерб экономике, которая и без того идет на спад[158].
Предложенный экономистом Дином Бейкером вариант преодолеть бюджетный кризис путем замены недееспособной приватизированной системы здравоохранения другой, сходной с теми, что созданы в других развитых странах, и в расчете на душу населения обходятся вдвое дешевле, при этом обеспечивая как минимум сравнимые результаты, даже не обсуждается[159]. Финансовые институты и фармацевтическая индустрия слишком могущественны, чтобы подобные возможности в принципе рассматривались, хотя эту идею саму по себе вряд ли можно назвать утопичной. По тем же причинам на повестке дня не стоит обсуждение и других критически важных с точки зрения экономики возможностей, таких как низкое налогообложение финансовых сделок.
Тем временем Уолл-стриту преподносят все новые подарки. Парламентский Комитет по ассигнованиям сократил бюджетную заявку Комиссии по ценным бумагам и биржам, которая является самым первым барьером против финансовых махинаций, при этом Конгресс оттачивает все новые виды оружия против грядущих поколений. Например, на фоне сопротивления республиканцев делу защиты окружающей среды «одно из крупнейших коммунальных предприятий Америки подрывает поистине выдающиеся усилия нации установить улавливающие углекислый газ фильтры на угольной электростанции, нанося серьезный ущерб попыткам сократить выбросы, ответственные за глобальное потепление», – сообщает New York Times[160].
Подобные удары, наносимые самим себе, хоть и набирают силу, но не являются изобретением последних лет. Своими корнями они восходят к 1970-м годам, когда национальная политэкономия подверглась радикальным трансформациям, положив конец так называемому золотому веку [государственного] капитализма. Двумя важнейшими элементами этих перемен стали финансиализация и перенос промышленных мощностей в другие государства: и то, и другое стало следствием снижения прибылей в промышленности, а также демонтажа послевоенной Бреттон-Вудской системы финансового регулирования и контроля над капиталом. Идеологический триумф «доктрин свободного рынка», как всегда в высшей степени избирательных, впоследствии нанес еще серию ударов, по мере того как эти доктрины оборачивались отказом от регулирования и правил корпоративного управления, связывающих немаленькое вознаграждение топ-менеджерам компаний с краткосрочными прибылями, а также выливались в другие аналогичные решения, обусловленные такой политикой.