овстанческими движениями – стандартный термин, которым мы называем одобряемый нами терроризм. Он составил график, согласно которому «открытое восстание и свержение коммунистического режима» намечалось на октябрь 1962 года. В «окончательной формулировке» этой программы говорилось, что «для достижения конечного успеха потребуется решительное военное вторжение США», когда для него создадут предпосылки терроризм и крушение государственного строя. Как следствие, США планировали свое военное вторжение на октябрь 1962 года, когда и разразился ракетный кризис. События, о которых мы только что говорили, помогают понять, почему у Кубы и России были веские основания воспринимать такие угрозы всерьез.
Много лет спустя Роберт Макнамара признал, что Куба не зря опасалась нападения. «На месте Кубы или СССР я бы думал точно так же», – заявил он на крупной конференции, посвященной сорокалетию ракетного кризиса[278].
Что же касается «отчаянных попыток придать Советскому Союзу видимость баланса ядерного могущества», то давайте вспомним, что своей победой на выборах 1960 года, одержанной с очень незначительным перевесом, Кеннеди в немалой степени был обязан сфабрикованной истории о «ракетном отставании», призванной напугать страну и осудить администрацию Эйзенхауэра за мягкотелость в сфере национальной безопасности[279]. «Ракетное отставание» действительно имело место, только вот отставал в этом отношении Советский Союз.
Как утверждает в своей авторитетной работе о ракетной программе Джона Кеннеди стратегический аналитик Десмонд Болл, первое «публичное, недвусмысленное заявление администрации» об истинных обстоятельствах грядущего ракетного кризиса сделал в октябре 1961 года заместитель министра обороны Розуэлл Гилпатрик. Он проинформировал Совет по бизнесу, что «после неожиданного нападения у США останется больше средств доставки ядерных боезарядов, чем Советский Союз сможет развернуть при первом ударе»[280]. Русские конечно же знали о своей относительной уязвимости и слабости. Знали они и о том, как отреагирует Кеннеди, когда Хрущев предложил резко сократить наступательные вооружения и в одностороннем порядке к этому приступил: президент ничего не смог ответить и вместо этого развернул масштабную программу вооружений.
Владеть миром – тогда и сейчас
Два самых важных вопроса в отношении этого ракетного кризиса звучат так. Первый: как он начался? Второй: как закончился?
Начался кризис с террористических атак Кеннеди на Кубу и угрозой вторжения в октябре 1962 года. А закончился отказом принимать предложения русских, которые показались бы честными для любого «здравомыслящего» человека, но были немыслимы для администрации только потому, что подрывали фундаментальный принцип, провозглашающий право Соединенных Штатов в одностороннем порядке размещать ракеты с ядерными боеголовками где вздумается, нацеливать их на Китай, Россию или на любую другую страну, в том числе и вблизи ее границ, равно как и сопутствующий принцип, лишающий Кубу права иметь ракеты для защиты от неминуемого, как тогда казалось, вторжения США. Чтобы решительно утвердить эти принципы, вполне можно было пойти на огромный риск невообразимой, разрушительнои воины, отвергнув простые и честные, по всеобщему признанию, механизмы устранения угрозы.
Гартхофф отмечает, что «в Соединенных Штатах всегда царило всеобщее одобрение того, как президент Кеннеди справился с этим кризисом»[281]. «Безудержно оптимистичный тон, – утверждает Доббс, – задал придворный историк Артур Шлезингер-младший, написавший, что “Кеннеди ослепил мир своим сочетанием сдержанности и твердости, воли, выдержки и мудрости – так блестяще контролируя эти качества, так бесподобно выверяя”»[282]. Стерн, выступая с более трезвых позиций, частично с этим соглашается, обращая внимание на тот факт, что Кеннеди неоднократно отвергал агрессивные рекомендации своих помощников и советников, призывавших к использованию военной силы и отказу от мирных вариантов разрешения конфликта. События октября 1962 года повсеместно превозносятся как пик славы президента Кеннеди. Присоединяясь ко многим другим, Грэхем Эллисон представляет эти события в качестве «наглядного пособия по разрешению конфликтов, урегулированию отношений между великими державами и принятию мудрых решений во внешней политике в целом»[283].
В очень узком смысле это суждение кажется вполне здравым. Записи заседаний Исполнительного комитета говорят о том, что у президента была своя собственная позиция, отличная от позиций других, порой даже всех остальных, и заключавшаяся в том, что он отказывался раньше времени прибегать к насилию. Вместе с тем здесь возникает следующий вопрос: как эту относительную сдержанность президента Кеннеди во время разрешения кризиса следует оценивать в более широком смысле с учетом соображений, о которых мы только что говорили? Но этот вопрос никому даже в голову не приходит в обществе дисциплинированной интеллектуальной и нравственной культуры. Это общество безоговорочно соглашается с базовым принципом, в соответствии с которым Соединенные Штаты, в сущности, по праву владеют миром, изначально представляя собой силы добра, а случайные ошибки и недоразумения – с кем ни бывает. Согласно этому базовому принципу США могут в массовом порядке развертывать во всем мире системы наступательных вооружений, при этом считая страшным оскорблением, когда другие (за исключением союзников и ручных режимов) демонстрируют хотя бы малейшие намерения или даже просто думают о сдерживании «доброго глобального гегемона», угрожающего им применением насилия. Сегодня эту доктрину используют в качестве первейшего официального обвинения против Ирана; такого рода соображения высказывались и во время ракетного кризиса. В ходе дискуссий с ближайшим окружением братья Кеннеди выражали опасения, что кубинские ракеты могут помешать вторжению США в Венесуэлу, которое в тот период как раз рассматривалось. Так что «с Заливом свиней все было правильно», – пришел к выводу Джон Кеннеди[284].
Из-за этого принципа риск ядерной войны сохраняется и по сей день. В чрезвычайно опасных ситуациях недостатка не было и после 1962 года. Например, во время арабо-израильской войны 1973 года советник по национальной безопасности Генри Киссинджер объявил высший уровень боеготовности ядерных сил (DEFCON 3), желая предупредить русских, чтобы они не вмешивались, когда Израиль получил от США тайную санкцию на нарушение режима прекращения огня, соглашение о котором было достигнуто под давлением Соединенных Штатов и России[285]. Когда к власти через несколько лет пришел Рональд Рейган, Америка провела ряд операций, чтобы прощупать оборону русских, имитируя атаки с моря и с воздуха, и попутно разместила в Германии ракеты «Першинг», подлетное время которых к целям на территории России составляло двадцать пять минут, что предоставляло Соединенным Штатам возможность «сверхнеожиданного первого удара», если воспользоваться формулировкой ЦРУ[286]. Разумеется, это вызвало огромную тревогу в России, которая за свою историю, в отличие от Соединенных Штатов, неоднократно подвергалась нападениям и несла огромные потери.. Кроме того, существуют еще сотни примеров того, как возможный удар, вызванный сбоями автоматики, удавалось остановить буквально за несколько минут до старта благодаря вмешательству человека.
Индия и Пакистан тоже несколько раз подходили вплотную к ядерной войне, причем источники конфликта между ними и сегодня никуда не делись. Обе страны отказываются подписывать Договор о нераспространении ядерного оружия. И той и другой США оказывают поддержку в реализации ядерных военных программ.
В 1962 году войны удалось избежать, благодаря готовности Хрущева согласиться с глобальными запросами Кеннеди. Но на подобное здравомыслие нельзя полагаться всегда. То, что человечеству до сих пор удается избежать атомной войны, можно считать почти что чудом. У нас есть более чем достаточно оснований прислушаться к предупреждению Бертрана Рассела и Альберта Эйнштейна, которые без малого шестьдесят лет назад сказали, что нам предстоит столкнуться с «суровым, ужасным и неизбежным выбором: человечеству придется либо погибнуть, либо отказаться от войн»[287].
9. Соглашения в Осло: их контекст и последствия
В сентябре 1993 года президент Клинтон на лужайке Белого дома покровительственно наблюдал за рукопожатием израильского премьер-министра Ицхака Рабина и председателя Организации освобождения Палестины (ООП) Ясира Арафата – это был «трепетный день», как почтительно окрестила событие пресса[288]. Поводом стало провозглашение Декларации о принципах политического урегулирования израильско-палестинского конфликта, документа, ставшего результатом тайных переговоров в Осло под эгидой правительства Норвегии.
Независимые переговоры между Израилем и палестинцами велись с 1991 года. Их инициировали Соединенные Штаты, в тот момент почивавшие на лаврах после первой войны в Ираке, провозгласившей принцип «Будет так, как скажем мы!», если воспользоваться победоносным выражением президента Джорджа Буша-старшего[289]. Начались они короткой конференцией в Мадриде и продолжились, направляемые руководящей дланью Соединенных Штатов (а формально и при участии слабевшего Советского Союза, чтобы придать видимость международного содействия). Палестинской делегацией, состоявшей из жителей оккупированных территорий (впредь мы будем называть их «внутренними палестинцами»), руководил преданный и неподкупный левый националист Хайдар Абдул Шафи, которого можно считать самым уважаемым палестинским деятелем. «Внешних палестинцев» – ООП, возглавляемую Ясиром Арафатом, которая обосновалась в Тунисе, – к переговорам не допустили, хотя от них в качестве неофициального наблюдателя присутствовал Фейсал аль-Хусейни. Представителей огромного количества палестинских беженцев тоже не было – до их прав, даже тех, что гарантировала Генеральная Ассамблея ООН, никому не было дела.