– Не в мыле дело… – вздохнула Олеся. – Я купила себе и молочко, и тоник. А вот квартиру не могу себе купить. Отдельную квартиру, понимаете?
– Что, так сложно жить с родителями? – посочувствовал он.
– Хуже некуда. Я мечтаю, что когда-нибудь уйду оттуда и уже не вернусь. Понимаете?! Мечтаю уйти из родного дома! Потому что больше не могу это терпеть!
Мне все осточертело, все!
Он впервые видел, как Олеся злится, и теперь смотрел на нее с большим интересом, как будто открывая это лицо заново. А она продолжала, забыв о смущении:
– Да что вы понимаете! У вас все есть, у вас такая интересная работа, у вас друзья… Я просто как в тюрьме, больше не могу видеть эти тупые рожи, не могу слышать храпение по ночам…
– А я, между прочим, тоже храплю… – неожиданно вставил он.
Олеся осеклась, только теперь сообразив, что позволила себе с ним совершенно новый тон. До сих пор она обращалась к нему как почтительная подчиненная, теперь говорила как равная. Может быть, на нее повлияла долгая разлука? Во всяком случае, она замолчала, нервно скрутила пояс плаща, опустила голову.
Он внезапно остановил машину, посидел молча, глядя в окно, потом выключил зажигание и сказал ей:
– Выходи, приехали.
– Куда? – Олеся оглядела высокий желтый дом, возвышавшийся перед ними.
– Ко мне домой, – пояснил он.
– А…
– Что тебя волнует?! – рассердился он, напомнив ей прежние времена. – Я тебя пригласил, значит, ни о чем не думай.
Но она непрерывно думала о его жене. Где она?
Почему он привел ее, Олесю, в свой дом, почему не в какое-нибудь кафе? Если он боялся, что она съест накануне конкурса что-нибудь не то, тогда мог отвезти ее просто на природу и там спокойно поговорить…
Но домой… Олеся нерешительно выбралась наружу и стояла так, ожидая, когда он запрет машину. В конце концов она решила, что его жена и сын отдыхают где-нибудь на море, и поэтому…
Но она ошиблась. Саша позвонил у двери, и им открыла женщина в узких черных брючках и желтом свитере.
– Привет, – сказал он, проводя вперед оцепеневшую Олесю. – Вот, Лена, знакомься! Это моя ставка!
– Кто? – холодновато, но вежливо спросила женщина. – Не смущай ребенка, Саша, говори по-человечески. Здравствуйте! – Это относилось уже к Олесе. Та кивнула и выдавила что-то похожее на «добрый день!»
– Мы должны кое-что обсудить, – бодро говорил Саша. – Мне никто не звонил?
– Звонили из «Бриз-зард», просили, чтобы ты привез им фотографии, – ответила женщина, продолжая осматривать Олесю с ног до головы. Этот взгляд парализовал ее, и она вздохнула с облегчением, когда Саша подтолкнул ее и почти впихнул в какую-то комнату.
Комната оказалась его студией. И стены, и пол, и потолок были выкрашены в белый цвет, в углах стояли юпитеры, стол был завален аппаратурой. Сесть было негде, но он быстро решил эту проблему – скинул ворох фотобумаги с низкой табуретки, усадил Олесю так, чтобы на ее лицо падал свет из незашторенного окна, сам уселся на подоконнике.
– Ну вот, теперь можно и о деле поговорить, – заметил он. – Почему ты такая грустная?
– Я всегда такая, – резко ответила Олеся. Ей хотелось плакать. Все рухнуло, она ничего не значит для него, она просто кукла, ставка, как он представил ее жене, у нее нет даже имени.
– Неужели все еще думаешь о своих проблемах? – осведомился он. – Наплюй, говорю тебе, скоро все переменится. Ты должна только выиграть в конкурсе.
– Ничего себе «только», – мрачно ответила она. – Вы сами сказали, что там будет мясорубка.
– Я тебе уже сказал, чтобы называла меня на «ты», – раздраженно бросил он. – И хватит паниковать! Если я за тебя взялся… Я пустышками не занимаюсь. И ту девку делать не буду, пусть хоть треснут! Мне нужна ты!
Снова эти слова! Но они ничего не значат, ничего, пока за стеной ходит его жена… Олеся слышит ее шаги, и у нее сжимается сердце! Как все не похоже на ее мечты! Да, она уже представляла себе, как приедет к нему домой и как все там будет… Но эту женщину она не предусматривала. Совсем. А Саша разошелся:
– Если ты выиграешь, поедешь на полгода в Париж. Глупая, ты даже не представляешь себе, что тебя там ждет! Тебя задолбала твоя серая жизнь?! Там она кончится. Ну, смотри поживей, не могу видеть тебя в таком состоянии! Олеся! Олеся?!
– Что? – опомнилась она.
– Ты хоть слышишь, что я тебе толкую? Я говорю, что ты должна выиграть контракт на двадцать пять тысяч долларов!
– Сколько? – Она не верила своим ушам. До сих пор этот конкурс был для нее просто причудой Саши, каким-то абстрактным понятием. Когда была названа цифра, она обалдела. Теперь она слушала очень внимательно.
– А что, я тебе не говорил? – удивился он. – Да с этого надо было начинать. Тебе хватит этих денег чтобы купить себе отдельную квартиру?
– Мне… Господи, конечно… Только…
Он остановил ее несвязную речь повелительным взмахом руки:
– Все, я вижу, ты впечатлилась! Значит, мы сотрудничаем! Я делаю тебе новый порт-фолио, тот не годится. Я слишком детально оформил твой образ, специалисты этого не любят. Если ты выиграешь, то только потому, что они увидят в тебе нераскрытые возможности. Значит, надо дать только намек на твой образ. Ты должна быть чуточку никакая, понимаешь?
– Нет! – честно ответила она. – Это значит – без косметики? Как раньше?
– Да, красить тебя не буду, тут ты угадала, – кивнул он. – Пусть видят только твое лицо. Это на самом конкурсе ты будешь блистать всеми красками, но главное, чтобы они увидели, что можно с тобой сделать…
Понимаешь? Им нужен полуфабрикат, с хорошими данными, работоспособный, послушный. Если выиграешь, с тобой будут работать прекрасные визажисты, другой фотограф, куча народу. В тебя вложат деньги, поняла? И ты должна только слушаться. Нет, ты не будешь просто манекеном, на который вешают платье и всякое такое. Ты должна входить в образ, но пока тебе этого не приказали – будь просто никем. Это – главное. Твой характер не должен забивать тебя как актрису. "
– Я не смогу… – растерялась она. Этот поток слов ее ошеломил еще сильнее, чем названная им сумма.
Никогда раньше ей не случалось слышать ничего подобного, она не представляла себе, что задача так сложна. Саша ее успокоил:
– Не паникуй раньше времени, говорю тебе! Не боги горшки обжигают! Я в тебе кое-что вижу, я не ошибся. Скажи, ты ешь витамины?
Она кивнула. Она ела витамины, пользовалась средствами для ухода за кожей, старалась больше спать и в общем сохраняла неплохую форму. Но все это казалось ей таким мизерным рядом с такой грандиозной задачей!
А Саша пристрастно расспрашивал:
– На здоровье не жалуешься? Сколько раз в год простуживаешься? Аппендицит вырезан?
– Да, – ответила она.
– Покажи! – потребовал Саша. Видя ее недоумение, пояснил:
– Мне же нужно работать с твоим телом, покажи шрам!
– Но… Там почти ничего не видно… – залепетала Олеся. Странно – ей уже приходилось раздеваться почти у него на глазах, но почему-то тогда она не чувствовала никакого смущения. Возможно, потому, что вокруг было столько народу. Да и Саша на нее почти не смотрел. Но теперь, в его студии, в его квартире, где находится к тому же его жена, наедине с ним…
Он настаивал:
– Не будь невинной принцессой, не ломайся! Как ты собралась работать с такими взглядами на мораль?!
Подними кофту!
И она непослушными пальцами подцепила край кофточки, потянула ее вверх. Он соскочил с подоконника, подошел ближе, вгляделся… Вздохнул, провел пальцами по ее коже, Олеся не сводила с него влажных, умоляющих глаз. Наверное, он что-то почувствовал, потому что резко одернул кофточку и сказал:
– Ничего страшного, тебя еще аккуратно зашили, видел я такие шрамы, которые всю карьеру могли поломать… Надеюсь, больше под нож не ложилась?
Олеся даже головой не качнула. Она прекрасно уловила, что тот зыбкий момент, когда все тайное становится явным, уже позади, он все понял, все увидел в ее глазах. Она смотрела на него просто и откровенно, как бы говоря: «Ну вот, теперь ты все уже знаешь, давай решай, что нам делать, потому что я без тебя жить не могу».
– Знаешь, девочка моя, – совершенно серьезно заявил он, встретив этот взгляд, – я тебя сразу хочу предупредить. Если про нас пойдут какие-то слухи, ты сама понимаешь, никакой победы в конкурсе. Если художник протягивает свою любовницу, это ломает его репутацию.
Не говоря уже о девушке.
– Но я не твоя любовница. – Она впервые назвала его на «ты», впервые говорила совершенно открыто. – Пока нет.
– Ну ты даешь! – тихо прошептал Саша, округляя глаза. – Жмешь на газ, верно? Ты, наверное, думаешь, что если ты не переспишь со мной, я тебе не помогу с конкурсом? Так обо мне думаешь, да? Этакий Серый Волк, который ест Красных Шапочек?
– Почему?.. – искренне удивилась она. – Я вовсе не думаю, что тебе это надо. Наоборот, я по всему вижу, что тебе до меня нет дела.
– О Боже мой… Говори тише. – Он досадливо посмотрел на дверь.
Она испугалась, сложила руки на груди, как бы умоляя его не сердиться, и быстро зашептала:
– Саша, ну пойми, я не ради конкурса! Я сразу, как увидела тебя тогда, все поняла! Знаешь, как я страдала! Ты на меня кричал, даже ударил как-то раз…
– Серьезно? – Он озабоченно нахмурился, пытаясь вспомнить. – Слушай, ты не придумала?
– Нет, ударил, когда я умывалась с мылом… – счастливым голосом напомнила она, словно речь шла о букете роз. – Клянусь тебе, мне никто не нужен, никто, я никого, кроме тебя, видеть не могу! Мне и конкурс не нужен, правда! Ну наплюй ты на конкурс, если мне не веришь! Хочешь – прямо сейчас, прямо здесь?!
– Я не думал, что ты такая… – пробормотал он. – Такая тихоня, такая…
– Только не говори «Снегурочка»! – поморщилась она. – Мне эта кликуха уже надоела! Знаешь, пока я не встретила тебя, я сама не знала, какая я…
Но я поняла, что могу очень многое сделать, понимаешь? Ради того, чтобы ты… – Тес!
– Я говорю тихо, – возразила она, косясь на дверь. – Она может подслушать?