не поднимая головы.
– Ну, ничего страшного. По-моему, тарелка тоже подойдет. – Она скрывается в кухне вслед за мамой.
Алиса подходит к дивану и усаживается рядом со мной.
– Это ведь он приходил? – шепчет она.
Я замираю и в ужасе поворачиваюсь к ней. Откуда она вообще…
– Почему ты не можешь мне все прямо сказать? Ты ведь явно с ним встречаешься. Он должен был подойти сюда, а наш приезд спутал карты.
– Алиса, приходил вовсе не Рич. Ты считаешь, если бы я крутила с ним роман, он бы мне не рассказал, что Марк запланировал на сегодня? Да он никогда бы не решился явиться сюда в день моей свадьбы!
– Если только он не задумал нечто такое, чтобы ее расстроить. Я же наблюдала за тобой – ты до смерти перепугалась. Пыталась выяснить, от кого цветы, не просто из чистого любопытства. Ты вела себя, как на задании. И как я должна тебе помогать, если ты скрываешь от меня что-то?
Может, пусть лучше верит, что она права? Возможно, безопаснее, чтобы Алиса считала, будто она сама до этого додумалась – особенно с учетом того, что этот мерзавец действительно несколько минут назад стоял на пороге моего дома и разговаривал с Имоджен? Я убеждена, что это был он. Знаю, что существует некая вероятность того, что все это – невинная проделка. Имоджен могла сказать какому-нибудь курьеру, что у меня круглая дата, а тот ответил дежурной фразой. И любой из моих друзей или подруг мог прислать мне сегодня цветы! Вдруг кто-то не сможет прийти вечером на торжество? А флористка торопилась, отвлеклась, когда собиралась написать послание на карточке, и случайно запечатала конверт, так ничего и не написав. Я тоже могу воображать невесть что по поводу того, что имеет простое и логичное объяснение.
Но я знаю, что это не так.
Сначала человек «чинит» машину. Теперь это. Он столь же реален, как и лежащее у меня в сумочке письмо.
– Я думаю, что Ричу лучше вечером вообще не приходить, – заявляет Алиса.
– Неужели?
– Я пытаюсь помочь тебе. Может, мне позвонить Лу и сказать, что ты заболела и потому свадьба отменяется? Пока она выяснит, что это вранье, будет поздно.
– Наверное, – киваю я, лишь бы ее унять. – Надо бы это обдумать.
Она вскакивает, исполненная решимости ринуться в бой, чтобы защитить свою сестру. У меня к горлу подступает комок, я протягиваю руку и сжимаю ее ладонь.
– Я люблю тебя, Алиса.
– Я тебя тоже! – откликается она. – Софи, не волнуйся, мы со всем обязательно разберемся, обещаю. – Алиса сжимает мою руку. – Подожди, вот узнаешь, куда Марк повезет тебя на медовый месяц…
– Ничего не говори! – Я пытаюсь улыбнуться сквозь навернувшиеся слезы, которые быстро смахиваю.
– Не скажу, но тебе очень понравится. – Алиса смущенно смотрит на меня. – Ну, не плачь. У меня есть кое-что для тебя. – Она лезет в карман и достает старый мобильник. – Для твоей сим-карты. Должен четко работать, я его зарядила.
Снова звонят в дверь.
– Теперь я открою, – говорит сестра и сует мне мобильник. Вскочив, она вылетает в коридор.
На сей раз это действительно женщина, прибывшая провести со мной оздоровительный сеанс. Через десять минут я уже лежу в гостиной на портативном массажном столе лицом вниз. Шторы задернуты, свет включен. Я нагишом, кроме трусиков, а бедра мне намазывают той же холодной и липкой смесью, которой покрыто мое тело. Запах у нее жуткий, и не становится легче от того, что косметолог плотно оборачивает меня во что-то похожее на облегающую пленку.
Мама и сестры спокойно сидят на диванчиках, поедая набор пирожных и ярких кексов, словно так и нужно проводить субботнее утро, пока я тихонько схожу с ума, когда у меня наконец-то выдаются пять секунд на размышления.
Неужели Клодин поставила за мной слежку? На свежую голову это представляется запредельным и нелепым, однако никакого иного объяснения я не нахожу.
– Что ты наденешь сегодня вечером? – весело звенит голос мамы. Я практически читаю ее мысли: «Видишь? Погляди, как я владею собой? Я же говорила, что у меня все получится!»
– На прошлой неделе я купила новое платье, – бормочу я в дыру в столе, глядя на ковер.
– Какое? – интересуется Имоджен.
– Черное, от «Йегера».
– Очень хорошо, – одобрительно замечает мама, а сестры хором спрашивают: – От «Йегера»?
– Господи, Софи! А ты купила в тон к нему жакет, туфли и сумочку с тиснением? – спрашивает Алиса.
– Как королева! – подхватывает Имоджен. – А вы знаете, что, когда королева хочет откуда-то уйти и вернуться во дворец, она кладет сумочку на стол? Это как бы тайный знак ее свите, что с нее хватит. А когда ей надоедает с кем-то говорить, она перекладывает сумочку в другую руку?
– Прекрати читать «Дейли мейл»! – восклицает Алиса.
– По-моему, платье у тебя супер, дорогая! – улыбается мама.
Я вдруг чувствую, как у меня от переживаний прихватывает желудок. Да заткнитесь же вы все! Мы знаем, что я его все равно не надену! Думаю, что купленное мне Марком платье спрятано где-то в доме и ждет, пока кто-то его позднее достанет.
– Не хочу показаться резкой, Лидия, – обращаюсь я к женщине, которая энергично оборачивает мою правую ногу: неужели мои ноги предназначены лишь для того, чтобы таскать мой вес? – Но сколько еще продлится процедура?
– Я накрою вас покрывалом из фольги, потом положу горячие полотенца, которые греются у вас в сушильной машине, затем полчаса в этой «бане», и все!
Полчаса! Мои переживания перерастают в панику. У меня нет времени! Мне нужно…
– А после этого Лидия сделает тебе маникюр! – раздается мамин голос откуда-то справа. Я слышу, как она что-то поднимает и ставит на место. Это меня нервирует. – Что ты там делаешь, мам?
– Рассматриваю приглашение на свадьбу. – Она явно инспектирует содержимое каминной полки. – Писавший его – человек подавленный, и ему нельзя верить. У букв сильный наклон влево.
– Ты просто полоумная, мам! – усмехается Алиса, и я слышу шелест переворачиваемой журнальной страницы.
– А кто вообще эти Руперт и Харриет? – интересуется мама. – Не припомню, чтобы ты о них говорила.
– Это парень, которого Марк знает по работе.
– Тоже юристы?
– Он – да. А она, по-моему, бухгалтер.
– Ну, вот видите. Нельзя им верить, понятно? – заявляет она.
Я молчу. Меня сейчас волнует то, что не следовало выпускать из виду письмо, которое теперь лежит у меня наверху в ящике с нижним бельем после того, как мне позволили одной выйти в туалет до начала процедуры. О чем я думала? Представляю, как мама поднимается туда, открывает ящик и присвистывает, роясь среди трусиков и лифчиков, прежде чем обратиться ко мне: «Софи, дорогая! Тут тебе письмо. Можно я его открою?» Я сглатываю – что оказывается нелегко, когда лежишь лицом вниз. У меня начинает колотиться сердце. Мне хочется пойти и проверить, что письмо еще там.
– У отца Марка роскошная шевелюра? – замечает мама. Теперь она добралась до фотографий.
– Наверное.
А если серьезно, то мне хочется сесть прямо. Начинает чесаться образующаяся на прижатой к столу части лица корочка, а из носа потихоньку течет.
– Неужели? – удивляется мама. – Это означает, что у вас будут волосатые дети.
Да перестань ты, прошу тебя! У моей матушки нет никаких сомнений в том, что у меня будут дети. Она много раз прозрачно намекала, насколько лучше все было с Алисой – когда она стала уже мамой «в возрасте», – чем со мной и Имоджен, поскольку к тому времени она обрела уверенность в себе как в человеке и личности.
– С такими генами с обеих сторон все предрешено заранее. Ты родилась с пышным пучком черных волос. Это приводило всех в замешательство. Все говорили, что они выпадут, но нет – волосы прямо-таки торчали. Я не могла с ними ничего поделать, разве что стянуть ленточкой. Ты стала похожа на кокосовый орех. Да, кстати, я ведь говорила тебе, что дедушка не сможет приехать?
Я изо всех сил шмыгаю носом, отчаянно пытаясь втянуть сопли, чтобы они не закапали на пол.
– Дайте мне кто-нибудь, пожалуйста, платок! – Я вытягиваю левую руку и покачиваю ладонью. Письмо никуда не денется. Оно все так же лежит в ящике. Успокойся, успокойся же!
– Вот, – говорит Имоджен, и я чувствую, как у меня в пальцах оказывается платок. Я веду рукой по массажному столу, но до носа не дотягиваюсь. Мелочь, конечно, но от неспособности вытереть себе сопли я злюсь. Пытаюсь встать, и тут все четыре женщины одновременно кричат:
– Не надо!
– Да пошли вы все! – реву я, обрушиваясь обратно на стол. – Мне нужно нос вытереть!
– Софи! – в ужасе восклицает мама. – В подобных выражениях нет необходимости.
– Вот! – Внезапно под столом оказывается Алиса с платком в руке. – Я тебе вытру. – Она гладит меня по носу.
– Не помогает, – сиплю я, скрипя зубами, и снова громко шмыгаю носом.
– Ну, и не поможет, если будешь так хлюпать. – Сестра зажимает платком мои ноздри. – Дуй, как Рич сказал попу, – шепотом прибавляет она.
Я в ужасе таращусь на нее.
– Да ладно тебе – никто ничего не услышал, – улыбается Алиса и вылезает из-под стола.
Однако мне не смешно. Несмотря на все давящие на меня полотенца и на то, что сестры и мама снова принимаются кричать, я начинаю приподниматься. То Алиса утверждает, что не позволит Ричу ничего расстроить, то начинает отпускать по этому поводу глупые шуточки! Нельзя мне здесь разлеживаться, будто все это каким-то образом устроится само собой. Не устроится, время уходит, а я хочу лишь подняться наверх и убедиться, что письмо еще там!
– Да снимите же все это с меня! – реву я, стараясь поднять плотно спеленатые руки. Мне вдруг становится невыносимо жарко: лицо горит, сердце выпрыгивает из груди, практически колотясь об облегающую пленку, словно пытается выскочить из тела.
– Ее трясет! – нахмуривается Имоджен. – Это нормально?
– Эм-м-м… – нерешительно тянет Лидия.
Я пытаюсь сглотнуть.
– Трудно дышать. Меня как будто всю сдавили. – Я тянусь рукой к шее.
– Она пунцовая, – с тревогой говорит Алиса. – Лучше все с нее снять.