ходит в действительности.
Если я не сделаю все, как мне велено, нам не поздоровится.
Единственный выход – увести Марка подальше от гостиницы. Другого решения нет. Я начинаю учащенно дышать и выгибаю шею, чтобы поглядеть, на какой стадии прическа Алисы.
– Как вы думаете, мне можно переброситься парой слов с самой младшей сестрой?
– Конечно, дорогая. – Карл опускает расческу. – Я передам ей, чтобы она подошла. Кофе не желаете?
Нет! Хочу немедленно поговорить с Алисой. Я качаю головой.
– Я мигом! – Карл легонько хлопает меня по плечу, и я смотрю, как он подходит к креслу Алисы и что-то говорит ей. Та с улыбкой поднимается, ее темные волосы торчат во все стороны, как после удара током, но при виде меня она меняется в лице и спешит ко мне через весь салон.
– Что случилось? – Алиса садится на стул, пододвигает его поближе и берет меня за руку. – Дыши глубже. Это все он, да? Что еще он выкинул?
Я понимаю, что она имеет в виду Рича.
– Кажется, я нашла способ вытащить Марка из ситуации, в которой я не хочу, чтобы он вечером оказался. – Я сжимаю ее ладонь. – Мне понадобится увести его подальше от гостиницы, чтобы он…
– Ты хочешь, чтобы свадьба прошла без Марка? – восклицает сестра.
Я тщательно подбираю слова:
– Свадьбы не будет, Алиса. Ты, я, мама и Имоджен должны вместе приехать в гостиницу перед службой.
Она кивает.
– Хорошо. Я думаю, что моя травма головы обострится настолько, что мне понадобится отправиться в больницу, и Марк приедет ко мне.
Алиса медленно откидывается на спинку стула:
– Ничего не понимаю. Сегодня утром ты сказала, что будешь в гостинице непременно, а теперь…
– Тебе не нужно ничего понимать. Если бы я с самого начала знала об этой проклятой свадьбе…
– А вот это уже перебор, Софи. Мы же не предполагали, что ты перепихнулась с Ричем! – Она понижает голос: – Да, плохо, что в одном зале сегодня вечером окажутся двое мужчин, с которыми ты переспала за последние два месяца. Особенно когда регистратор произнесет: «Может ли кто-нибудь назвать причину, по которой эти мужчина и женщина не могут сочетаться узами брака?» Однако что он такого…
– Я серьезно… тебе не надо в это вникать, – в отчаянии шепчу я. – Все, что я хочу знать, – есть ли у меня хоть малейший шанс не допустить, чтобы жизни людей пошли под откос?
Она ошарашенно смотрит на меня.
– Я тебя спрашиваю, Алиса!
– Не знаю, Софи! – неуверенно отвечает она. – Ну, думаю, что… да.
– Ты поможешь мне, не задавая больше вопросов?
Пару секунд сестра нерешительно молчит, а потом произносит:
– Объясни мне, что я должна делать?
Глава 13
– Значит, так. После салона мы должны вернуться к тебе и сделать макияж. Потом они вытащат платья, после чего все мы отправимся в гостиницу, – бормочет Алиса, чьи волосы теперь собраны и заколоты в пучок на ее затылке. – Наверное, совсем скоро тебе надо начать демонстрировать, что тебе нехорошо.
Я киваю, поправляя на плече сумочку. Карл мечется вокруг нас с телефоном, уговаривая сфотографироваться с готовыми прическами для его «коллекции».
– Ты можешь посмотреть симптомы травмы головы на своем мобильнике? – нетерпеливо спрашиваю я. – Чтобы мы ничего не напутали?
– Ага! Наладил! – восклицает Карл. – Заработало. Так, девочки, в линеечку!
Мама и Имоджен послушно становятся по обе стороны от меня и Алисы, и я стараюсь сосредоточиться. Я не сообщила Алисе ничего, что могло бы скомпрометировать ее. К тому же ей было бы непонятно, почему вся «драма» с Ричем вдруг обернулась пшиком. Странно, но теперь все выглядит правдоподобнее, по крайней мере с той стороны, что касается ее.
– Софи, улыбочку!
– Сейчас, – отзываюсь я.
Если у меня будет достаточно времени, чтобы к восьми вечера добраться из больницы до «Голдгерст-парка», то придется от всех улизнуть, включая Алису. А если она отправится за Марком? Это выведет ее из игры, но тогда еще остаются мама и Имоджен…
– Какие красавицы! – восхищается Карл. – Видите?
Все охают и ахают, столпившись вокруг него и глядя на снимок, где мы улыбаемся в преддверии свадьбы, о которой я не должна знать. И которой не будет. Я таращусь на свое изображение. Моя гладкая высокая прическа, прочно заколотая двумя сверкающими шпильками в стиле ар-деко, выглядит очень необычно и непривычно, особенно в сочетании с повседневной одеждой. Но никто, кажется, не замечает моего смущения и неловкости.
Маму даже одолевает легкая слезливость, и она вдруг произносит, когда мы возвращаемся к машине Имоджен:
– Просто хочу, чтобы вы знали, как я горжусь всеми вами и тем, какие у меня замечательные выросли дочери.
– Да хватит тебе, мам! – улыбается Имоджен. – Сколько ты шампанского выпила в салоне?
Имоджен сама в игривом настроении, словно от удовольствия, что как будто вернулась на вечеринку, с которой пришлось уйти рано и не по своей воле.
– Как же хорошо переключиться хоть на минуточку, – вздыхает она. – Я очень-очень люблю Эви, но не могу скрывать, как это прекрасно сменить обстановку. Это же жуть какая-то, верно? – Она ищет в сумочке ключи от автомобиля. – Я просто чувствую, что, когда она станет постарше, мы вернемся к прежней полноценной жизни, вместо того чтобы лишь делать вид. Эд и я сможем, например, оставить Эви с кем-то из вас и уехать отдыхать вдвоем, как прежде. А когда дочь превратится в подростка, она сделается практически независимой от нас.
– Ах, Имоджен! – вздыхает мама. – Ты всерьез думаешь, что именно теперь самое трудное время? Когда Эви исполнится семнадцать, а ты не будешь в полночь находить себе места оттого, что ее нет дома, хоть она и сказала, что вернется в одиннадцать, вот тогда ты станешь тосковать по тому, что есть у тебя сейчас: дочь спит, ухоженная и здоровенькая, в своей кроватке на втором этаже. Боюсь, что с годами легче не становится. Никогда не надо ни от чего опрометчиво отказываться.
Имоджен меняется в лице, недоуменно глядит на маму, разблокируя дверцы машины. Мама открывает переднюю пассажирскую дверцу и весело добавляет, прежде чем сесть на свое место:
– Быть вашей матерью, конечно же, великолепно, но и в той же степени страшно. Заботы никогда не заканчиваются.
Я устраиваюсь на заднем сиденье, чувствуя себя мерзавкой. Ведь я собираюсь до смерти напугать маму лживой неотложной поездкой в больницу. Алиса молча протягивает мне свой телефон, на котором светится огромный список симптомов тяжелых травм головы, включающих потерю сознания (от мгновенной до долговременной), навязчивую сонливость, спутанную речь, судороги шейных мышц, падение зрения, кровотечение из одного или обоих ушей, непроходящие головные боли с момента травмы, рвота с момента травмы, раздражительность, девиации поведения и физические повреждения головы.
Я в растерянности оттого, что понимаю – у меня присутствуют три, если не четыре симптома: «При наличии любых из этих симптомов немедленно обратитесь в отделение экстренной медицинской помощи вашей больницы или позвоните 999 и вызовите “Скорую помощь”».
Алиса забирает у меня телефон, что-то печатает на нем и снова подает мне. «Ты знаешь, что тебе действительно надо в больницу прямо сейчас по симптомам, а не просто из-за твоего безумного плана?» Я никак на это не реагирую и молча возвращаю ей телефон. Сестра сердито отворачивается к окну.
Остаток пути домой проходит спокойно. Имоджен умолкает благодаря маминой резкой отповеди на всю оставшуюся жизнь, Алиса продолжает пялиться в окно, и даже мама, похоже, погружается в самоанализ, вдруг ни с того ни с сего говоря:
– А можно потом будет устроить так, что мы сфотографируемся все вчетвером… и с вашим отцом?
Я жду, пока Алиса разрядит атмосферу какой-нибудь шуточкой, но она молчит, и мамины слова повисают в воздухе, еще больше усиливая общую неловкость. Напряжение не рассеивается, даже когда Имоджен наконец-то подъезжает к моему дому, и мы все выходим. Маленькая терраса так и осталась пристроенной к нему с тех пор, как я купила его в двадцать семь лет. Я не намеревалась возвращаться в город, где выросла. Но после того как встретила Джоша в одном из пабов на выходные, когда заехала к старой школьной подруге, мне вдруг очень захотелось вернуться. Быстро съехав со снимаемой в складчину квартиры в Лондоне, я в спешке переселилась к маме, а потом с такой же быстротой купила собственный дом, словно я планировала это.
Я едва не продала его после того, как Джош оттуда съехал: его отсутствие сделалось почти невыносимым. Я часто лежала на кровати одна, глядя на виднеющиеся из окна нашей спальни крыши домов, и знакомый пейзаж словно переносил меня в тот самый день, когда он там спал. Джош сказал мне в показавшийся бы обычным вечер вторника, что, несмотря на проведенные вместе девять лет, он больше не может окружать меня заботой, какую я заслуживаю, и не хочет мешать мне в том, чтобы я встретила мужчину, который бы пришелся мне по душе и по нраву. Хотя это и не стало для меня неожиданностью, потрясение от того, что Джош произнес все это вслух, заставило меня умолять его остаться хотя бы еще на одну ночь. Видимо, мне казалось, что я смогла бы заставить его передумать. Он очень унизительно для меня положил мои покорные руки себе на грудь, когда мы легли в кровать, и резко повернулся набок. Я всю ночь не сомкнула глаз и беззвучно плакала, обняв Джоша, пока он крепко спал. А когда начало светать, меня охватил ужас, потому что я знала, что больше никогда не смогу его так обнять. Как только Джош проснется, все чары рухнут…
Именно мама убедила меня не делать скоропалительных шагов, когда я принималась плакать всякий раз при открывании ящика, в свое время принадлежавшего ему, пока пыталась перестроить пространство под свою новую жизнь.
– Тебе обязательно полегчает, – твердила она. – Я знаю, ты мне не веришь, но придет время, когда при мысли о Джоше ты станешь вспоминать его любимым, но это будет напоминать эхо, которое не причинит тебе такой боли, какую ты испытываешь сейчас. Переезд в другое место не поможет. Уйти с работы – тоже ничего хорошего. Тебе сейчас нужно постоянство, хватит перемен.