зможно не отдать должное Гитлеру и его генералам. К глубокому сожалению, они очень хорошо понимали негативное значение этого фактора для их агрессивных замыслов, но позитивное – для СССР. Но одно дело даже очень хорошо понимать, и совсем иное – преодолеть такие препятствия!
Решение же таких глобальных задач в высшей мировой политике, которую испокон веку вершат считанные единицы из числа государств, наиболее могущественных сил в мире, а также лиц, к ним причастных либо их олицетворяющих, под силу также лишь тем же считанным единицам, но уже из числа только что указанных выше. Это чрезвычайно узкий круг государств, сил и лиц. Так было (и есть!) всегда, в каждом веке, в каждой эпохе – высшими законами мироздания, мироустройства и тем более его переустройства, особенно насильственного, владеют лишь считанные единицы!
Ни нацизм как таковой, ни сам Адольф Гитлер, ни его ближайшие соратники к числу этих считанных единиц не принадлежали. По табелю о мировых рангах того времени они были всего лишь ведомыми «шестерками», хотя в чем-то частично и информированными. Правда, фюрер не без характерного для него позерства нередко с апломбом утверждал, что-де «для того, кто знает грядущий ход событий, случайностей не бывает»[373]. На самом же деле Гитлер не только ничего толком не знал и не мог правильно спрогнозировать, но и зачастую не слишком понимал происходившее в высшей мировой политике. Как истинно ведомый, он знал лишь то, что его ведущие дозволяли ему знать. Да и то далеко не всегда они были склонны информировать его, тем более в деталях. Хотя и косвенно, но Гитлер тем не менее неоднократно это признавал, даже и не понимая, кстати сказать, что же на самом-то деле он говорит. Уже после Мюнхенской сделки, в состоявшейся 19 января 1939 г. беседе с венгерским министром иностранных дел Чаки фюрер ляпнул следующее: «Неслыханное достигнуто. Вы думаете, что я сам полгода назад считал возможным, что Чехословакия будет мне как бы преподнесена на блюдце ее друзьями? Я не верил, что Англия и Франция вступят в войну, но я был убежден, что Чехословакия должна быть уничтожена военным путем; то, что произошло, может произойти лишь раз в истории»[374]. Как видите, фюрер однозначно признал, что он так и не понял суть произошедшего – того, что привело к Мюнхенской сделке. Не понимал он и того, как Западу вообще удалось довести дело до Мюнхенской сделки. Все это оказалось для него «неслыханным»! Безукоризненно прав он был и в том, что за полгода до Мюнхена, как, впрочем, и за год, и за два, и даже того ранее он действительно ничего толком не знал, не предполагал и в сущности-то даже вычислить и то не мог. Это действительно было именно так.
Особенностью геополитического восприятия мира Гитлером была не склонность к трезвому анализу, а безудержная готовность всенепременно нарушить любые законы политики и геополитики, любые нормы международного права. И эта пожиравшая его готовность заслоняла от его сознания все остальное. Собственно говоря, ведущие «овцеводы» англосаксонской политики потому и отобрали этого «барана» на роль «жертвенного козла». Его предназначение в том и заключалось, что он должен был предварительно не просто увлечь за собой в небытие десятки миллионов людей, а вымостить их костями магистральную дорогу к мировому господству англосаксов!
Немалую и, увы, роковую роль в этом сыграл выдающийся германский геополитик Карл Хаусхофер, который так и не смог обеспечить более или менее адекватное восприятие фюрером тех геополитических постулатов, которые он ему разъяснял. Сознание фюрера ограничивалась очень искусно инспирированными (в основном извне) по итогам Первой мировой войны крайним национализмом и реваншизмом, едва ли не автоматически возобладавшими в Германии после вынужденного подписания ею крайне унизительного Версальского так называемого мирного договора. Естественно, что, рассуждая, к примеру, о последствиях Версальского мирного договора, Хаусхофер, имея в виду допущенные победителями крайне жестокие несправедливости в отношении Германии, указал, что «тот, кто помогает создавать и проводить противоречащие природе границы, тому должно быть ясно, что он тем самым развязывает шедшую на протяжении тысячелетий борьбу… Взрыв границ рано или поздно неотвратим»[375]. Конечно, в каком-то смысле он был прав – необъяснимое с точки зрения установления справедливости запредельно унизительно жестокое территориальное обрезание и варварское экономическое ограбление Германии в соответствии с решениями «версальских мудрецов» неминуемо привело бы к пересмотру ее послевоенных границ. Вопрос был лишь в том, каким образом должен был произойти этот пересмотр. А вот здесь необходимо отметить, что Карл Хаусхофер вовсе и не подразумевал «взрыв границ» именно и только в военном смысле, тем более на восточном азимуте. Он придерживался концепции «открытости Востоку», что означало не «оккупацию славянских земель», а установление совместными усилиями России и Германии «Нового евразийского порядка» и переструктурирование континентального пространства Евразии. При этом расширение немецкого жизненного пространства (Lebensraum) Хаусхофер видел не в форме, тем более кровавой, колонизации русских земель, а за счет в том числе и совместного освоения гигантских незаселенных азиатских пространств, а также реорганизации земель Восточной Европы. Что же до «взрыва границ», то более всего это относилось к фундаментальным основам европейского устройства. Дело в том, что по большей части Хаусхофер ориентировался, а заодно пытался сориентировать также и фюрера на ликвидацию последствий Версальского договора как прямого «наследника» Вестфальского мира 1648 г., который, как известно, не только закрепил немецкую раздробленность, но и пресек притязания Священной Римской империи германской нации на значительную часть Западной Европы. Впрочем, хрен редьки не слаще. Мысль о «взрыве границ» будущий фюрер воспринял в буквальном смысле, и, что самое главное, прежде всего на восточном азимуте. Это очень четко проявилось уже в «Майн кампф». Анализ геополитических положений «библии нацизма» свидетельствует о серьезных расхождениях во взглядах между Гитлером и Хаусхофером. Однако именно ориентация на «взрыв границ», подобно «философскому камню» в руках средневековых алхимиков, превратила никому не известного демагога-ефрейтора из мюнхенской пивной в того самого Адольфа Гитлера, который стал проклятием всего мира. И не случайно, что именно представители тех самых, и на Западе тоже считанных единиц, коим реально под силу было влиять на будущее мироустройство, на вопрос о том, где родился Гитлер, невозмутимо отвечали: «В Версале!» Там были заложены все необходимые предпосылки не только для Второй мировой войны, но и прежде всего для зарождения и быстрого организационного оформления нацизма. Гитлер, к слову сказать, и этого тоже толком не понимал. Однако предпосылки – предпосылками, но вот шанса предоставить Гитлеру возможность действовать, то есть пойти на «взрыв границ» и позволить ему развязать войну, тем более напасть на Советский Союз, все еще не было. А сам «жертвенный козел» Запада предполагал такую возможность не ранее середины 1940-х гг. К осени 1936 г. подобное положение дел окончательно перестало устраивать Запад, прежде всего Великобританию.
Так вот, единственный, к тому же едва ли не фантастический шанс одним махом решить все проблемы Западу давал заговор Тухачевского. Точнее, не сам заговор, а возможность его срочного заваливания негласными методами, как бы в помощь Сталину! Тот самый заговор, все более тревожная информация о котором уже давно плотным по током поступала Сталину, в том числе даже от военной разведки!
Почему именно так? Да потому, что в провале заговора Тухачевского, точнее в энергичном, но негласном содействии ускорению провала этого заговора, Запад (прежде всего Великобритания) усмотрел единственный шанс одним махом решить громадный комплекс вопросов и задач подготовки Гитлера к уничтожению СССР. Прежде всего за счет прямой подставы СССР под угрозу вооруженного нападения нацистской Германии путем максимального приближения военной машины Третьего рейха к советским границам. Такой ход давал Западу уникальный шанс:
1. Ликвидировать даже прообраз системы коллективной безопасности в Европе, главным образом за счет полного, но собственноручного дезавуирования лично Францией и Чехословакией ранее заключенных ими с СССР договоров о взаимопомощи в отражении агрессии.
Дело в том, что заключенные в мае 1935 г. эти договора были напрямую завязаны на советскую военную мощь. Однако под предлогом того, что часть высшего советского генералитета состоит в заговоре с германскими генералами, можно было запросто отказаться от выполнения этих договоров, мотивируя это политическим недоверием советскому генералитету. Что впоследствии Франция и сделала именно под указанным предлогом. Оборотная сторона такой мотивировки и тем более отказа от выполнения условий договоров заключалась в том, что Чехословакия, из-за которой, собственно говоря, эти договора и заключались, оставалась даже без иллюзорной тени намека на какую-либо помощь извне. Следовательно, становилась полностью беззащитной перед любым, тем более мощным давлением извне по вопросу о самоопределении населенной немцами Судетской области. Что в итоге и случилось. При непосредственном содействии британской разведки, Праге «заломили руки» и вынудили ее согласиться с отторжением этой области в пользу Германии[376]. Между тем эта область являла собой еще и крупный промышленно-сырьевой комплекс, не говоря уже о ее демографическом потенциале.
2. Резко ускорить военно-экономическую подготовку нацистской Германии к нападению на СССР. Дело в том, что по наблюдениям Запада Гитлер сильно отставал в военно-экономической подготовке к войне.
Дело в том, что ни реоккупация Рейнской области, ни аншлюс Австрии не дали необходимого Западу ускорения в развитии военно-экономического потенциала Третьего рейха. Хотя один только аншлюс дал Германии дополнительно добычу 1885 тыс. т железной руды, увеличение производства чугуна на 400 тыс. т, стали – на 650 тыс. т, нефти на 33 тыс. т, валютных запасов Германии в 18 раз (резервы австрийского банка достигали 2,7 млрд шиллингов). Аншлюс Австрии позволил увеличить численность населения почти на 7 млн человек, в том числе мобилизационного ресурса на 1,5 млн человек, а соответственно одномоментное увеличение вермахта на два армейских корпуса (шесть дивизий)