Ярцев взволнованно и молча смотрел на нее. Эрна была одета в вязаный новый костюм из золотистого шелка, который плотно и нежно окутывал ее тело. И оттого, что сидела она теперь статно, выпрямившись, порозовев от наплыва чувств, и оттого, что было ей только двадцать три года, душевный холод ее казался притворным и неестественным, как Цветы из бумаги.
— Беспорядок сегодня у вас и в словах и в сердце, — ответил он слегка дрогнувшим голосом, отводя глаза в сторону. — Любовь, когда она настоящая, не засыхает… Подтяните колки, хрустальная! Спущенные струны всегда фальшивят.
Ацума принес на соседний незанятый стол вино и холодную закуску, внимательно посмотрел на Эрну и бесшумно исчез.
«Узнал, очевидно. Пошел докладывать», — сообразил Ярцев, перехватив пытливый взгляд старика.
Он встал, намереваясь перейти на другое место, но Эрна всполошенно удержала его:
— Нет, нет, останьтесь. Я вас очень прошу.
— Здесь?
— Да, за этим столом. Он, вероятно, будет сидеть вон там, напротив… Когда я вас позову, вы подойдете.
Она поворотилась к фокстротным парам и, увидав вдалеке барона Окуру, который поспешной грузной походкой шел через зал по направлению к ней, встала навстречу. Барон запыхавшимся голосом пригласил ее к сервированному столу около пальм..
— Как я мог вас не видеть? — воскликнул он огорченно, пододвигая ей кресло. — Садитесь, пожалуйста. Я заставил вас долго ждать. Мне очень стыдно!
— Я сама опоздала, — успокоила его Эрна, и почти не ждала вас.
От ее беззаботного тона он сразу осклабился широкой, несколько неприятной ей усмешкой.
— О, если так, я очень доволен!.. Но выпьем прежде шампанского. Нам нужно беседовать серьезно и много, — сказал он, кивнув официанту на прикрытую толстой салфеткой бутылку, стоявшую тут же на льду в деревянном ведерке.
Ацума откупорил ее и наполнив бокалы вином, неуловимым движением опустил в бокал Эрны мелкую бесцветную горошину, которая моментально растаяла.
— Серьезно беседовать? — повторила медленно Эрна, чуть подняв брови. — Тогда тем более пить не нужно. В серьезные моменты рассудок должен быть трезв.
— Хорошо, — согласился он. — Будем пить после. Пока я только один бокал — от жажды.
— Постойте, — остановила Эрна. — Прежде скажите, что вы узнали о брате? Где он? Здоров ли? Скоро ли его выпустят?
— О да, по моей просьбе он будет свободен завтра, Ничего важного нет. Семейная обида. Прокурор обещал мне.
Эрна порывисто наклонялась вперед и быстрым растроганным движением пожала барону руку.
— Это такой пустяк, — сказал он, ответив твердым пожатьем.
Он залпом выпил бокал шампанского и, помолчав, продолжал:
— Теперь я вам скажу о себе… Меня считают счастливым человеком. С точки зрения общества хорошо все. Я очень знатный и очень богатый. У меня много родственников, много друзей… Но это друзья моего имени, моего положения, моих денег… Как человек я бесконечно одинок в жизни.
— Как и многие люди, Окура-сан.
Эрна была тронута его тоном, его откровенностью, его неожиданной жалобой на друзей; была благодарна ему за брата, и ей хотелось, чтобы этот все еще непонятный для нее человек, о котором она слышала за последнее время так много плохого, вдруг оказался по-настоящему бескорыстным и прямодушным.
— Я не могу так жить, — продолжал барон вкрадчиво. — Мне надо близкого друга. Вы же видите, я говорю вам серьезно: это любовь, это большое чувство мужчины…
Он посмотрел ей мрачно в глаза и добавил:
— Но вы не знаете: у меня есть жена!
Эрна с оттенком изумления ответила:.
— Да, не знала.
Он сделал взволнованный резкий жест, точно пытаясь разбить невидимую преграду.
— К сожалению, у нас нельзя развестись. Я барон; у меня положение, предки… Я в заколдованном кругу… И я мучаюсь.
— Напрасно, — сказала спокойно Эрна. — Ваша жена не помеха. Никаких заколдованных кругов нет… Я-то ведь не люблю вас!
Он нервно поежился, пронзив ее быстрым, колючим взглядом, но, овладев собой, продолжал твердо:
— Это неважно. Вы полюбите меня тоже. Я знаю… Вы чуткая женщина. В вас. есть японская кровь. Вы должны меня понимать. Мы станем вместе бороться за человечество, за братства народов. Историческая миссия нашей страны — спасти и собрать воедино всю Азию. На это у нас есть и право и сила… Вы знает© хорошо сами, как тяжело живется народам Ост-Индии под гнетом голландцев. Говорят, что Англия — страна джентльменов, но под ее игом страдают более трехсот миллионов индусов… Кроме Японии, на континенте Восточной Азии свободной страной является только один Сиам.
Он на мгновение запнулся и продолжал пылко:
— Поймите меня!.. Вы такая великодушная, умная, вы не сможете идти против плана освобождения народов Востока от гнета белых. Вы будете моим другом и первым помощником. Будете жить в роскошной квартире, отдельно, Свободно… У вас всегда будут деньги, наряды, авто…
— Берете на полное содержание? — усмехнулась Эрна со злой иронией.
— О да! — пробормотал он решительно, не сразу уловив ее колкость. И быстро поправился: — О нет!.. Не содержанкой — любовницей!
Он растерялся, чувствуя, что сказал не то слово; хотел добавить что-то еще, но в это время из-за пальм, широко расставляя короткие кривые ноги и несколько высокомерно держа голову, вышел майор Каваками, видимо удивленный и даже встревоженный миролюбивым их собеседованием.
— Муж вашей сестры. Очевидно, за вами, — сказала Эрна, чуть поворачиваясь в сторону майора.
— Добрый вечер! — поздоровался тот.
Барон Окура, взбешенный появлением зятя, со сведенными в гневе бровями прошипел по-японски:
— Са-а!.. Следишь?… Продолжаешь?
— Совершенно случайно, — ответил майор без тени смущения или обиды, слегка прикрывая веки.
Эрна кивнула на пустое кресло. Она была искренне рада его приходу. Беседа вдвоем с Окурой начинала ее тяготить и даже пугать.
— Садитесь, Каваками-сан. В компании ужинать интереснее.
Пользуясь удобным моментом, она обернулась к Ярцеву и без стеснения крикнула:
— Костя, присоединяйтесь и вы к нам!
И вскользь добавила:
— Это друг брата… И мой!
— Вам со мной уже скучно? — усмехнулся криво барон, стараясь скрыть свое раздражение.
— Совсем нет, — ответила Эрна отчужденно. — Но вы не умеете говорить тостов. Вы слишком всегда серьезны… А какой же ужин с шампанским без тостов!
Ярцев любезно поклонился обоим японцам и сел рядом с Эрной. Она взяла свой бокал, коснулась его губами и, почти не отпив, сейчас же поставила обратно. На нее снова напала тоска, но уже не тихая, не голубая, а гнетущая и острая, как удушье.
В раскосых черных глазах седого официанта, стоявшего в нескольких метрах от столика, непроницаемо стыло спокойствие.
— Что же вы не пьете? — спросил барон.
— Рано налили. Шампанское от времени выдыхается, как и чувства, — сказала Эрна с тусклой усмешкой.
Окура с живостью протянул к вину руку.
— Дайте. Я налью свежего.
— А себе?
— Я выпью это, от ваших губ!
Он налил ей свежего вина, но в это время Ацума скользящим движением потянулся к оставленному бокалу.
— Я заменю, господин. Позвольте.
Окура загородил бокал локтем, едва не сбросив тарелку с вареными в рисе крабами на пол.
— Не нужно! — сказал он отрывисто.
Официант продолжал упрямо тянуться.
— Прочь… Как ты смеешь! — рассвирепел внезапно барон и, схватив вилку, ударил старика острием но руке.
Из желтой сморщенной кожи брызнула кровь, Ацума испуганно попятился.
— Фу, как жестоко! — воскликнула Эрна с негодованием. — Старик хотел услужить, сделать лучше… Оно же выдохлось. Стало безвкусным.
— Это вино от вас. Для меня оно лучше! — ответил Окура с мрачным упрямством, не глядя на официанта.
Каваками и Ярцев сидели на противоположных концах стола неподвижно и молча, как два посторонних, но зорких наблюдателя. Эрна подошла к официанту.
— Смотрите, у старика кровь! — крикнула она возбужденно. — Вы его ранили!.. Сейчас же перед ним извинитесь или я ухожу!
— Он сам виноват. Он не смел!..
— Не хотите?
Она поспешно схватила пачку бумажных цветных салфеток, не зная, чем унять кровь.
Окура, заметно остыв, строптиво пробормотал:
— Я дам ему денег. Ему это лучше, чем извинение.
Он протянул официанту смятую пятиненную кредитку, но Ацума не пошевелил даже пальцем.
— Спрячьте, господин, деньги, — сказал он угрюмо. — Простые люди привыкли, чтобы господа проливали их кровь.
— Царапина… Пустяки!.. Он не сердится, — вмешался с неожиданной суетливостью Каваками, беспокойно и подозрительно оглядываясь на помрачневшее лицо официанта и тотчас же отводя глаза в сторону.
Эрна тем временем вытерла кровь мягкой чистой бумагой, достала из сумочки свежий носовой платок и перевязала старику руку.
— Спасибо, госпожа, — сказал он чуть дрогнувшим голосом, не поднимая на нее взгляда. — Старая кровь сохнет скоро. Пусть господин барон пьет шампанское, которое ему нравится.
Каваками, увидев, что его шурин держит бокал в руке, уже собираясь его осушить, остерегающе крикнул:
— Нет! Нет!.. Это вино пить нельзя… Она подлила туда яд!
— Какая глупая шутка! — воскликнула Эрна, садясь рядом с Ярцевым.
Она брезгливо поморщилась, решив, что майор уже пьян и поэтому так неловко и грубо шутит. Но Ярцев сразу почувствовал провокацию. Дело было не в алкоголе. Физиономия и взгляд Каваками говорили совершенно о противоположном. Большеголовый коротенький офицер с костлявым лицом хищной птицы держался трезвее и серьезнее всех.
— Что ж… иногда хорошая глупость похожа на молнию, которая разряжает атмосферу! — пробормотал Ярцев, настороженно следя за майором.
Стремясь уловить намерение противника и разгадать до конца опасную сложность игры, он взял свой бокал и, притворяясь немного подвыпившим, весело произнес:
— Ваш сосед, барон, уже пьян. Выпьем и мы с вами: за мечты, за музыку жизни, за творчество, за любовь, за свист пуль даже!.. За женщин можно не пить. Все равно каждый из упомянутых тостов в конце концов в самой сущности — тост за женщин… Хороший народ! Только вот не понимают самого важного. Да и вообще многого не понимают!