— Неспособные, мягкотелые дипломаты будут устранены, — сообщал кому-то внушительно депутат. — Принц обещал содействие… Я полагаю, что покушение на барона Окуру является случаем, посланным самим небом. Против растущих сил красных необходимо поднять все слои общества, дать материал в печать, связать с наступательными тенденциями Седьмого конгресса Коминтерна… Пока гаймусэ не в наших руках, с чужеземцами надо ладить. Время придет.
— Ха! — слышалось в трубку, — Будет сделано все.
Директор «Общества изучения Запада», выполняя задания фашистских вождей, демагогически взывал к мелкой буржуазии через свою желтую прессу, убеждая голосовать только за кандидатов партии сейюкай, которая совместно с военной группой была, по его словам, «одна способна возжечь яркий свет реставрации Сиова».
Усердие господина директора подогревалось еще тем обстоятельством, что в политическом отделе кейсицйо оказались точные сведения о многократных свиданиях его дочери Сумиэ с арестованными «красными террористами». Во избежание неприятностей Имада счел нужным лично поехать в главное полицейское управление, где униженно просил майора Каваками оказать ему в этом щекотливом деле содействие.
— Конечно, национальный дух выше семьи, — бормотал директор растерянно, — но я надеюсь, по нашей старинной дружбе, учтя ее молодость, можно ограничиться домашним арестом. А главное — без огласки… Тем более, что миаи[14] уже состоялись…
— Не беспокойтесь, господин директор, — снисходительно произнес майор, смягчив колющий взгляд своих маленьких острых глаз хмурой улыбкой. — Будущую супругу депутата Каяхары и притом вашу дочь кейсицйо не потревожит. Показания можно дать письменно. Строго секретно.
— О, показания будут!.. Я же себе не враг, — ответил Имада с любезным шипением и поклонами.
Когда майор остался один, лицо его приняло выражение суровой озабоченности. Этот тихий, невзрачный с виду японец, променявший карьеру военного инженера на жандармский мундир, понимал лучше многих, что классовая борьба пощады не знает и ведется более ожесточенно, чем война с внешним врагом.
«Если понадобится, девчонка сядет в тюрьму, несмотря на все ее связи, — подумал он, наклоняясь над сводкой секретных донесений. — Главное зло для Японии и микадо — опасные мысли… Они проникают даже в глубь армии. Молодые умы поддаются им слишком легко».
Прочитав сводку, Каваками задумался. Сообщения агентов говорили о том, что радикальные настроения среди молодого офицерства заметно усилились.
«Они готовы устранить все препятствия!» — многозначительно сообщал один из шпионов, цитируя слова заговорщиков.
Майор удовлетворенно постукал ладонью по папке. Лицо его сразу смягчилось. Такой революции он не боялся и даже сочувствовал ей. Ведь эти люди, так же как и майор, были проникнуты древним духом бусидо, мечтали о священной войне за овладение Азией, а впоследствии — и всем миром, считали необходимым немедленно установить диктатуру военно-фашистских вождей «от имени и при морали микадо». Так по крайней мере казалось майору, который был склонен придавать своим настроениям характер национальных японских надежд и стремлений.
Выжидательная позиция, какую теперь заняла под влиянием барона Окуры и депутата Каяхары «Лига прямого действия», казалась майору бессмысленной и опасной. Сторонники этой политики рассчитывали добиться победы через парламент, образовав после выборов, при поддержке партии Сейюкай, чисто военный кабинет, готовый на самые крайние решения. Каваками, однако, в эту победу не верил. Через его руки прошли тысячи секретных сводок, осведомлявших кейсицйо о положении в стране.
Майор знал хорошо, что, несмотря на военные успехи в Китае, широкие массы города и деревни дали сдвиг влево, в сторону от армии и войны, и что победа военно-фашистских групп на предстоящих выборах весьма сомнительна.
«Да, времена таковы, что требуют действий необычайных и жертвенных, — думал майор, поглаживая папку со сводками донесений. — Офицерство не доверяет гражданской власти. На протяжении последнего полувека Япония вела четыре большие войны, реками проливала драгоценную кровь самураев. Но все эти жертвы обесценены трусливой политикой банкиров и дипломатов. Народ проглотил обиду, но не испил из чаши мести. Ждать нельзя. Надо сегодня же серьезно поговорить с Кейси. Там, где давит необходимость, преступления не существует. Спасение нации выше всяких законов. Если правительство встало между народом и императором, мы должны устранить его мечами Масамунэ и Кокадзи[15]. Неспособные старики должны быть убиты. Такова воля неба».
Маленькие глаза Каваками сверкали дикой энергией фанатика. Он схватил папку с донесением о заговорщиках и поднял ее к потолку, как знамя. Идеи и чувства, волновавшие молодых офицеров, казались ему голосом всей страны. Он вспомнил, как три года назад, после убийства премьера Инукаи, когда военно-фашистские клики открыто встали на сторону убийц, министр юстиции сказал ему:
«Их слишком много! За ними стоит вся маньчжурская армия н даже, может быть, весь генеральный штаб. Можем ли мы рисковать идти против них?!»
Каваками торжествующе усмехнулся.
— Д-да, армия с нами, и никакая сила не сможет остановить нас! — пробормотал он, запирая папку с секретными бумагами в сейф. — Барон Танака был прав: самураи древней страны Ямато, наследники и потомки богов, должны и будут царствовать на земле. Момент теперь самый благоприятный. Европа ослаблена внутренними раздорами; Германия ищет реванша, Италия тянется к Абиссинии, Англия дрожит за свои колонии… Если будет упущен удобный случай завоевать Китай и Сибирь, Япония погрузится в пучину бедствий, боги земли и неба отвернутся от нас… Кейси должен это понять.
Майор Каваками был честолюбив и решителен, но он происходил из обедневшего самурайского рода, и потому начало его карьеры было заполнено злобной волчьей борьбой за свое место под солнцем. Удачный случай помог ему подружиться с могущественным и богатым аристократом бароном Окурой, сестра которого стала впоследствии его женой. Этот брак ввел его в среду военно-промышленников, так как родственники его жены были крупнейшими поставщиками оружия и амуниции. По их протекции и совету он переменил свою профессию военного инженера на более выгодную — жандармского чиновника. Он не ошибся: работа в особом отделе кейсицйо связала его с влиятельными придворными кликами, обогатила опытом тайных интриг, показала секретные пружины власти, играющие главную роль в японском государственном механизме. Кейсицйо научило его не останавливаться перед обманом и вероломством, если они приводили к цели, не бояться жестокости и убийства, когда его классу угрожала опасность.
Неудача с отравлением Эрны Сенузи тревожила его мало. Главное все-таки было сделано: любовные чары были теперь рассеяны страхом. Окура поверил зятю вполне. Сегодня майор должен был сделать последний ход — заставить барона решиться на крайний шаг; в случае, если предвыборная борьба не принесет победы, «Лига прямого действия» должна поддержать заговорщиков — офицеров в их планах убийства князя Сайондзи, адмирала Сайто и всех стариков-министров. Это очистит дорогу для диктатуры сильного человека, который приблизит армию к императору и начнет победоносную войну за овладение Азией…
Поздно вечером майор поднялся наверх в кабинет барона Окуры. Тот сидел утомленный и мрачный, занятый расшифровкой секретной депеши, только что полученной из Нанкина. Он был в военном мундире, но две верхние пуговицы были расстегнуты, и наблюдательный глаз майора успел заметить, что сверх рубашки надет тонкий панцирь, какой в Японии обычно носят финансовые магнаты, боящиеся за свою жизнь. Прежде Окура панциря не носил никогда. Инцидент в ресторане разбудил его подозрительность, тем более что агенты сыскной полиции, следуя распоряжениям майора, постарались представить Ацуму и Ярцева как опаснейших террористов, якобы помогавших Эрне выполнить приказание «японского отдела Коминтерна, приговорившего барона Окуру к смерти». «Тем лучше, — подумал с ехидством майор. — В таком настроении люди бывают сговорчивее. Когда враг обнажает меч, каждому хочется защищаться».
Он положил перед шурином копию донесения следователя по особо важным делам виконта Ито, в котором сообщалось, что в связи с покушением на барона Окуру агентами сыскной полиции раскрыта террористическая организация. Кроме трех иностранцев — коммунистов, работавших прежде в голландских колониях, арестованы японский коммунист Онэ Тейдзи и левые социалисты граф Гото Исо и Аакита Ватару.
Окура внимательно и молча прочитал донесение. Выводы следствия, не подтвержденные никакими документами, вызвали в нем раздражение и досаду. Он надеялся на более точные факты, ждал их с большим нетерпением, думая, что они принесут ему, наконец, то внутреннее спокойствие и уверенность в своей правоте, которых он за последнее время лишился. До сих пор его воля не знала ни сомнений, ни колебаний. Его положение лидера «Кинрюкай» и решительная борьба за диктатуру военно-фашистских кругов восстановили против него не только рабочую общественность, но и дворцовые клики, боявшиеся потерять свои привилегии. Препятствий на пути было много, но барон Окура шел к своим целям упрямо и смело, опираясь на верных друзей из второго отдела генштаба. Отдел руководил военной разведкой вне и внутри страны, сметая с дороги противников всеми доступными средствами, вплоть до открытого террора и убийства.
Встреча с Эрной Сенузи оказалась для барона Окуры более серьезной и тягостной, чём он осмеливался признаться даже себе. Майор Каваками был прав в своих наблюдениях только наполовину: он сумел внушить шурину острое недоверие к яванке, вызвать в нем подозрение и тревогу за свою жизнь, но он не смог добиться того, чтобы барон до конца поверил всей его хитрой игре. Воля Окуры двоилась. Первый раз в жизни сердце его восстало против рассудка, чувства — против доводов логики. Как боец и политик его зять теперь был сильнее его: майор Каваками по-прежнему знал только борьбу с обстоятельствами и людьми; борьбы со своими чувствами, с самим собой он не знал.