[20] и увидел на белых циновках следы грязных ног, а еще дальше, в открытом кабинете отца, разбросанные на полу бумаги, газеты и книги, сразу помрачнел. Он понял, что в доме снова был обыск и что отца увели в полицию.
Комнаты были пусты. Вещи раскиданы в беспорядке. Почти все циновки перевернуты изнанками кверху или совсем отброшены в стороны. Видно было, что под ними что-то искали.
Некоторое время Чикара ошеломленно стоял один в пустом доме, не зная, что делать. Губы его смятенно вздрагивали, но он не плакал. Старушка соседка, неслышно появившаяся около сйодзи, подтвердила все его подозрения.
Да, приезжала полиция! Отец его арестован… Следить за имуществом и квартирой он поручил пока им, соседям. Матери надо срочно послать телеграмму, вызвать обратно, а Чикара, если отца не выпустят скоро, может находиться у них. Ночью, конечно, страшно одному мальчику в пустом доме. Время такое, что теперь и взрослым нельзя не бояться. Разве прежде люди так жили? Даже на магазины замков не вешали и не воровал никто. Да-а!.. Забыли японцы своих богов, свою древнюю веру, свою национальную честь, прельстились ложной иноземной культурой, оттого и жизнь теперь пошла прахом…
Старуха, вероятно, говорила бы очень долго, радуясь подходящему случаю поупражнять свое красноречие, если бы мальчик внезапно не перебил ее:
— Оттого… оттого!.. Много они понимают! Сажают людей зазря в тюрьмы!.. Папа же не преступник, не вор! Ему для журнала статьи писать надо…
Чикара потряс кулаком, стиснув зубы, и принялся за уборку комнат.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Ярцева ввели в кабинет следователя по особо важным делам виконта Ито. Маленький подвижной человек, близкий к старости, встретил его с радушием гостеприимного хозяина.
— Сядьте, пожалуйста. Хотите курить?
Ярцев взглянул на него сверху вниз, небрежным жестом взял папиросу и молча сел в кресло. Следователь задал несколько быстрых вопросов, касавшихся отобранных у русского документов и записной книжки, перелистал мелко исписанные листы и вкрадчиво произнес:
— Следствию известно, что вы жили прежде на Яве. Прошу рассказать об этом подробно. Для каких целей вы плавали столько времени кочегаром, простым моряком? Кто вас послал туда?
Ярцев хмуро и молча сосал мундштук папиросы. На лбу его залегли жесткие складки.
— Ну-с, — усмехнулся Ито. — Я жду. Вам выгодно сказать правду.
Фальшивая его улыбка и тон раздражали.
— И что вы за глупости спрашиваете! — пробормотал Ярцев сердито. — На какой черт нужна вам моя биография?… Скажите лучше, где Эрна Сенузи? Куда вы ее увезли!.. Она же погибнет в вашей проклятой тюремной больнице!
— Зачем ругаться? — поморщился следователь. — Вы европеец! Тюремный режим вас слишком нервирует.
— Вас… вас! — передразнил его Ярцев. — Идите вы к дьяволу и вместе со мной! Не обо мне речь.
Ито успокаивающе поднял вверх, к уровню груди, обе ладони.
— Ваша знакомая в прекрасных условиях. Ранение несерьезное.
— Правда?
— Правда.
Ярцев проглотил дым, отшвырнул папиросу, вытянул к столу ноги и внимательно оглядел кабинет.
— Ладно, допрашивайте. Я уже хладнокровен, как черепаха… Только зачем вам моя биография? Ничем я не знаменит и не умер.
Ито, вертя в руках кисточку, лукаво прищурил глаз.
— Следствию важно знать, где вы работали до Батавии?
— В Мексике. Помогал бывшему царскому консулу обогащаться. Чулки продавал на рынке.
— Чулки?… У консула?
— Именно. После большевиков пришлось дипломату лавчонку открыть, но а я вроде приказчика у него. Перекинешь на руку для образца и кричишь: «Ай медиас буэнос, де тодес колорес, а пезо! Мире, марчанте!»[21]
Он засмеялся. Ито неожиданно рассвирепел.
— Прошу говорить серьезно! Здесь следствие.
— Не шутя. Тем и существовали. Оба.
Следователь ухмыльнулся.
— И на Яве чулки продавали?
— Нет, там работал электриком и шофером, потом болты на верфях клепал… Ну и на разных судах плавал.
— О да, нам известно, — быстро задвигал кисточкой Ито, записывая показания. — Перевозили коммунистическую литературу!
— Это вы зря. Хозяин нашего судна судьей там служил. Вроде как вы здесь… Контрабанду вот из Сингапура иногда перевозили. Бывало.
Следователь отложил кисточку, сделал серьезное лицо и наклонился грудью вперед.
Послушайте, — произнес он таинственно. — Офицеры нашего штаба тоже иногда работают боями, парикмахерами, комиссионерами… И мы с вами знаем для какой цели… У вас, конечно, есть сведения о сингапурской военной базе и голландских колониях. Мы щедро заплатим.
Ярцев опять рассмеялся.
— Вы что же… принимаете меня за шпиона?
— Вы хорошо образованы. Такие люди толкаются на низах не без смысла.
— Вот что, уважаемый, — сказал Ярцев. — Если вы станете искать в моих действиях того, что называется смыслом, или ловить меня на противоречиях, ничего из этого не выйдет.
Ито нажал кнопку звонка.
— Что же, у вас будет время подумать, — оскалил он в злобной насмешке зубы, делая вошедшему конвоиру знак отвести заключенного обратно в тюрьму.
— Табаку мало! — сказал мрачно Ярцев.
Следователь снял с рычажков телефонную трубку,
— Моси-моси… Два-четырнадцать… Табак без ограничения!
— То-то! — проворчал Ярцев.
Он повелительно отстранил полицейского, засунул руки в карманы и важно вышел из кабинета, сопровождаемый двумя конвоирами, точно почетной стражей.
После него в кабинет ввели Онэ. Следователь не предложил ему даже сесть.
— Имя?… Профессия? — проговорил Ито сухим властным тоном.
— Рабочий корреспондент… Онэ Тейдзи.
— A-а… Онэ Тейдзи!.. И все-таки носите национальную одежду? Не думал.
Следователь сделал вид, что он несказанно изумлен.
— Да, я японец. Не только по одежде, — спокойно ответил Онэ.
Тогда виконт Ито, взметнув угрожающе костлявым подбородком, раздраженно и гневно крикнул;:
— Японцы не продают страну чужеземцам! Не травят людей, проникнутых великим национальным духом!
Лицо журналиста осталось бесстрастным. Пожав плечом, точно от легкого, но неприятного укола, он сказал строго:
— Если вы называете травлей мои корреспонденции против фашистов, то эти люди делают хуже: они толкают Японию на путь авантюр и войн.
— Не хитрите, — зло усмехнулся следователь. — Вы арестованы не за статьи. Их вообще никто не читает!
Ито поднялся во весь свой маленький рост, приподнял над столом толстую папку бумаг и с грозной торжественностью заявил:
— Вы обвиняетесь в покушении на барона Окуру. Дело серьезное. Спасти вас может только полное раскаяние.
— Мне не в чем раскаиваться, — возразил журналист. — Я не причастен ни к каким покушениям ни прямо, ни через посредников. Мое единственное оружие в борьбе с баронами — печатное слово.
Оба смерили друг друга взглядами. Ито — тщедушный, морщинистый, но еще бодрый и подвижной — смотрел снизу вверх, и, может быть, оттого тусклый блеск его взора казался особенно мрачным.
— А кто, кроме вас и ваших друзей, мог говорить Ацуме, что нация гибнет? — спросил он, многозначительно щурясь. — Старик сознался. Его показания проверены офицером кейсицйо. Яд передали вы. Отрицать бесполезно.
— Яд? — изумленно повторил Онэ. — Старик — провокатор! Я не знаю никакого Ацуму.
Он стоял перед следователем в независимой, чуть утомленной позе, и было как-то без слов очевидно, что этот бледный узколицый японец в дешевеньком кимоно, со строгим взором подвижника вообще никогда не лжет, ибо жизнь для него является трагической и прекрасной борьбой именно с ложью и подлостью враждебного ему класса.
Ито язвительно усмехнулся.
— Аа-а… Хотите опровергнуть факты! — воскликнул он, садясь снова за стол и нажимая кнопку звонка.
Вошел жандарм.
— Ввести Ацуму! — скомандовал следователь.
В кабинет торопливо ввели седого официанта. Он шел, слегка припадая на левую ногу, все еще крепкий как дуб, но с головой понуро опущенной. Ито, слегка постукивая кисточкой для письма по столу, произнес:
— Тебя спрашивает следователь императора. Говори правду, старик. Ты член Кйогикай?[22]
— Я бывший моряк, господин. Работал в отеле кельнером.
— Я спрашиваю: был ли. ты членом Кйогикай?
Ацума выпрямился.
— Нет, господин. Я верю в богов и предков.
— Ты прежде… видел его? — спросил Ито, вытянув кисточку по направлению к журналисту и резко повысив голос.
— Ха!
— Говори ясно.
— Видел, господин.
Онэ с удивлением посмотрел на незнакомого старого человека — на его обветренное морщинистое и все еще мужественное лицо, на его широкую грудь, на его узловатые темные рабочие руки — и с грустной серьезностью сказал:
— У тебя хорошее лицо, старик. Но ты провокатор или обманутый!.. Мы никогда не встречались прежде. Нигде.
— Молчать! — вскипел следователь. — Ведите себя спокойно.
Журналист настойчиво повторил:
— Скажи, старик, где и когда мы встречались?
— Вопросы задаю я. Не мешайте следствию! — крикнул бешено Ито, ударяя ладонью по столику. — Ацума, ты знаешь этого человека по имени?
— Да, господин. Этого человека зовут Онэ Тейдзи. Он большевик и убийца.
— Ты провокатор, старик! — воскликнул Онэ.
— Нет, он сказал правду! — победоносно усмехнулся Ито, поспешно записывая показания. — Протокол его первого допроса, снятого офицером кейсицйо, у меня. Он в точности показал то же самое.
Следователь раскрыл папку и, выделяя интонациями каждое слово, торжествующе прочитал:
— «Коммунист Онэ Тейдзи дал яд, чтобы отравить барона Окуру… Барона заманила в отель его переводчица».
Официант слушал, ошеломленно скосив глаза.
— Нет, господин, — прервал он с хмурой решимостью. — Я таких слов офицеру не говорил. Этот человек не давал мне яда.