Он ничего не ответил. Лишь подтянул её ближе, обнял, прижал к себе.
И, словно сама природа затаила дыхание, их губы встретились.
Целовать её было как пить из родника после долгой жажды. Она горела в его объятиях, несмотря на холод воды. Он чувствовал, как трепещет её сердце, как её ноги обвивают его талию, как она впускает его — не только в себя, но глубже… в свою душу.
Она не знала, что он борется.
Что он сравнивает.
Что где-то глубоко внутри, он всё ещё слышит эхо чужого имени.
Но сейчас, когда её губы горячие, кожа — будто шёлк, дыхание — в унисон с его...
Он больше не хотел слышать ничего, кроме её.
— Это сумасшествие, — прошептала она. — Но не останавливайся.
И он не остановился. Ни на секунду.
Он любил её в воде, потом на песке, прижав к себе, закрывая от всего мира. И если в этом мире что-то имело смысл — то только она. Только её глаза, её стоны, её боль, которая длилась всего миг и тут же растворялась в желании.
Но даже тогда — когда она прошептала "Я люблю тебя, Фредди",
его сердце дрогнуло не только от счастья.
А от страха.
Потому что в этом "Фредди" он услышал всё.
И любовь.
И её веру.
И ответственность.
И то, к чему он… возможно, не был готов.
Он замер. И в её глазах увидел удивление, потом тревога. Он поспешил, словно пытаясь исправить что-то:
— Прости… всё вышло… слишком быстро.
Она улыбнулась, чуть дрогнув:
— Брось. Мы оба этого хотели.
И хотя она говорила это с искренностью, в ней что-то сжалось. Тоненькая трещинка, незаметная снаружи, но уже заполнившая её изнутри.
Потому что она чувствовала — он… отдаляется.
---
Когда он сказал, что забыл о предохранении, всё внутри неё опустилось. Это было не то, что он сказал, а как он это произнёс — отчуждённо, отстранённо. Словно кто-то другой уже говорил за него.
"Он испугался, — подумала она. — Он сожалеет."
И это было хуже боли. Хуже одиночества.
Она отвернулась, чтобы он не увидел, как по щеке скатилась предательская слеза.
---
Позже, когда пришли цветы — белые, нежные, с запиской — она снова расплакалась. Но уже не от боли. А от облегчения.
Может, он не сбежал.
Может, он тоже боится.
Может, просто не знает, как быть.
Но она знала, как.
Она решила не отпускать его. Пока он не скажет прямо. Пока не вырвет её из своего мира — она будет бороться. За себя. За них.
Офис встретил её холодным стеклом и свежесваренным кофе. В этот раз Нора не язвила, а наоборот, вежливо кивнула, предложив напитки — как будто поняла: у этой девушки теперь особый статус.
Альфред стоял к ней спиной, в руках — папка с бумагами. Он что-то бормотал себе под нос, пока не обернулся.
И на миг… он замер.
В её облике было что-то такое, что разом сдуло пыль с его усталости — лёгкая юбка, нежная блузка, аромат духов, запутавшийся в волосах. Она сияла. Слишком искренне. Слишком по-настоящему.
Он улыбнулся, но в его улыбке была тень — будто это сияние только подчеркнуло, как глубоко в нём сидит мрак.
Папка выпала из рук, ударилась об пол. Он даже не заметил. Слишком быстро подался к ней, обнял, прижал к груди. Их губы встретились — сдержанно, почти мучительно, как будто за поцелуем пряталась буря мыслей.
— Привет, — прошептала она, отдышавшись, уткнувшись носом ему в шею.
— Я думал о ребёнке… — сказал он вдруг, и голос его дрогнул.
Она замерла.
Он ощутил, как напряглось её тело. И сразу пожалел. Он не хотел говорить. Не сейчас. Не так.
— Не надо, — она приложила ладонь к его губам. — Давай просто... дышать.
Он кивнул. Потому что иного выхода не было.
---
Весь день они провели за столом, перерисовывая эскизы, вспоминая каждую деталь. Он был сосредоточен, даже весел временами. И всё же — её сердце знало: он не до конца здесь. Иногда взгляд его становился стеклянным, будто он смотрит сквозь неё, сквозь время.
Но она старалась не замечать.
Потому что сейчас он рядом. Он смеётся, когда она рисует смешной ботинок. Он хвалит её. Он шепчет:
— Ты не "неплохо" рисуешь. Ты — невероятна.
И это казалось правдой.
---
Когда он пригласил её к себе — она не раздумывала. Просто кивнула и написала деду короткое сообщение.
"Останусь у Альфреда. Всё хорошо."
---
Квартира оказалась просторной и прохладной. Много стекла, светлых поверхностей, но мало жизни. Джессика сразу это поняла: он жил здесь как гость. Не как человек, у которого дом — это крепость.
— Ты первая девушка, которая сюда пришла, — признался он, налив ей апельсиновый сок.
Она повернулась к нему, скептически приподняв бровь:
— И ты думаешь, я в это поверю?
— Хочу, чтобы ты поверила, — сказал он тихо. И она почувствовала: он не врал. Просто был один. Долго. Слишком долго.
Они ели пиццу, смеялись над дурацкими репликами в фильме. Она впервые увидела его по-домашнему. Не как босса, не как тайну. А как человека, у которого проснулся вкус к жизни.
— Поздно, — пробормотала она, прикрывая рот рукой. — Можно я… в душ?
Он кивнул. Она ушла, унося с собой шлейф аромата.
Он смотрел ей вслед, борясь с чем-то внутри. Он хотел, чтобы она осталась. Но боялся, что не сможет удержать. Он вспоминал, как та уходила. Та, из прошлого. Не оборачиваясь. Не дрогнув.
А Джессика?
Она смотрела на него, как будто в нём — солнце, и ночь, и ответы.
И он не знал, достоин ли.
Он зашёл в душ спустя пару минут. Не сдержался. Просто… не мог иначе. Открыл дверь, шагнул внутрь.
Она ахнула, но не отшатнулась. Просто накрыла грудь руками и улыбнулась — как девочка, застигнутая врасплох. А он — смотрел. Не на тело. На неё. Всю. Полностью.
— Ты… костюм, — пробормотала она.
— Чёрт с костюмом, — выдохнул он. — У меня их десятки. А ты одна.
И тогда — стыд ушёл. Осталась только дрожь. Жар.
Он мыл её, как будто боялся повредить. Как будто она — тонкая фарфоровая чашка, которую можно разбить, если дышать слишком громко. А она смеялась, стонала, прижималась. И их тела, и вода, и пена — всё смешалось в одну музыку.
---
В эту ночь он был только с ней. Не сравнивал. Не вспоминал.
Он просыпался от её дыхания. Прижимал к себе, будто боится потерять. Шептал в ухо:
— Я рядом. Я здесь. Не уходи.
И всё равно — на самом дне сердца таилась мысль:
А вдруг… я снова не удержу?
А Джессика… верила. Она любила. Она не знала, что её любовь может стать тем, что сломает, или спасёт.
Глава 16
....Те, кто смотрит из тени
Утро снова началось с пустоты.
Джессика проснулась одна. Простыня рядом была холодной, как будто он ушёл давно. Не оставил ни записки, ни следа. Только тёплый запах на подушке — смесь кофе, мускуса и чего-то обволакивающе мужского. Он уже стал для неё якорем. Привычным. Родным.
Она побродила по квартире. Умылась. Почистила зубы его щёткой, причесалась. Всё было немного неловко, как будто она играла роль хозяйки, которой ещё не успела стать. Одежда со вчерашнего дня — мятая, потускневшая — лежала на спинке стула. Джессика приподняла подол его футболки, нервно передёрнула плечами. Как будто стала слишком заметной. Слишком «его».
В дверь позвонили. Она, всё ещё босая, открыла.
— Надеюсь, не разбудил? — Альфред стоял, неся охапку пакетов.
— Нет, — она улыбнулась и взяла часть свёртков.
На кухне он выложил продукты. Привычно зажёг плиту, поставил чайник. И вдруг — склонился и поцеловал её в висок. Легко. Почти буднично. А для неё — как вздох тепла в самый хрупкий момент.
— Ты обворожительна в моих вещах, — прошептал он.
— Ты же знаешь, как я смущаюсь, — она покраснела.
— А я принёс тебе кое-что ещё. За углом — бутик. Я подумал, тебе захочется переодеться.
Он отвёл её в гостиную. Она развязала пакеты: бежевые классические брюки, лёгкая блузка с коротким рукавом, комплект нежно-персикового белья.
— Надеюсь, подойдёт? — голос его вдруг стал неуверенным.
Она не ответила — просто схватила вещи и скрылась в спальне. Когда вышла — он почти подавился кофе. Она была сияющей, собранной, лёгкой. Он чувствовал себя диким зверем, который боится испачкать хрупкую фарфоровую куклу.
Но именно это и тянуло его. Именно её наивность, открытость. Этот мягкий свет, которым она освещала всё вокруг.
---
В офис они приехали с опозданием. В лифте она прижалась к его плечу.
— Ты вкусно пахнешь, — пробормотала, едва касаясь его скулы носом.
— Вообще-то, это моя фраза, — усмехнулся он.
Но голос дрогнул.
Он вдавил её в себя, как будто хотел запомнить каждую клетку. Их губы слились в поцелуе — трепетном, но с нарастающим жаром. Его руки скользнули под ткань. И в этот момент двери распахнулись.
— Доброе утро, — спокойно произнесла вошедшая женщина и тактично отвернулась.
Они быстро отстранились. Джессика хихикнула, но он был напряжён.
— Кто она?
— Финансистка. Вечно недовольная. Первая на слухи.
— Почему держишь?
— Потому что она профессионал. Но больше так не делай, — он указал вниз. — У меня потом вот это…
— О, да, — усмехнулась она. — И знаешь, я надела то самое новое бельё.
— Джесс, — сквозь зубы процедил он. — Доберёмся до спальни — покажу тебе, что значит дразнить мужчину с утренним самоконтролем.
---
На кухне офиса она решила взять воды. Когда двери за её спиной закрылись, в помещение вошли три женщины. Она осталась в тени у холодильника — и услышала.
— Видела, как она утром из его машины выходила. Волосы спутанные, будто и не ночевала дома.
— А я слышала от охраны, что вечером он сам дверь за ней закрыл.
— И кто она такая вообще? Из ниоткуда — и сразу наверх. Наверняка думает, что уже хозяйка.
— Он всегда выбирал зрелых женщин. А тут — куколка в кедах, и вся дрожит.
— Думаешь, надолго? Он быстро теряет интерес. Как использует — выбросит.