— Подождите... вы... вы что, сбегаете? С собственной свадьбы? Джесс… Одумайтесь, дитя! Мистер Ленг вас любит. Он... он будет страдать. Мы все будем.
Она остановилась, не оборачиваясь:
— Ты уверен, что он будет страдать?
Садовник прижал шляпу к груди, словно защищался.
— Конечно, будет. А как же! Да он на руках вас носил, мисс. А что с мистером Дереком? Для него вы — жизнь. Свет в доме.
Джессика сжала кулаки так сильно, что костяшки побелели.
— Дедушке я оставила записку. Он поймёт. А Альфред... пусть считает это компенсацией. За каждую ложь. За каждую каплю яда.
Перед тем как сесть в лимузин, она проверила паспорт и выключила телефон. Голос дрожал, но она произнесла уверенно:
— В аэропорт.
---
Толпа в аэропорту жужжала, как улей. В середине лета здесь не бывало тишины. Дети кричали, чемоданы катились, объявления сменялись в динамиках. У неё не было ни маршрута, ни плана. Только обида, боль и пульс, стучащий в висках.
Посадка на рейс 167 до Парижа завершается.
Когда голос диспетчера объявил о последних минутах посадки на рейс до Парижа, Джессика уже держала в руках билет. Но вместо того чтобы сразу пройти на посадку, она направилась в сторону сектора камер хранения.
Внутри аэропорта было прохладно и суматошно. Кто-то рыдал, кто-то ругался, кто-то целовал на прощание. Но она слышала только свои шаги — звонкие, решительные.
«Код — 80-42. День, когда всё началось. Никому не доверяй, даже себе. Любовь и ложь часто одного цвета», — всплыли в памяти слова отца. Он оставил это в письме, прочитанном после оглашения завещания. Тогда она ничего не поняла. Но сегодня… сегодня знала — должна открыть ячейку. Сейчас. Прежде чем всё изменится.
Она ввела код. Дверца щёлкнула. Внутри лежал небольшой бархатный мешочек цвета темного вина. Он был чуть пыльный, но завязки крепко затянуты.
Сердце колотилось.
Дрожащими пальцами она развязала тесёмки.
Внутри — три игральные кости. Тяжёлые, старые, как будто из камня или слоновой кости. Одна сторона была покрыта странным узором — не цифрой, а символом, похожим на гравировку зверя или монстра...
Она ахнула.
Отец знал? Или просто предчувствовал?
Она зажала мешочек в ладони, как талисман, как последнюю связь с домом, где всё было правдой. Хоть когда-то.
Сжав его в кулаке, она наконец направилась к выходу на посадку. Лестница, трап, и вот уже кресло у окна, с которого она смотрела, как тёмное небо поглощает город.
Она улетала одна. Но с ней была правда. И три кости.
Альфред метался по парку, как зверь. Он не верил в происходящее. Это был не брак, а ловушка, обернувшаяся пустотой.
— Где она?
— Мы обыскали всё!
— А мобильник?
— Молчит.
Он вырвал у помощника телефон.
— Джесс, милая… Ответь мне! Где тебя черти носят?..
Сумерки наползали, как беда. Он почувствовал дрожь в коже — позвал зверя, обратился в ягуара. Чёрная тень скользнула по поляне. Рядом возник волк — Дерек.
— Есть! Я взял её след.
След вёл к автостоянке.
— Лимузин исчез. Он был оплачен до утра, но его больше нет, — нахмурился Дерек.
— Она уехала. — Альфред сжал кулаки. — Куда?
Он схватил телефон и позвонил в агентство.
— Да… Да, моя жена уехала в особняк, а потом — в аэропорт… С чемоданами.
Дерек побледнел.
— Что, мать твою, происходит?
— Я сам не понимаю. Но выясню. Она не могла просто уйти. Не так…
— Пошли домой. Может, она оставила записку, хоть что-то…
---
Их встречал всё тот же Арчибальд. Но теперь взгляд у старика был тусклый, словно он постарел лет на десять.
— Она… была очень подавлена, — проговорил он, глядя на землю.
— Сказала что-нибудь?
— Оставила записку для мистера Дерека. Вам, сэр… увы, ничего.
Альфред скрипнул зубами.
— И что она сказала?
Старик вздохнул, словно воздух стал свинцовым.
— Спросила: "Вы правда думаете, что он будет мучиться?" А потом сказала… "Пусть считает это компенсацией."
Альфред молча рванулся в спальню. Открыл дверь — и замер.
На полу валялись жемчужины, оторванные с платья. Шлейф был сброшен, словно ненужный груз. Чемодана не было. Шкаф был распахнут. Оттуда пропала её любимая книга. Кисточка для румян. Блокнот. И сердце — как будто выдрали из груди.
---
— Заходи, — хрипло сказал он, когда Дерек постучал.
Тот протянул письмо.
— Она просит прощения. Говорит, что не хочет, чтобы я волновался. Обещает, что будет в безопасности…
— Безопасности? От кого?! Я её бил? Угрожал? Что это за бред?
— Альфред…
— Она сбежала! — завопил он, и голос сорвался. — Прямо в день нашей свадьбы. Она... сбежала, чёрт возьми. Я... я ведь правда любил её, вернее пытался...
Он рухнул в кресло. Опустил лицо в ладони. Слёзы текли — настоящие, тяжёлые. Дерек молчал. Он не мог запомнить, когда в последний раз видел Альфреда таким сломленным.
— Может, это я во всём виноват, — прошептал Альфред. — Может, всё, что я делаю, я порчу… как и мать…
— Полно. Она… она просто испугалась. Она всё ещё девочка. Просто… растерялась.
Но голос Дерека звучал так, будто он убеждает не Альфреда — а себя самого.
---
— Мы узнаем, куда она улетела, — решительно сказал Альфред, поднимаясь. — Мне нужен твой телефон.
Он залез в интернет, просмотрел рейсы за последние часы.
— Всего четыре: Амстердам, Вена, Лос-Анджелес и… Париж.
Он замер.
— Париж.
— Что?
— Она улетела в Париж. Искать мать.
---
Они не спали до самого утра. Сидели за пустыми чашками кофе, каждый в своих мыслях. Глаза покрасневшие, лица осунулись.
— Дерек, — тихо начал Альфред. — У тебя есть карточные долги?
Мужчина напрягся.
— Почему спрашиваешь?
— Потому что деньги исчезли. И я знаю, что кто-то вывозил их. С наших счетов. Кто-то из близких.
Они встретились взглядами. И оба поняли: рано расслабились.
В их жизни кто-то играет чужими правилами.
— Я поеду за ней, — с твёрдостью произнёс Альфред. — Я найду её. И я больше не потеряю.
Дерек кивнул. Но внутри него уже скрипела трещина.
Ведь она ушла не просто так. И, может быть, он тоже в чём-то виноват.
А старый Арчибальд всё ещё стоял у ворот. В шляпе, с потупленным взглядом.
Он чувствовал, как с каждым шагом её, с каждым отъездом, рушится последняя надежда.
Она должна была остаться… она была домом.
Глава 20
В небо без крыльев
Самолёт взмыл в воздух мягко, почти ласково. Небо встретило Джессику оттенком стального молока, будто тоже не знало, что чувствовать: светить ли, реветь ли громом. Она сидела у окна, вжата в кресло, с затекшими руками и тяжёлым мешочком в сумке — тремя костями, которые отягощали душу сильнее, чем багаж внизу.
Она не знала, куда летит.
Она знала только — от кого.
И сердце выло. Рвалось наружу.
---
Слёзы лились без остановки. Беззвучно поначалу — тонкой, прозрачной струёй. Потом — всхлипы, дрожь в груди. А через двадцать минут она уже плакала навзрыд, уткнувшись в локоть, стараясь не выдать себя, не напугать стюардессу, не разбудить соседа в другом кресле.
— Я глупая. Наивная. Маленькая глупая мышь.
— Я доверилась. Я влюбилась. Как идиотка…
Слова вспыхивали в голове, как ожоги.
Каждое из них было пощёчиной. Она вытирала слёзы, но они текли снова — будто душа разрывалась от перегруза, как иллюминатор при падении давления.
— Я поверила, что кто-то вроде него может полюбить такую, как я.
— А он? Он просто играл. Тонко, красиво. Как и все…
Она вытащила платок, промокнула глаза.
Бесполезно. Всё бесполезно.
---
И тут — внутренний хриплый звук. Где-то внутри. Где-то под рёбрами.
Пума.
Слабая. Истощённая. Почти неслышимая.
— Ты оставила нас… Ты оставила её…
— Пантера… больше не с нами… ты… ты позволила ей исчезнуть…
И Пума заскулила. Тихо, жалобно.
Как дитя, потерявшее мать.
Как зверь, брошенный в пустыне.
— Я не знала… я… я думала, что делаю правильно…
— Ты сбежала, не дерясь.
— Я… не смогла… мне было страшно…
— Я слабая. Я такая слабая…
Она свернулась в кресле, крепче обхватив себя за плечи, и продолжила плакать. Без страха, без стыда, без остатка. Слёзы струились по подбородку, за шиворот, в вырез платья. Она даже не замечала, как дрожит.
В этот момент она ненавидела себя. За доверие. За мягкость. За любовь.
И в то же время — жалела себя, как раненого зверя.
---
В иллюминаторе — только облака.
Молчаливые. Как Пантера.
Та, которая больше не придёт. Не утрёт слёзы хвостом. Не скажет: «Встань и иди».
— Ты сама ушла. Одна.
Мешочек с костями лежал в её рюкзаке, как чужая судьба. Холодный, будто каменный. Но и он — молчал.
— Мне страшно, — прошептала она в пустоту. — Мне так страшно… я не знаю, что делать…
В ответ — тишина.
И звук мотора, уносящего её в небо без крыльев, без плана, без надежды.
Город, который меня не ждал
Париж встретил её серым небом и тусклым светом фонарей. Он был не праздничным, как на открытках, не романтичным, как в фильмах. Он был пустым. Чужим. И неприветливым.
Как будто сам город знал, что она сбежала. Что она сломалась.
Огромное здание аэропорта скрылось за спиной. На выходе — глухая тишина, промозглый воздух. Лето здесь было не ярким, а застывшим, как будто кто-то положил на мир фильтр одиночества.
Такси долго не было. Когда подъехало — водитель курил, пах как табачный пепел, и ни слова не сказал. Она сунула ему адрес, заранее записанный на бумажке, и села на заднее сиденье, обхватив себя за плечи. Всё внутри ещё сотрясалось от боли.
---
Париж проносился за окнами — грязный, облупленный, с угрюмыми стенами. Стены дышали — не любовью, как в романах, а влажной скукой. Она смотрела на граффити, на выцветшие афиши, на мокрые булыжники. И всё это казалось ненастоящим, как в плохом сне.