Он будто вывернулся наружу, стал жидким, как ртуть, и пошёл сквозь лёгкие, обжигая изнутри. Сердце застучало не в груди, а где-то в висках, где-то глубже, в самой крови. Кости — брошенные в спешке — запульсировали в ладони, как живые. Монета, схваченная в другой руке, стала тёплой, словно только что вынутая из огня.
Она не видела света. Пространство сжалось, как кулак. Мир хрустнул, и её словно протянули сквозь щель между секунд.
Боль была такой, что хотелось выть. Её рвало, выворачивало, крутило, как куклу. Всё внутри кричало: нет, остановись, слишком быстро, слишком много! Она чувствовала, как что-то рвётся в мозгу, как ломается связь с телом.
Где-то впереди — огонёк. Она к нему. Дом.
Она рухнула на пол с глухим ударом. Доски пола — холодные, пахли лаком и пылью. Голова — вбок, лоб — о ковёр, плечо — о ножку кровати. Монета покатилась под подушку. Мешочек с костями остался сжат в руке. Сумка, летевшая следом, ударилась об комод и с грохотом рухнула на пол.
Джессика лежала на спине. Глаза её были открыты, но она ничего не видела. Из носа медленно потекла кровь. Губы побелели. Ресницы подрагивали.
Тело не слушалось. Сознание вспыхнуло и погасло.
---
На другом конце поместья, у старого озера, Альфред стоял босиком на деревянной пристани. Тонкие капли тумана цеплялись за плечи и волосы. Он слушал воду. Смотрел в тьму.
И вдруг… внутри кольнуло.
Резко. Жёстко. Будто кто-то выкрикнул его имя — без звука, но прямо в кость. Воздух вокруг вспух. Земля — дрогнула. Сердце — оборвалось. А затем — резкий толчок, как будто что-то древнее и дикое, спящее глубоко в нём, проснулось и не желало быть запертым.
Он шагнул назад, задыхаясь. Ногти — стали когтями. Мышцы дернулись. Челюсть ломило.
— Нет… — выдохнул он, стараясь удержать форму. — Нет, стой…
Но уже было поздно.
Что-то вырвалось наружу.
Кожа содрогнулась. Вены вспыхнули жаром. Он упал на колени, а когда поднялся — на четырёх лапах. Чёрный ягуар встал в полный рост. В его жёлтых глазах отражалось небо, в шерсти мерцали искры лунного света.
Он понёсся сквозь лес, не касаясь земли. Его нос уловил то, что человек бы не почувствовал: запах страха. Крови. Металлический, тонкий, как от монеты. И… лаванда. Джессика.
Он знал, где искать. Дом вынырнул из деревьев, словно испуганный зверь. Ягуар держался теней, скрывался от чужих глаз, скользил по краю каменной дорожки. Он взобрался на балкон с лёгкостью хищника и замер у окна её комнаты.
Запах был сильным. Тепло — уходило. Он толкнул створку носом.
Окно не было заперто.
Он ввалился внутрь.
И замер.
Она лежала на полу. Вся в себе. Плечо поджато. Кровь на лице. Щека к полу. В одной руке — мешочек. Из него чуть выглядывал уголок кости. Другую руку она поджала под грудь — словно ребёнок. Воздух дрожал от её дыхания.
Он подошёл ближе. Осторожно.
Обнюхал её ладонь. Затем грудь. Затем — лицо. Убедился: она жива. Её сердце билось, но… с перебоями.
Ягуар смотрел на неё долго. Он чувствовал в ней нечто другое. Что-то проснувшееся. Что-то дикое — почти своё. Но измученное. Раненое.
Он наклонился и толкнул её носом в щёку, легко, едва касаясь. Её веки дёрнулись. Но не открылись.
Он услышал, как кто-то спешит по коридору. Тихо, но быстро. Дед.
Ягуар мягко отступил к балкону. Он должен был исчезнуть, пока не стало поздно. Пока его не увидели таким.
Он ещё раз оглянулся.
И прыгнул обратно в ночь.
---
Когда дверь распахнулась, старик вбежал первым. Взгляд его упал на пол — и сердце пропустило удар.
Альфред уже был у неё в комнате как ни в чем не бывало. Собранный и решительный, он дышал очень ровно и ничего не выдавало в нем хищника, коим он был несколько секунд назад. В человеческом облике. Лицо его было белым, глаза горели.
— Она здесь… — прошептал он.
— Как?! — дед склонился к ней. — Кто… кто привёл её сюда?
Альфред молчал. Он держал её ладонь, в которой был зажат бархатный мешочек. Не знал, что в нём. Но чувствовал: это важно. Слишком важно, чтобы спрашивать вслух.
— Она... вернулась, — выдохнул он. — Каким-то чудом.
Он разжал вторую руку Джессики. Там, в кулаке, лежала монета.
Символ. Вызов. Испытание.
— Старейшины, — медленно сказал дед. — Они сделали ход. Подсунули монету. Но она выбрала иной путь.
— Она почти погибла, — прошептал Альфред.
— Мы её не отдадим.
Они молчали. Долго.
За окном снова шёл дождь...
Глава 25
Неделя без неё
Иногда одна неделя длится целую жизнь.
Свадьба должна была состояться в субботу.
Гости уже начали собираться, вино охлаждали в серебряных вёдрах, повара нервно пересчитывали бокалы. Лужайка перед особняком — украшенная, натянута белая ткань между деревьев, словно вуаль невесты. Всё казалось идеальным, выверенным, сдержанным. Только внутри Альфреда бушевал шторм.
Он стоял у окна и смотрел, как ветер раздувает скатерти, как листья танцуют в тревожной лихорадке. Всё шло по плану. Только не он. Он не шёл по плану. Он не спал три ночи, не ел два дня. Он не знал, зачем делает всё это. Женится? Ради имени? Ради мира? Ради долга?
И вдруг — её исчезновение.
Она ушла, не оглянувшись.
Он увидел лишь мелькание её платья между деревьями. Знал, что звал её не он. Звал зверь. Звала её природа. Что-то, что было в ней. Может, то же, что жилo и в нём. Но не поддавалось словам.
Он бросился за ней — в лес, наугад, без направления. Кричал. Не нашёл. Ни следа. Ни запаха. Будто воздух стер её.
---
Вечером он стоял в зале, пустом, без свечей. Его пальцы дрожали. На подоконнике — её забытая заколка. Он сжал её так сильно, что железо врезалось в ладонь.
Дед не задавал вопросов.
Старейшины говорили тихо, с намёками. Один из них пожал плечами:
— Значит, так было угодно судьбе.
Альфред не ответил. Он хотел врезать. Укусить. Разорвать.
Он уехал из особняка на следующий же день.
---
Первые двое суток он провёл на дороге. Катался по Орегону, не помня куда. Музыка в машине гудела, как пульс. Он искал её глазами на каждой остановке, в каждом прохожем. В кафе, в мотелях, на заправках.
Каждая девушка с тёмными волосами казалась ею.
Каждая — не она.
---
На третий день он вернулся.
Дом казался другим. Как будто его стены дышали без неё.
Он жил в левом крыле. Не подходил к её комнате. Не спрашивал ни у кого, что слышно. Он не мог. Он сидел в своём кабинете, не глядя на документы, не отвечая на звонки. Пил чёрный кофе. Выходил только к озеру.
Он боялся зверя внутри себя.
На четвёртый день зверь проснулся.
Ночью, без причин. Он просто встал с кровати, вышел в сад, вдохнул холод — и с него сорвало кожу.
Ягуар.
Сильный, нервный. Беспокойный.
Он бегал по лесу до рассвета. Не ради охоты. Чтобы выть. Чтобы бежать от боли.
Он не мог сказать «я скучаю». Но каждая лапа на земле — это был её зов.
---
На пятый день он решил уничтожить всё, что его с ней связывало. Сжечь её письма, рисунки, фотографии. Но рука не поднялась. Он просто сел на пол и смотрел. Листы лежали перед ним. Их было много. Она рисовала в тетрадях. Его профиль. Его руки. Её страх.
Он лежал и вдыхал их запах. Пахло лавандой и карандашами.
---
На шестой день он вошёл в её комнату.
Никого. Только запах.
Он сел на её кровать. Провёл рукой по подушке. Взял её плед. Закрыл глаза.
И вспомнил всё.
Как она смеялась, неловко поправляя волосы. Как смотрела на него, когда думала, что он не видит. Как засыпала в кресле, уткнувшись носом в книгу.
Он хотел её. Не телом. Не просто. Хотел её живую. Здесь. Дома. С ним.
Но, может, она уже мертва.
---
На седьмой день он стоял у озера.
Он больше не пытался думать. Просто дышал. Лёгкий ветер скользил по воде. Пахло сырой землёй и мхом.
Вдруг всё изменилось.
Боль — не физическая — резанула грудь, как нож. Всё в нём сжалось. Что-то пробудилось. Что-то, что спало веками.
Зверь.
Он даже не сопротивлялся. Просто стоял, а его тело менялось. На глазах. Кожа — в шерсть. Зрачки — в щели. Пальцы — в когти.
Ягуар.
Он не боялся.
Он чувствовал её.
И он бежал.
---
Он пробрался в дом по теням. Принюхался. Услышал дыхание. Вибрацию крови. Тепло.
Джессика.
Он нашёл её в её комнате. Она лежала, сжавшись в комок. Из носа — кровь. В одной руке — мешочек. В другой — монета.
Он стоял над ней и не дышал. Он знал: её вернул не он. Но что-то древнее. И страшное.
Он хотел зарычать, но не смел. Он просто остался.
На этот раз он не уйдёт...
Глава 26
Впервые сказать вслух..
Свет проникал сквозь полуприкрытые шторы, как молоко сквозь прозрачную ткань. Утро было тихим. Таким тихим, что слышалось, как щёлкают капли по водосточной трубе. Мир будто замер в дыхании.
Где-то в глубине комнаты прозвучал стон. Едва слышный. Как звук падающей иглы на полированный пол.
Джессика приоткрыла глаза.
Сначала — только размытая картинка. Ткань. Потолок. Полоса света. Слабость.
Затем — вкус крови во рту.
И голос.
— Джесс…
Он был тёплый. Такой, каким бывает чай на губах после кошмара.
Она моргнула. Повернула голову. Виски пронзило болью. Всё тело болело, как после затянувшегося побега во сне. Её пальцы инстинктивно нащупали подушку. Ткань — родная. Запах — особняк. Но в груди — паника.
«Где я… кто я… он…»
Рядом сидел Альфред. Настоящий. Непридуманный.
Он держал её ладонь в своих, осторожно массируя костяшки.
— Ты дома, — прошептал он, словно знал, что первое, что она спросит — это где она. — Ты в безопасности.
Она моргнула снова. И тихо, почти беззвучно:
— Я... умерла?
Он хрипло рассмеялся, выдохнув сквозь сжатые зубы:
— Не дождутся.
Он не спросил, как она здесь оказалась. Не требовал объяснений. Он просто наклонился к её лицу и положил ладонь ей на лоб.