Кто скрывается за тьмой? — страница 25 из 35

Он был уверен:

ипостась Джессики — временная.

Её можно отнять.

Альфред — помеха, но он выведен из игры.

Дерек — старик, отстранённый.

Он всё просчитал.

---

И всё действительно шло по плану.

Они упали, как куклы.

Он готовился к этому всю свою жизнь. Но по-настоящему — последние семнадцать дней.

Столько времени потребовалось, чтобы расчистить подземную капсулу, где ещё в доцарские времена проводили ритуалы отрыва ипостаси — обряд, известный только узкому кругу из Совета Молчаливых.

Он вычистил камень от мха,

впитал каждую трещину в стены,

и прошёл путь трижды:

в теле, во сне и в крови.

Он знал, что здесь раньше уничтожали непокорных.

Но он не собирался убивать Джессику. Он хотел перепривязать её силу.

Если оторвать ипостась от носителя в момент, когда зверь ослаблен, когда магическая защита пала, — она становится бесхозной.

А бесхозную ипостась можно заточить, перенаправить, уничтожить…

или подарить другому.

В алтарном круге лежали четыре вещи:

1. Сосуд с пеплом первого испытания — остаток древнего огня, символ инициации.

2. Обломок когтя чужой ипостаси, некогда вырванный из пумы, сгоревшей в бою.

3. Кровь Джессики, собранная с платка, который она уронила в саду.

4. Капля собственного разума, добытая через ночной обряд с зеркалом: он дал клятву быть её судьёй.

На полу — древний круг из соли, обведённый чёрной нитью, которую он ткал сам, из пепла и крови.

Сам ритуал был троичным.

В первом этапе — снятие защиты.

Он использовал дым снов — маслянистую субстанцию, зажжённую у её ног. Джессика начала терять связь с ипостасью.

Во втором — принуждение.

Он вызвал зеркальное эхо: из стены вышел силуэт зверя, вырванный из глубин её души. Он был ослаблен. Серебро на его спине трескалось. Это был зверь Джессики, но сломанный, затравленный.

В третьем — разрыв.

Его голос звучал в ритме пульса. Он повторял древнюю формулу:

«Оттяни суть.

Отрежь зов.

Прерви кровь.

Разверни облик.»

С каждым повтором зверь изгибался, как будто в него вбивали гвозди.

А сама Джессика лежала неподвижно. Ипостась отходила. Он чувствовал это.

На грани.

Он почти добился цели.

Зверь начал исчезать.

Линии силы между ним и Джессикой истончались.

В круг начала втягиваться тьма — не злая, а забвенная.

Это было как вырвать стержень из живого тела.

Он знал: ещё мгновение — и всё закончится.

---

Но тут кость в её руке вспыхнула.

Он не сразу понял, что происходит.

Воздух задрожал.

Зверь, который почти исчез, вскрикнул.

Да, зверь вскрикнул — душевно, мощно, как воин, которого вытащили с виселицы.

Круг разорвался.

Пламя вырвалось из линии.

Алтарь треснул. Пепел взвился.

Свет костей прорезал всё пространство, как игла в плоть.

И в следующий миг —

Джессика исчезла.

С Альфредом.

Без остатка.

Без следа.

Без логики.

---

Он стоял посреди разрушенного ритуала.

На губах — пепел.

На пальцах — кровь.

В сердце — непонимание.

Он не мог поверить.

Он же всё рассчитал.

Он знал, что делает.

Он знал, как работает ипостась.

Но они ушли.

Без портала.

Без магии старейшин.

Без вызова.

Ушли… не туда. А сквозь.

Он упал на колени. Потом на спину. Мир вокруг был пепельным.

---

На следующий день он схватил лихорадку.

Его знобило. Он метался.

Слышал голоса в стенах.

Они шептали:

«Ты искал слишком высоко.

То, что тебе нужно — рядом.

Оно в тебе. Внизу. В глубине.

Протяни руку. Возьми. Оно ждёт…»

Он почти понял.

Почти ухватил.

«Ты не должен был вырывать,

ты должен был — слушать…»

Но утром,

когда жар отступил,

он забыл.

Осталась только пустота. И боль в груди.

Он встал, вышел из мрачного склепа и прошептал:

— Я найду их. Или умру, но найду.

Глава 36

Утро было слишком обычным, чтобы быть правдой.

Птицы за окном. Шум посуды. Запах яблок в сахарном сиропе — Китти снова пекла пирог. Солнечные полосы падали на ковры, и всё казалось почти мирным.

Альфред сидел в кресле, уткнувшись взглядом в чашку кофе.

Он был спокоен. Слишком спокоен.

— Как себя чувствуешь? — спросила Джессика.

Он поднял голову, будто только сейчас понял, что она рядом.

— Словно у меня из головы… вырезали день.

Он пожал плечами.

— Я помню, как мы приехали. Помню, что что-то… не так. Потом — пустота. Просто чёрное пятно. А дальше — ты, диван, дед. Всё, как будто я проспал вечность.

Она опустила глаза.

— Может, ты просто ударился… — прошептала.

Он не поверил. Но не стал давить.

---

Позже, в саду, где тень от яблони ложилась на лавку, Дерек подошёл к ней.

Сел. Молча. Долго смотрел на сад, на высокие травы, на мимо пробежавшего котёнка.

— Альфред прав, — тихо сказал он. — Там был не просто обморок. И ты это знаешь.

Джессика сжала край пледа.

— Он не должен помнить. Это слишком… тёмное.

— Ты можешь не говорить мне всего, — мягко ответил дед. — Но я прошу: если есть хоть часть правды, которую можно назвать — назови.

Она медленно выдохнула.

— Я взяла с собой… кое-что.

Пауза.

— Маленький мешочек. Он остался у меня ещё с… Парижа. Там — три игральные кости. Я не знала, что они делают. Просто взяла. Инстинктом.

Потом — уже внизу, когда всё… стало рушиться… я почувствовала, что могу их использовать.

Дед кивнул.

— Что произошло, когда ты использовала их?

— Пространство… разорвалось. Но не больно.

Я будто прошла сквозь ткань, и эта ткань впустила меня.

Словно я шагнула в дом, где меня помнят. Где зверь ждёт за углом.

Альфред был тяжёлый, но его тоже перенесло.

Я не знаю, как. Но мы оказались здесь. Просто — здесь.

Он долго молчал. Потом спросил:

— Мешочек покажешь?

Она покачала головой.

— Пока нет.

Не потому, что не доверяла. Просто… было слишком рано.

Дед кивнул снова.

— Эти кости… не из нашего мира.

Он заглянул ей в глаза.

— Это не магия, как мы её понимаем. Не звериная суть, не клановая кровь.

Это — древнее.

Старше нас.

Старше даже тех, кто дал тебе твою ипостась.

Джессика сжалась.

— Мне стоит бояться?

— Не знаю.

Но стоит быть осторожной.

Старое… не всегда злое. Но оно не признаёт законов.

И оно не прощает беспечности.

Он встал, отряхнул штаны.

— Я рядом. Если ты решишь — я помогу. Но не вздумай больше идти туда одна.

Она кивнула.

— Я знаю.

И только когда он ушёл, она тихо достала мешочек.

Он лежал на её ладони, как сердце, которое не должно биться —

но билось.

Своим, чужим, вечным ритмом.

Глава 37

Где живёт их память

Осень прокралась в лес, как опытный художник: осторожно, капля за каплей, превращая кроны в охру с примесью янтаря. Листья шуршали под ногами, как потёртые письма, а воздух стал холоднее, плотнее, насыщеннее запахами дерева, мха и времени.

Джессика всё чаще ловила себя на том, что стоит у окна и просто смотрит. Она скучала. Не по людям, не по месту — по себе прежней, по зверю внутри, по слиянию, которое раньше казалось естественным, как дыхание. С тех пор как началась череда испытаний, многое изменилось. Внутри неё будто разорвался шов, и зверь, её вторая ипостась, отошла в сторону.

Но однажды вечером Пума пришла.

Она появилась тихо, из полумрака, и села на пол у кровати. В янтарных глазах читалась вина.

— Я подвела тебя, — прозвучало в голове Джессики. — Когда нас окутал газ, я не смогла вырваться. Он тянул меня, выдирал изнутри, как будто хотел оставить тебя пустой. Мне было страшно. Я боялась потеряться без тебя. Боялась умереть.

— Ты жива, — прошептала Джессика. — И я тоже. Значит, мы справились.

Пума наклонилась, коснулась её лба своим — тёплым, бархатным. И в этом касании было всё: прощение, слияние, возвращение.

---

— Поехали со мной, — сказал на следующее утро Дерек, заваривая кофе. — Есть одно местечко. Мы с Мэри часто туда уезжали, когда хотели тишины. Думаю, тебе там будет хорошо.

Альфред сразу согласился. Он внимательно наблюдал за Джессикой в последние дни — чувствовал, что внутри неё что-то происходит, что опасность уже рядом и она дышит им в спины.,,

Дорога вела через осенний лес, где деревья создавали золотой коридор, а солнце светило сквозь листву мягким, почти живым светом. Они остановились у скрытой просеки, и дальше пошли пешком.

Домик стоял на опушке, среди мха, папоротников и молодых клёнов. Старый, но целый. Он был аккуратный, тёплый — с резными ставнями, деревянным крыльцом, покосившейся вешалкой и запахом смолы и хвои внутри. В нём дышала жизнь — тихая, семейная, запечатлённая в вещах и времени.

Пока Дерек возился с мангалом и раскладывал угли, Джессика коснулась Альфреда за руку.

— Пойдём?

В следующую секунду она исчезла в отблеске осеннего света, обернувшись пумой. Её грациозное тело скользнуло в лес, и ягуар — тяжёлый, чёрный, как тень, — метнулся за ней следом. Они бежали сквозь листву, кружа, как дети. Прыгали через поваленные деревья, катались по траве, плескались в мелком лесном ручье. Осень окружала их, но внутри было только лето — их собственное, дикое, игривое.

Альфред догнал её, сбил с лап, они покатились, пума хищно зарычала, а ягуар лизнул ей ухо. Всё было легко. Всё — правильно.

---

Тем временем Дерек, расправив плечи, сделал шаг в лес. Он прислушался — к шуму веток, к шелесту. Превратился почти мгновенно: его тело стало ниже, шире, мех — густым, с проседью, как будто на нём лежал снег. Он стал волком.

Широкоплечий, серый, с мягкой поступью, он пошёл по знакомой тропинке к водопаду. Туда, где они с Мэри когда-то спали под звёздами, завёрнутые в один плед, где утренний туман ложился прямо на ресницы. Он остановился, вдохнул, поднял морду вверх.