Он был уверен:
ипостась Джессики — временная.
Её можно отнять.
Альфред — помеха, но он выведен из игры.
Дерек — старик, отстранённый.
Он всё просчитал.
---
И всё действительно шло по плану.
Они упали, как куклы.
Он готовился к этому всю свою жизнь. Но по-настоящему — последние семнадцать дней.
Столько времени потребовалось, чтобы расчистить подземную капсулу, где ещё в доцарские времена проводили ритуалы отрыва ипостаси — обряд, известный только узкому кругу из Совета Молчаливых.
Он вычистил камень от мха,
впитал каждую трещину в стены,
и прошёл путь трижды:
в теле, во сне и в крови.
Он знал, что здесь раньше уничтожали непокорных.
Но он не собирался убивать Джессику. Он хотел перепривязать её силу.
Если оторвать ипостась от носителя в момент, когда зверь ослаблен, когда магическая защита пала, — она становится бесхозной.
А бесхозную ипостась можно заточить, перенаправить, уничтожить…
или подарить другому.
В алтарном круге лежали четыре вещи:
1. Сосуд с пеплом первого испытания — остаток древнего огня, символ инициации.
2. Обломок когтя чужой ипостаси, некогда вырванный из пумы, сгоревшей в бою.
3. Кровь Джессики, собранная с платка, который она уронила в саду.
4. Капля собственного разума, добытая через ночной обряд с зеркалом: он дал клятву быть её судьёй.
На полу — древний круг из соли, обведённый чёрной нитью, которую он ткал сам, из пепла и крови.
Сам ритуал был троичным.
В первом этапе — снятие защиты.
Он использовал дым снов — маслянистую субстанцию, зажжённую у её ног. Джессика начала терять связь с ипостасью.
Во втором — принуждение.
Он вызвал зеркальное эхо: из стены вышел силуэт зверя, вырванный из глубин её души. Он был ослаблен. Серебро на его спине трескалось. Это был зверь Джессики, но сломанный, затравленный.
В третьем — разрыв.
Его голос звучал в ритме пульса. Он повторял древнюю формулу:
«Оттяни суть.
Отрежь зов.
Прерви кровь.
Разверни облик.»
С каждым повтором зверь изгибался, как будто в него вбивали гвозди.
А сама Джессика лежала неподвижно. Ипостась отходила. Он чувствовал это.
На грани.
Он почти добился цели.
Зверь начал исчезать.
Линии силы между ним и Джессикой истончались.
В круг начала втягиваться тьма — не злая, а забвенная.
Это было как вырвать стержень из живого тела.
Он знал: ещё мгновение — и всё закончится.
---
Но тут кость в её руке вспыхнула.
Он не сразу понял, что происходит.
Воздух задрожал.
Зверь, который почти исчез, вскрикнул.
Да, зверь вскрикнул — душевно, мощно, как воин, которого вытащили с виселицы.
Круг разорвался.
Пламя вырвалось из линии.
Алтарь треснул. Пепел взвился.
Свет костей прорезал всё пространство, как игла в плоть.
И в следующий миг —
Джессика исчезла.
С Альфредом.
Без остатка.
Без следа.
Без логики.
---
Он стоял посреди разрушенного ритуала.
На губах — пепел.
На пальцах — кровь.
В сердце — непонимание.
Он не мог поверить.
Он же всё рассчитал.
Он знал, что делает.
Он знал, как работает ипостась.
Но они ушли.
Без портала.
Без магии старейшин.
Без вызова.
Ушли… не туда. А сквозь.
Он упал на колени. Потом на спину. Мир вокруг был пепельным.
---
На следующий день он схватил лихорадку.
Его знобило. Он метался.
Слышал голоса в стенах.
Они шептали:
«Ты искал слишком высоко.
То, что тебе нужно — рядом.
Оно в тебе. Внизу. В глубине.
Протяни руку. Возьми. Оно ждёт…»
Он почти понял.
Почти ухватил.
«Ты не должен был вырывать,
ты должен был — слушать…»
Но утром,
когда жар отступил,
он забыл.
Осталась только пустота. И боль в груди.
Он встал, вышел из мрачного склепа и прошептал:
— Я найду их. Или умру, но найду.
Глава 36
Утро было слишком обычным, чтобы быть правдой.
Птицы за окном. Шум посуды. Запах яблок в сахарном сиропе — Китти снова пекла пирог. Солнечные полосы падали на ковры, и всё казалось почти мирным.
Альфред сидел в кресле, уткнувшись взглядом в чашку кофе.
Он был спокоен. Слишком спокоен.
— Как себя чувствуешь? — спросила Джессика.
Он поднял голову, будто только сейчас понял, что она рядом.
— Словно у меня из головы… вырезали день.
Он пожал плечами.
— Я помню, как мы приехали. Помню, что что-то… не так. Потом — пустота. Просто чёрное пятно. А дальше — ты, диван, дед. Всё, как будто я проспал вечность.
Она опустила глаза.
— Может, ты просто ударился… — прошептала.
Он не поверил. Но не стал давить.
---
Позже, в саду, где тень от яблони ложилась на лавку, Дерек подошёл к ней.
Сел. Молча. Долго смотрел на сад, на высокие травы, на мимо пробежавшего котёнка.
— Альфред прав, — тихо сказал он. — Там был не просто обморок. И ты это знаешь.
Джессика сжала край пледа.
— Он не должен помнить. Это слишком… тёмное.
— Ты можешь не говорить мне всего, — мягко ответил дед. — Но я прошу: если есть хоть часть правды, которую можно назвать — назови.
Она медленно выдохнула.
— Я взяла с собой… кое-что.
Пауза.
— Маленький мешочек. Он остался у меня ещё с… Парижа. Там — три игральные кости. Я не знала, что они делают. Просто взяла. Инстинктом.
Потом — уже внизу, когда всё… стало рушиться… я почувствовала, что могу их использовать.
Дед кивнул.
— Что произошло, когда ты использовала их?
— Пространство… разорвалось. Но не больно.
Я будто прошла сквозь ткань, и эта ткань впустила меня.
Словно я шагнула в дом, где меня помнят. Где зверь ждёт за углом.
Альфред был тяжёлый, но его тоже перенесло.
Я не знаю, как. Но мы оказались здесь. Просто — здесь.
Он долго молчал. Потом спросил:
— Мешочек покажешь?
Она покачала головой.
— Пока нет.
Не потому, что не доверяла. Просто… было слишком рано.
Дед кивнул снова.
— Эти кости… не из нашего мира.
Он заглянул ей в глаза.
— Это не магия, как мы её понимаем. Не звериная суть, не клановая кровь.
Это — древнее.
Старше нас.
Старше даже тех, кто дал тебе твою ипостась.
Джессика сжалась.
— Мне стоит бояться?
— Не знаю.
Но стоит быть осторожной.
Старое… не всегда злое. Но оно не признаёт законов.
И оно не прощает беспечности.
Он встал, отряхнул штаны.
— Я рядом. Если ты решишь — я помогу. Но не вздумай больше идти туда одна.
Она кивнула.
— Я знаю.
И только когда он ушёл, она тихо достала мешочек.
Он лежал на её ладони, как сердце, которое не должно биться —
но билось.
Своим, чужим, вечным ритмом.
Глава 37
Где живёт их память
Осень прокралась в лес, как опытный художник: осторожно, капля за каплей, превращая кроны в охру с примесью янтаря. Листья шуршали под ногами, как потёртые письма, а воздух стал холоднее, плотнее, насыщеннее запахами дерева, мха и времени.
Джессика всё чаще ловила себя на том, что стоит у окна и просто смотрит. Она скучала. Не по людям, не по месту — по себе прежней, по зверю внутри, по слиянию, которое раньше казалось естественным, как дыхание. С тех пор как началась череда испытаний, многое изменилось. Внутри неё будто разорвался шов, и зверь, её вторая ипостась, отошла в сторону.
Но однажды вечером Пума пришла.
Она появилась тихо, из полумрака, и села на пол у кровати. В янтарных глазах читалась вина.
— Я подвела тебя, — прозвучало в голове Джессики. — Когда нас окутал газ, я не смогла вырваться. Он тянул меня, выдирал изнутри, как будто хотел оставить тебя пустой. Мне было страшно. Я боялась потеряться без тебя. Боялась умереть.
— Ты жива, — прошептала Джессика. — И я тоже. Значит, мы справились.
Пума наклонилась, коснулась её лба своим — тёплым, бархатным. И в этом касании было всё: прощение, слияние, возвращение.
---
— Поехали со мной, — сказал на следующее утро Дерек, заваривая кофе. — Есть одно местечко. Мы с Мэри часто туда уезжали, когда хотели тишины. Думаю, тебе там будет хорошо.
Альфред сразу согласился. Он внимательно наблюдал за Джессикой в последние дни — чувствовал, что внутри неё что-то происходит, что опасность уже рядом и она дышит им в спины.,,
Дорога вела через осенний лес, где деревья создавали золотой коридор, а солнце светило сквозь листву мягким, почти живым светом. Они остановились у скрытой просеки, и дальше пошли пешком.
Домик стоял на опушке, среди мха, папоротников и молодых клёнов. Старый, но целый. Он был аккуратный, тёплый — с резными ставнями, деревянным крыльцом, покосившейся вешалкой и запахом смолы и хвои внутри. В нём дышала жизнь — тихая, семейная, запечатлённая в вещах и времени.
Пока Дерек возился с мангалом и раскладывал угли, Джессика коснулась Альфреда за руку.
— Пойдём?
В следующую секунду она исчезла в отблеске осеннего света, обернувшись пумой. Её грациозное тело скользнуло в лес, и ягуар — тяжёлый, чёрный, как тень, — метнулся за ней следом. Они бежали сквозь листву, кружа, как дети. Прыгали через поваленные деревья, катались по траве, плескались в мелком лесном ручье. Осень окружала их, но внутри было только лето — их собственное, дикое, игривое.
Альфред догнал её, сбил с лап, они покатились, пума хищно зарычала, а ягуар лизнул ей ухо. Всё было легко. Всё — правильно.
---
Тем временем Дерек, расправив плечи, сделал шаг в лес. Он прислушался — к шуму веток, к шелесту. Превратился почти мгновенно: его тело стало ниже, шире, мех — густым, с проседью, как будто на нём лежал снег. Он стал волком.
Широкоплечий, серый, с мягкой поступью, он пошёл по знакомой тропинке к водопаду. Туда, где они с Мэри когда-то спали под звёздами, завёрнутые в один плед, где утренний туман ложился прямо на ресницы. Он остановился, вдохнул, поднял морду вверх.