Голоса начали шептать в ветвях. Знакомые. Невыносимо знакомые.
— …малышка, ты ведь знала, что не всё просто… — …почему ты оставила меня?.. — …беги. Пока можешь. Пока ты — ещё ты.
Она прижала руки к вискам. Сердце билось в груди, но с каждым ударом казалось, что оно забывает, зачем оно вообще нужно. Боль становилась сладкой. Отдающейся тишиной.
Что-то шло за ней. Или уже было рядом.
Она шла вслепую. Тёмная тропа вывела к разрушенному поместью. Без окон, с провалившейся крышей, оно всё же стояло. Над ним клубилось чернильное небо. А под его порогом — чёрная тень.
— Ты всё же пришла.
Голос — высокий, холодный, как лёд на реке весной. Но в нём сквозила усталость. И… горечь?
Из тени вышла женщина. В длинном платье, которое было старомодно даже для века, к которому она принадлежала. Лицо — как из портрета: аристократичное, но без тепла. Лоб — высокий. Волосы — туго собраны. Взгляд — слишком живой для мёртвого мира.
Сара Агата Риверс.
Прабабка. Призрак рода. Женщина, имя которой произносили редко, а рассказы — прятали между строк.
— Ты не одна, — сказала она. — Просто мир хочет, чтобы ты так думала. Он любит ломать тех, кто идёт своим путём.
Джессика сделала шаг назад.
— Кто вы?
— Я — та, чья кровь течёт в твоих венах. Та, чья любовь когда-то разрушила альянсы, но спасла её душу.
Женщина подошла ближе. Холод от её присутствия был иным — не как мороз. Как безмолвие. Как могила.
— Я всё ещё помню, каково это — сделать выбор не в пользу рода, а в пользу сердца.
Глаза Джессики наполнились слезами. Не от страха. От странного узнавания. От боли, которую разделили.
— Почему я здесь?
— Потому что ты носишь в себе не только свою судьбу. Потому что ты пришла за тем, что тебе не принадлежит — и принесла с собой то, что не принадлежит этому миру.
— Игральные кости?
Сара Агата кивнула.
— Они открыли тебе путь. Но за каждый путь платят. Здесь ты заплатишь первым ответом. А потом — выбором.
Джессика опустила взгляд на свою ладонь. Там, где были линии жизни, теперь тлел серый свет, будто её рука была меткой.
— А Альфред?..
— Он не мог пройти. Ему туда, нельзя, где борьба за тебя только началась. А ты… уже в ловушке. Но не в моей. В своей собственной.
Женщина сделала шаг назад, и мир за её спиной словно открыл пасть: бездна, лестница вниз, сожжённые двери, уводящие к тем, кто не ушёл, а остался ждать.
— Пошли, дитя. С мёртвыми надо говорить быстро. Пока они ещё помнят, что такое язык.
Сначала они шли молча. Джессика чувствовала под ногами что-то вязкое — земля будто всасывала её шаги, оставляя следы, которые тут же исчезали. Лес становился гуще, деревья — выше и мрачнее, как колонны мёртвого собора.
Свет исчезал. Остались только серые блики, которые плясали в воздухе, как пепел.
— Здесь я встретила свою смерть, — негромко сказала Сара Агата. — И выбрала остаться. Не из страха. А из вины. И, пожалуй, из любопытства. Ведь не всё, что умирает, становится прахом.
Она остановилась у сухого источника — круг из чёрного камня, над которым дрожала рваная тень. Джессика всмотрелась — и увидела внутри лица.
Многие.
Они были бледными, искривлёнными, как будто кто-то вырезал их из зеркала и искал, куда вернуть. Женщина с белыми зрачками. Ребёнок, тянущийся к матери, которой нет. Старик с зашитым ртом. Девушка, чья кожа была как мокрая бумага.
— Это Риверсы?
С.А. кивнула.
— Те, кто сделал слишком много зла — и не искупил. Род — не только кровь. Это долг. Сеть судеб. Некоторые тянули её к свету. Другие — в бездну.
Она посмотрела на Джессику с невыразимой усталостью:
— А ты стоишь между.
---
Джессика почувствовала, как внутри что-то затрепетало. Сердце? Нет — нечто древнее. Боль? Ближе. Но это была связь. Её суть звала кого-то. Или отзывалась на зов.
…Я рядом…
…Ты жива, и я тоже…
…Позови меня — и я приду…
Пума.
Звук был тихим, как дыхание в забытой комнате. Он прорывался сквозь стены между мирами. Через костяную тишину, через вязкий мрак — будто кто-то всё-таки держал её за руку, даже если она этого не чувствовала.
С.А. остановилась перед высокой аркой — сквозной, как вырезанная в скале рана.
— Здесь ты пройдёшь свою первую пробу. Не бойся боли. Бойся лжи.
— Что там?
— Твоя мать. И те, кто хотел, чтобы ты забыла, кто ты есть.
Внутри было светлее. Белёсое сияние исходило от стен, как будто их покрывал лунный иней. Джессика вошла — и сразу почувствовала укол за грудиной. Боль была не физическая — она отдавала в память.
В центре стояла фигура.
Сперва Джессика подумала, что это она сама. Но нет — лицо было иным. Чуть строже. Чуть выше. Волосы короче. В глазах — нежность и горечь.
Женщина медленно повернулась к ней.
— Мама? — выдохнула Джессика.
Существо не ответило. Оно просто шагнуло ближе — и с его лица начала стекать маска. Словно кожа, как воск, плавилась под взглядом Джессики. И под ней — другое лицо. Пустое. Ложное.
Это был не её мать. Это было воплощение утраты.
Джессика не сказала ни слова.
Женщина тоже молчала.
Они просто смотрели друг на друга.
Между ними — годы. Боль. Вопросы. Обиды.
Нерассказанные сказки. Несостоявшиеся колыбельные. Недосказанное «прости».
Но в этот миг всё улеглось.
В глазах женщины — ни страха, ни прощений.
Только вина, смешанная с любовью.
И горечь, что уже нельзя вернуться.
Джессика не приблизилась.
Но она слегка кивнула.
И этого было достаточно.
Мать кивнула в ответ.
И её образ — лёгкий, прозрачный — растворился, не в свет и не в тьму, а в тишину, которая звучала сильнее любого крика.
Иногда одни женщины оставляют других, не потому что хотят, а потому что сами не знали, как выжить.
---
Но в глазах Джессики теперь навсегда остался тот взгляд — несильной женщины, которая не смогла,
но всё равно была её матерью.
Они шли по границе двух миров — туда, где дерево корнями врастает в пустоту. Сара Агата не оборачивалась, а Джессика едва поспевала за ней, чувствуя, как холод разрывает кожу, как будто её оболочка не справляется с плотностью мёртвого пространства.
Всё вокруг становилось зыбким, будто сон, вытканный из праха.
С.А. остановилась у кривого зеркала, покрытого трещинами. Оно не отражало — оно впитывало. За ним пульсировало нечто большее, чем смерть. Что-то личное.
— Ты чувствовала её, не зная, откуда она, — сказала Сара, не глядя. — Пантеру. Она приходила в твои сны, защищала тебя в Париже. Присматривала за тобой, когда ты была слишком слепа, чтобы идти одна.
Джессика кивнула. Да. Её Пантера. Тень, шепчущая из глубины. Присутствие — пугающее и родное.
Сара Агата подняла руку.
— Она была моей.
Из-под её ладони вытек свет — густой, как чернильная кровь. Из него медленно, с грацией ночи, вышла Пантера. Тело как жидкий бархат. Глаза — как лампы в пещере. Она подошла к Джессике, и не рычала. Только смотрела.
— Я удерживала её здесь. Пока ты не была готова.
— Она была во мне. До тебя. Когда ты родилась, она услышала зов. И пошла. Оставила меня — чтобы быть рядом с тобой. Защищать. Присматривать. Дожидаться.
Джессика молчала. Сердце билось часто. Слишком часто.
— Я не удерживала её. Не могла. Она ушла, зная, что однажды умрёт. Что у тебя может не хватить силы удержать её.
…и ты не удержала…
Голос Пантеры прошелестел в воздухе, словно ткань по стеклу. Боль вспыхнула, но на этот раз — не как утрата, а как воспоминание.
— Она погибла. — Джессика прошептала это. — В том испытании. Когда всё рушилось.
Сара Агата кивнула.
— И я почувствовала это. Была готова уйти за ней. Но Пантера… не умерла окончательно. Она выбрала тебя. Ты её хозяйка. Не я.
Сзади послышался шорох. Из сумрака вышло существо — стройное, чёрное, текучее, как сама ночь. Пантерa. Величественная и безмолвная.
Она подошла к Джессике, встала напротив. Их взгляды встретились — и Пантерa склонила голову.
Не как защитник. А как часть.
— Возьми её. И никогда больше не сомневайся, кто ты, — прошептала Сара.
Пантерa шагнула вперёд — и исчезла в теле Джессики, как дыхание, как ритуал, как дом, в который возвращаются.
На миг всё затихло.
А потом — в груди разом ожили две силы.
Пума — яркая, горячая, солнечная.
Пантерa — ночная, хищная, грациозная.
Они обе были с ней. Обе принадлежали ей.
---
— И что теперь? — прошептала Джессика.
Сара Агата посмотрела вдаль. Там, где пепел превращался в звёзды.
— Теперь ты — не просто наследница рода. Ты — выбор рода. Я прошла до края, но не шагнула дальше. Ты должна. Ради себя. Ради тех, кто не смог.
---
Свет начал тянуть её обратно. Пантерa внутри — впервые не дикая, а тихая. Усталое дыхание Пумы отзывалось в её собственном теле.
Она знала: они с ней. Навсегда.
Когда Джессика исчезла в вихре света, Сара Агата осталась стоять на краю мёртвого мира. Ветер мёл сухой пепел, а небо снова стало глухим, как каменная плита.
Но она не спешила назад, туда, в Холодный дом.
Она смотрела в пустоту — и в ней что-то менялось.
Тьма не звала её обратно. Она… отпускала.
Пантерa ушла.
Прощение состоялось.
Тайна вернулась к своей носительнице.
И тогда воздух дрогнул — не как смерть, а как жизнь.
Она в последний раз посмотрела в сторону, где исчезла девушка. Там осталась её Пантерa — больше не её.
«Теперь она твоя. Теперь ты сильнее меня…»
Пустота вокруг дрогнула.
Земля под ногами начала рассыпаться в золотую пыль, будто она стояла на границе — и мрак уходил, уступая место свету.
Сара закрыла глаза. На губах — почти-улыбка. Тихая, виноватая.
Когда она открыла глаза вновь, всё изменилось.
---
Она стояла на холме, покрытом мягкой травой, качающейся от лёгкого ветерка. Над ней — голубое, чистое небо. А внизу — долина. Дом, которого не было в её жизни, но который всегда жил в её сердце.