Кто скрывается за тьмой? — страница 33 из 35

Напиток прошёл сквозь неё, как волна.

Жар разошёлся по груди, сломанное — срослось. Зрение — очистилось.

Звери внутри — успокоились, будто легли рядом, впервые за долгое время.

Царь смотрел.

— Мой дом не прощает. Но он уважает тех, кто не пытается солгать.

— Почему ты так со мной?.. — выдохнула она.

Он медленно кивнул.

— Потому что ты помнишь отца.

А те, кто помнят, — не пустые.

— Ты не просила дара, — сказал Царь. —

Но ты прошла путь, что не каждому по силам.

Ты выбрала сердце — там, где другие выбирали власть.

И потому я признаю в тебе сестру.

Он сделал шаг, и за его спиной разверзлись своды, открывая зал, где мерцал огонь изо льда и золота.

Оттуда вышли слуги в плащах из вороньих перьев, неся на подносе одежду — не ткань, а доспех красоты и вечности.

— Облачите её, — велел Царь. — Да будет она той, кто стоит на границе между живыми и ушедшими.

---

На плечи Джессики легло золотое одеяние, расшитое символами жизни и смерти.

Сверху — плащ из меха снежного зверя, лёгкий и тёплый, как дыхание леса.

На голову — корона.

Она была вылеплена изо льда, но не таяла.

На её поверхности — треснувшие зеркала, а в центре — камень, похожий на слезу.

Когда корона коснулась её лба, воздух задрожал.

Все воины опустились на одно колено. Даже ключник.

Цепи замерли. Песочные часы остановились.

Царь сказал:

— Отныне ты — Царица живых и сестра мёртвых.

Ты не станешь здесь править. Но ты будешь помнена.

Во всех временах. Во всех мирах.

Он провёл рукой — и на запястье Джессики возникла нить: серебряная, тонкая, как волос.

— Связь. Если позовёшь — услышим.

— Спасибо, — прошептала она, не смея расплакаться.

Он приблизился.

— Благодари себя, Джессика. Ты прошла — и не предала.

---

И тогда он открыл путь.

Небо треснуло. Лёд на потолке раскололся, и сквозь мрак в зал ворвался свет живого мира.

Царь не шелохнулся.

— Ступай, Царица. Пока ты ещё можешь плакать — ты жива.

Глава 48

Когда замирают звери

Январь сковал особняк льдом. Снег лежал поверх крыш, будто кто-то рассыпал по ним соль молчания. Сад замер. Скрип половиц — редкий. Воздух — с привкусом старой древесины, будто весь дом держал дыхание. Он ждал.

С конца октября Джессика не возвращалась. Испытание, назначенное по древнему обряду, забрало её, как ледяная вода забирает тело: бесшумно, без следов. Сначала ждали. Потом надеялись. Потом начали шептаться.

А теперь пришли они.

---

В гостиной, где когда-то собиралась семья, теперь сидели старейшины клана. Люди в чёрных одеждах, с кольцами, перстнями, с длинными шеями, на которых висели символы власти — и холода. Среди них — Терренс , глава совета, сухой, как обломанная ветка, и ядовитый, как инеевый туман. Он говорил не громко, но так, что каждому было неуютно.

— Дерек, мы здесь не для споров. Прошло три месяца. Девушка ушла на испытание в конце октября. Сейчас конец января. Она не вернулась. Не дала знака. Она мертва.

Старик Нортон стоял у окна, в тяжёлом свитере, с кружкой, в которой давно остыл чай. На висках — иней от дыхания зимы, просачивающейся сквозь трещины в рамах. Он не обернулся.

— Ты не чувствовал. Я — чувствую. Она не ушла. Она ещё есть.

Терренс сложил пальцы на груди.

— Клан не может вечно ждать. Наследство должно быть распределено. Земли. Магия. Артефакты. И да, — он прищурился, — твоего зятя Альфреда следует исключить из рода. Он не защитил её. Он даже не пошёл за ней. Он сломался. А потому — изгнание.

— Замолчи, — тихо сказал Дерек. — Пока ты говоришь, она возвращается.

— Это уже не вера. Это — бред старика.

---

В это время, под гостиной, в глубине подвала, за деревянной дверью с тяжёлым засовом, сидел Альфред Ленг.

Он не знал, что наверху решают его судьбу.

Он не знал, что Джессику уже почти признали мёртвой.

Он знал только одно: он сам — уже мёртв.

Он не плакал. Слёзы закончились в ноябре.

Он не звал. Голос умер в декабре.

Он только сидел. Иногда бил кулаком по камню. Иногда царапал стены. Иногда засыпал в беспамятстве.

Его тело было в ссадинах. На руках — следы крови. На спине — синяки от того, как он бился о стены. В груди — пустота.

И зверь внутри него.

Чёрный ягуар сначала звал. Потом — скулил. Теперь просто лежал. Он почти перестал дышать. Его лапы дрожали. Уши опущены. Пума молчала. А без неё — ночь.

---

В гостиной спор становился громче.

— Признай её смерть, — давил Терренс. — И мы заключим новый союз. Мы поведём кровь рода дальше, без дефектов и слабых. Без тех, кто тонет. Альфред — тень. Девушка — ошибка. Пора перечеркнуть эту линию.

Дерек встал. Его голос был хриплым, но твёрдым:

— Пока не станет последней искры — я не соглашусь.

Терренс щурился. Он уже чувствовал победу.

— Тогда мы проголосуем.

Именно в этот момент ледяной порыв ветра ударил в окна. Свечи дрогнули. Один из старейшин замер, глядя на занавеску:

— Кто-то... идёт.

---

За порогом дома — зима.

В белом тумане, среди шепчущих елей, по заснеженной дорожке, шла она.

Джессика.

Медленно, уверенно. Платье — тяжёлое, золотое, с длинным подолом, который не пачкался от снега. Светлые меха обвивали плечи, как живые. На голове — ледяная корона, будто вырезанная из замёрзшего озера. В ней отражались деревья и звёзды. Но небо над ней было иным. Её зима была глубже.

Она шла и не касалась земли. Снег под её ногами не скрипел. Она просто шла домой.

---

В подвале, в темноте, ягуар открыл глаза.

Он вздохнул. Один раз. Глубоко. Медленно. Затем — резко поднял голову.

Вся грудь Альфреда наполнилась огнём. Он не знал, почему. Но он знал.

Она — идёт.

Ягуар не спросил разрешения. Он рванул наружу, с мясом ломая замки. Альфред закричал — не от боли, от силы. Он превратился в зверя, чёрного, как ночь без луны. Он снёс дверь, вылетел на лестницу, прыгал — через ступени, через этажи. Он разрывал пространство, как крик разрывает тишину.

---

Дверь в гостиную взорвалась.

Старейшины обернулись — и не успели вскрикнуть.

Чёрный ягуар влетел в зал, как молния, как ярость, как сама Жизнь. Он остановился у порога, выгнул спину, рычал — не на них. Он чувствовал её.

И ТОГДА ОНА ВОШЛА!!!

---

Джессика Нортон-Ленг.

Её золотое платье сияло, как свет среди зимы.

Её меха плыли за ней, как облака над смертью.

Её ледяная корона сверкала звёздам и не таяла .

Её глаза — глубокие, ледяные, полные вечности.

Снег с её плаща не таял.

Снег с её ресниц не падал.

Снег в её глазах говорил: она пришла не из жизни — из глубины смерти.

Она не говорила ни слова.

Ягуар замер, принюхивался...

А потом… медленно подошёл. И ткнулся в её ладонь.

Она положила руку на его голову, как на голову короля.

И тогда он снова стал человеком.

На коленях. Израненный. Без слов.

Смотрел в её лицо, как в солнце.

— Джессика… — прошептал он. — Ты… вернулась?

Она посмотрела на всех.

— Да. Я жива. Я вернулась.

И никто из вас не имеет больше власти надо мной.

Глава 49

Правда

В зале было холодно. Не от погоды — от взгляда Джессики.

Золото её платья поблёскивало, мех ложился на плечи тяжестью власти, а ледяная корона — не таяла ни от огня в камине, ни от огня в её глазах.

Клан шумел, словно улей, в который вбросили камень.

— Это невозможно.

— Это иллюзия.

— Она была мертва!

— Кто её провёл? Кто пустил?

— Как она посмела!

Она стояла прямо, не моргала. Пальцы скользнули по запястью Альфреда — случайно, но достаточно, чтобы в нём загорелся зверь. Они не смотрели в глаза друг другу, но между ними уже ходило напряжение, как искра по сухому лесу. Он стоял на полшага позади, как щит, как тень, как чёрный ягуар.

Она заговорила:

— Я не вернулась для того, чтобы у вас спрашивать разрешения. Я вернулась, чтобы сказать правду.

Один из старейшин — тот самый, с мертвечиной в голосе, с ледяными пальцами, — шагнул вперёд:

— Правда? Ты была мертва. Значит, ты умерла. А мёртвым нет места среди нас. Ты не доказала ничего, кроме того, что умеешь красиво входить.

В зале раздался нервный смешок. Другие начали переглядываться, но Джессика не дрогнула. Только уголок рта её чуть повёлся — не в улыбке, а в холодном знании, что она знала больше, чем они.

Она тихо — почти беззвучно — сказала Альфреду:

— В кабинете моего отца. Верхняя полка. Флешка и камеры наблюдения. Принеси.

Альфред ничего не ответил, только кивнул. Их пальцы вновь едва коснулись друг друга, как будто между ними пробежал ток. Он ушёл.

А Джессика осталась. Стояла. Молчала.

И только в глубине души — самую малость — трусила.

А что, если флешки уже нет?

А если камеры давно заменили?

Если следы стёрты, и всё напрасно?..

Но её лицо не выдавало ни тени страха. Только сталь, только ледяной прикус власти.

Время тянулось. Каждая минута — как игла. Старейшины шептались. Кто-то говорил, что её нужно снова изгнать. Кто-то — вызвать ритуального свидетеля. Дерек молчал, но его рука сжимала ручку кресла — крепко, как в молодости меч.

Спустя двадцать минут вернулся Альфред.

С лица его не сходила странная улыбка — не торжествующая, но уверенная, как у охотника, нашедшего след. В его руке — флешка.

Он протянул её Джессике, и она, не колеблясь, пошла к телевизору, встроенному в стену зала.

Вставила.

Экран мигнул.

Папки. Записи.

Десятки файлов, но она точно помнила: дата смерти отца.

Открыла нужную.

И — затаила дыхание.

На экране — кабинет Томаса Нортона. Камера под потолком.

Статичная, но всё ясно.

Вудс.