— Я серьёзно, — шепнула она, заглядывая в его лицо.
Он вздохнул.
— Пойдём. У меня есть кое-что для тебя.
---
Они сидели в саду, на тёмной кованой скамейке, с мороженым в креманках. Луна тускло освещала их лица.
— Они дали добро?
— Нам оно не нужно. Но чтобы они поверили окончательно... надо продолжать в том же духе.
— В каком духе?
Он не ответил. Просто притянул её к себе, перетаскивая на колени. Она ахнула, но не сопротивлялась. Его губы накрыли её — властно, горячо, без тени нежности. Это был поцелуй мужчины, теряющего самоконтроль.
Её руки сжались на его рубашке, тело напряглось, сердце бешено колотилось. Альфред жадно целовал, прижимая к себе сильнее, пока не застонал — едва слышно, опасно.
Он оторвался, сжав зубы.
— Всё. Нам пора.
— Что случилось?
— За нами наблюдали. Думаю, этого хватило...
Но он врал. Врал, чтобы не сказать: «Я не справляюсь. Я теряюсь в тебе».
---
Позже, когда гости начали расходиться, Джессика всё ещё чувствовала жар его поцелуя. Она слушала благодарности невпопад, думая только об одном: кто видел их? И… почему ей не было стыдно?
---
— Давай поговорим, — сказала она, остановив Альфреда в коридоре.
Он молча кивнул и проводил её до комнаты. Но на пороге замер. Она поймала его за руку и втащила внутрь, закрыв дверь.
— Я не знаю, с чего начать... Голова кругом.
— Отступать поздно, Джесс. Мы уже на сцене.
— Я не об этом. Я о нас. Ты мне нравишься…
Он резко обернулся.
— Джесс… Это всего лишь фарс. Нет "нас". Есть только ты и я. И эта постановка. Мы поженимся — но не ради любви. Не ради сказки.
— Но тебя тянет ко мне…?
— Ты мне чертовски нравишься… — хотел сказать он. Но сжал челюсти. — Считай, что это фильм. Поцелуи, чувства — постановка.
Она смотрела в него, будто могла услышать, как бьётся сердце за этой маской.
— Ладно… — прошептала. — Поможешь с платьем?
Он подошёл ближе. Руки дрожали, когда он расстёгивал крючки на спине. Его пальцы касались её кожи — и это сводило с ума. Джессика повернулась, обняла его и потянула за собой на кровать.
Он не успел ничего понять.
В следующее мгновение — треск ткани, рычание, темнота.
На кровати стоял ягуар. Черный, как ночь. Огромный, гибкий. Его глаза — всё те же, человеческие, но наполненные звериной яростью. Он дышал тяжело, когти впивались в покрывало, порвав его. Его морда была рядом — горячая, опасная.
— А… Альфред?! — Джессика не могла пошевелиться.
Он зарычал. Мохнатая лапа с когтями легла ей на руку. Она закричала — от ужаса, парализующего всё тело.
Но в следующую секунду зверь исчез. Перед ней снова был мужчина — бледный, с бешеным взглядом. Он вцепился в её плечи.
— Джессика… Не делай так больше! — прошипел он, всё ещё не веря, что справился.
— Прости… мне не следовало…
Она дрожала. Всё тело её било, как в лихорадке.
— Уже поздно. Завтра всё обсудим. Хорошо?
Она молча кивнула, и он выскользнул из комнаты.
Он хотел защищать её. Но кто защитит её от него?
Он выскользнул из комнаты, не оглянувшись.
Джессика стояла посреди комнаты, в том же положении, в каком он оставил её. Грудь всё ещё вздымалась от сбивчивого дыхания, волосы прилипли к вискам, а пальцы дрожали. Она медленно опустилась на край кровати, пытаясь осознать, что только что произошло.
Ей было до невозможности стыдно.
Что она вообще делала? Что собиралась? Соблазнить его? Зачем? Почему именно сейчас? Она уткнулась лицом в ладони и тихо всхлипнула. Что на неё нашло?
Может, дело в шампанском? Она выпила три бокала, пока ждала его… Или это был тяжёлый день, переполненный тревогой, напряжением, тайнами и фальшивыми улыбками. Всё смешалось — усталость, злость, обида, и рядом оказался он — сильный, желанный, опасный. Он, кто прикасался к ней так, будто чувствовал каждую клетку её тела.
Но ведь это всё игра, верно? Поцелуи, страсть, близость — только спектакль для публики. И всё же её сердце билось слишком громко, чтобы поверить в это окончательно.
Она сжала пальцы в кулак.
Как же глупо. Как же стыдно.
Но ещё больше пугала не вина… а то, как сильно она этого хотела.
Глава 10
Озноб колотил Джессику, словно её тело отказывалось верить, что всё уже позади. Стоя под горячими струями душа, она судорожно сжимала губку, из которой капал густой лавандовый гель. Тело ныло, а внутри было пусто. Она снова и снова прокручивала в голове то, что случилось. Даже в своей иной ипостаси он оставался Богом. Неподвластный, недосягаемый… Она? Просто мышь. Глупая девчонка, мечтающая о невозможном.
С остервенением она начала тереть кожу, пытаясь смыть с себя его прикосновения, поцелуи, дыхание… пока кожа не стала пунцово-красной. Вода не приносила облегчения — казалось, наоборот, она стирала её изнутри, оставляя только оголённый нерв.
Переодевшись в пижаму с розовыми медвежатами, она медленно собрала с пола разбросанную одежду. Не хотелось думать. Не хотелось сожалеть. Жалеть себя — значит снова пасть. Она не позволит. Сняв с шеи подарок деда, аккуратно положила его в ящик — туда, где хранились самые дорогие сердцу вещи: потёртая чёрно-белая фотография отца и серебряное колечко, подаренное на десятилетие.
И вдруг… её внимание привлёк странный, запылённый свёрток, затерянный в самом углу ящика. Раньше его там точно не было.
Она не помнила, чтобы клала его туда.
Сердце заколотилось быстрее. Холодок пробежался по позвоночнику. Она потянулась к свёртку и осторожно развернула его.
Внутри была… бизарная, пугающая бижутерия. Примитивная проволока, на которой нанизаны тусклые, словно мёртвые жемчужины. Колье было порвано. Из нижнего ряда свисали изломанные нитки, от которых, судя по потемневшим узлам, давно отпали подвески. Только одна монетка осталась — круглая, тёмная, изъеденная временем. В центре зияла крошечная дырочка.
Монета будто дышала. Не предмет — сущность. Она смотрела на неё. Слушала.
Рука дрогнула. Джессика медленно вдевала нитку в отверстие, ощущая, как металл словно греется в пальцах, несмотря на то, что он был ледяным. Завязав узел, она надела бусы на шею. Монета нелепо покачивалась, но снять их она не успела…
Мир рухнул.
Обои исчезли. Вместо них — зеркала. Тысячи. Миллионы. Они вырастали из стен, пола, потолка. У каждого было своё лицо, своя форма, свой угол взгляда. И в каждом она видела ужас. В одном — Джессика с перерезанным горлом, кровь струится по груди, глаза остекленели. В другом — она же, но с пустыми глазницами, из которых текла густая чёрная жижа.
Холод в комнате стал живым. Он прикасался к ней. Пропитывал волосы, кожу, лёгкие. Воздух превратился в гнилой смрад. Запах... разложения, как будто смерть стояла в дверях.
И была ещё одна Сущность. Она не видела ЕГО, но ОН видел её. Знал её. Чувствовал. Управлял.
ОН позволял ей чувствовать, пока это было ему интересно.
ОН начал охоту.
Неведомое нечто — будто из другого слоя реальности — двинулось. Холодные щупальца касались её кожи, и в местах касания оставались… ожоги. Не от пламени — от тьмы. Она закричала. Побежала. Но куда бы ни бросалась — ОНО было там. В каждом отражении, в каждой тени.
Боль стала всепоглощающей. Ожоги шипели, становясь расползающимися язвами. Она задыхалась. Плакала. Но инстинкт не давал упасть.
Она начала бить зеркала, неосознанно. Осколки врезались в ладони. Кровь струилась, смешиваясь с осколками, прилипая к ступням. Кожа была изрезана, как пергамент проклятия.
ОН рыкнул. Призрак взвыл. Ему стало больно. От зеркал.
— Почему? — прошептала она сквозь крики.
И продолжила бить. Одно. Другое. Десятое.
ОН отступил. В угол. Защищая оставшиеся зеркала.
Кровь Джессики капала, уже без сопротивления, тяжёлыми каплями жизни. Тьма — настоящая, ползучая, плотная — вползала в комнату, медленно и властно. Она обволакивала. Шептала. Ластилась.
Джессика рванулась — не от страха, от отчаяния. Прямо на Призрака. В последний рывок разбила остатки зеркал.
ОН завыл. Краем щупальца коснулся её шеи — холод, но уже без боли. Только слабость. Оба были истощены. Только Тьма была сильна. Она рванулась вниз, накрывая их обоих тягучим, чернильным покрывалом…
Провал.
Слышались крики. Горячие руки. Склонённые лица. Всё было расплывчато. Потом — резкая, безжалостная боль. Хватило бы одного вздоха — и смерть. Но её не отпустили.
Призрак исчез. Тьма отступила. Она моргнула. Снова. Узкая полоска света прорезала мрак.
— Джесси, открой глаза… — голос. Родной. Спасающий.
Сердце сбилось с ритма. Узнало.
— Детка, я здесь… давай...
Она вскрикнула. Вспоминая всё. Села в постели — в комнате был Альфред. А рядом — дед.
— Джесс! Что это было, малышка? Что… это… было?
— Я… не знаю… — хрипло выдохнула она.
На руках — кровавые шрамы. Зажившие, но грубые, болезненные. Ни одного сантиметра чистой кожи.
Она прижалась к Альфреду. Он пах тем же одеколоном. Тёплым. Безопасным.
— Я нашла это, — прошептала она и сняла с шеи бусы. Руки дрожали.
Стоило деду взять их в ладонь — ей стало легче. Будто неведомый груз покинул её грудь.
— Они не мои… — прошептала. — Постойте… а где монета?
На её месте теперь был кулон. Прекрасный. Мягко пульсирующий. Будто дышал.
Альфред лишь мельком глянул:
— Молодец. Первое испытание ты прошла.
— Испытание? — вскинулся Дерек. — Но это слишком рано. Она только сегодня обрела способность превращаться!
— Я ничего не понимаю, — Джессика обняла себя за плечи. — Объясните мне всё…
— Это не просто монеты. Это метка призрака. Бусы — лишь нить. Они появляются, когда воин готов. А ты ещё не воин. И как они попали к тебе — не знаю…
— Монета выглядела… старой. Очень.
— Потому что она древняя, Джесс, — Дерек сел рядом. — Тысячу лет назад был заключён мир между Светлыми и Тёмными. Но у Тьмы были св