заключению.
Я хотел взять интервью у Спека, потому что это был известный убийца, но он не выделялся особым умом и не сообщил ничего интересного о своих преступлениях. Согласно тюремным советникам, он отличался агрессивностью и жестоким поведением как в тюрьме, так и в жизни. В Чикаго он переехал из Техаса, где его разыскивали за предполагаемое убийство тестя. В течение нескольких месяцев до убийств любимым времяпровождением Спека было напиться, принять таблетки, после чего отправиться в бар и приставать к посетителям, нарываясь на драку. Удачным вечер считался, если ему удавалось как следует поколотить противника; если же нет, он снимал проститутку, избивал ее и засыпал. Один охранник сообщил, что в тюрьме Спек поймал воробья, привязал к его ноге веревку и носил на плече. Один из охранников приказал избавиться от птицы, потому что в тюрьме не разрешалось держать животных. Спек отказался. После нескольких таких случаев охранник сообщил Спеку, что придется перевести его в одиночку. Тогда Спек подошел к работающему вентилятору и кинул в него птицу, которая тут же погибла. Охранник в удивлении спросил: «Зачем ты это сделал?», на что Спек, как утверждалось, ответил: «Если она не моя, то ничья».
Спек не хотел общаться с нами, о чем говорили его нахмуренное лицо и надменная поза, когда его привели. Тогда с ним начал перебрасываться словами один из охранников, который сказал, что в момент совершения убийств он жил в Чикаго один и страдал от недостатка женского внимания. Охранник высказал сожаление о том, что Спек уменьшил количество достойных женщин в этом городе, сослужив плохую службу местным холостякам. Спек усмехнулся и немного расслабился.
Мне такой поворот не понравился, потому что я всегда старался не пререкаться с заключенными и, что столь же важно, не превращать серьезное преступление в повод для шутки. На мой взгляд, ничто не может оправдать пренебрежительного отношения к жертвам. Тем не менее мы воспользовались подвернувшейся возможностью и поговорили со Спеком.
Как вскоре выяснилось, сказать ему особо было нечего, и мы не узнали почти ничего нового о его психологическом состоянии. Он отличался черствостью и пренебрежением к человеческой жизни, признав, что убивал своих жертв, чтобы они его не опознали. В раздражении от его недалекого ума и плохого поведения я попытался выяснить кое-какие подробности и спросил, как он оказался в больнице, где узнали его татуировку. Несмотря на уверенность некоторых врачей, что он сам порезал артерии в ночлежке в попытке покончить с жизнью, Спек отрицал это предположение и указал, что подрался в баре и порезался разбитой бутылкой виски. Десять лет спустя после преступления он все еще пытался изображать из себя «мачо».
Полной противоположностью Ричарда Спека был Тед Банди – самый знаменитый убийца своего времени, – пожалуй, благодаря своим фотогеничности и красноречию, отчего многие считали его неспособным совершить приписываемые убийства. Умный, красивый и, по мнению некоторых, обладающий сексуальной притягательностью молодой человек изображался в прессе как прилежный бывший студент-юрист, аккуратный, вежливый, почти «благородный» убийца и как хороший любовник, быстро убивавший своих жертв.
Но в действительности Тед Банди не был Рудольфом Валентино[24] мира серийных убийц – напротив, это был жестокий садист с извращенным умом. Его последней жертвой стала двенадцатилетняя девочка, которую он задушил, уткнув лицом в грязь во время изнасилования. Пользуясь своим даром красноречия, Банди обычно заманивал девушек и женщин в уединенное место, где оглушал монтировкой, которую прятал под гипсом на руке или под сиденьем автомобиля. Затем он насиловал находившихся в бессознательном или полубессознательном состоянии женщин, предпочитая анальное сношение. После этого он душил их и отвозил тела иногда за несколько сотен миль. Перед тем как избавиться от трупов, расчленял их и иногда занимался некрофилией. Через несколько дней он часто возвращался к останкам последней жертвы и совершал действия сексуального характера – например, эякулировал в рот или на отрезанную голову. Это было настоящее животное, и меня удивляло, что журналисты этого, казалось, не понимают. После казни Банди в Академии ФБР в Куантико был проведен семинар, который посетили полицейские со всей страны, принимавшие участие в его допросах. Там было признано примерное количество его жертв – от тридцати пяти до шестидесяти молодых женщин в дюжине штатов.
Свой преступный путь Банди начал в Сиэтле, а после того как одиннадцать убийств привлекли внимание полиции, отправился на юго-запад, оставляя за собой кровавый след, пока не остановился на некоторое время на одном горнолыжном курорте в штате Колорадо. Там его дважды задерживали, он дважды сбегал, после чего отправился на юго-восток, во Флориду, продолжая убивать по пути.
После побега Банди из Колорадо я и сам был причастен к расследованию его преступлений. Мы с тогдашним главным специалистом по профилированию Говардом Тетеном составляли текст для плаката, предупреждавший население об убийце, который посещает места скопления молодых людей – пляжи, лыжные курорты, дискотеки, колледжи – и похищает привлекательных девушек с длинными волосами и пробором посередине.
После вынесения приговора и отклонения большинства апелляций я захотел взять у Банди интервью для нашего проекта, потому что он отличался умом, умел хорошо говорить и мог бы предоставить ценную информацию для нашей базы данных. В свой первый визит в тюрьму в Старке во Флориде я впустую потратил несколько дней, ожидая завершения подачи апелляций, и в конечном итоге мне пришлось уехать, поручив провести интервью помощникам, потому что мне необходимо было преподавать в выездной школе. Несколько лет спустя мы в Отделе поведенческого анализа с удивлением получили письмо от Банди, в котором он просил нас предоставить ему наши записи и фотографии тридцати шести содержащихся под стражей убийц, которых мы исследовали в рамках проекта. Банди писал, что хочет помочь нам, став консультантом Отдела поведенческого анализа. В результате я посетил тюрьму Флориды во второй раз.
Банди первым протянул мне руку. Я начал было представляться, как он прервал меня: «О, мистер Ресслер, я знаю, кто вы; я несколько лет читал ваши работы». В камере у него было много напечатанных докладов нашего отдела, он поинтересовался, почему я не приезжал к нему раньше. Я напомнил, что однажды приезжал, но не дождался результата апелляции. Банди выразил сожаление и сказал, что хотел поговорить со мной, потому что ему «нравится разговаривать с кем-то, с кем есть нечто общее, кто понимает, о чем я говорю». Это была явная попытка контролировать меня, и я рад, что понял это, прежде чем мы сели за стол.
Банди продолжил мне льстить, утверждая, что все бравшие у него интервью различные профессоры колледжей, журналисты и местные полицейские были любителями, а теперь он говорит с профессионалом. Он написал письмо в попытке получить результаты наших исследований для подачи своей апелляции об отмене смертного приговора. Поверите или нет, но один из моих бывших начальников в ФБР действительно хотел предоставить эти данные осужденному убийце; я же отказался. Я сказал, что единственные преступления, которые мы собираемся обсуждать в данный момент, – его собственные. Впрочем, Банди это нисколько не обескуражило. Он сказал, что все равно выиграет апелляцию и что его никогда не казнят.
Поиграв еще немного словами, он согласился обсудить некоторые убийства с гипотетической точки зрения. Среди преступлений, предъявленных ему в Колорадо, было похищение женщины из бара отеля во время ее встречи с ухажером. Я спросил, как ему удалось провернуть это похищение. Банди рассуждал абстрактно, в третьем лице. Убийца мог подойти к этой женщине, когда за ней не наблюдали – возможно, в коридоре, представившись охранником или служащим отеля, то есть лицом, обладавшим некоторой властью, – и хитростью или обманом заманить ее в отдельный номер, где быстро обездвижить.
Скорее всего Банди рассказал мне в подробностях, как он сам совершил это конкретное преступление, но напрямую об этом не говорил. Через три-четыре часа таких танцев вокруг да около я осознал, что он так ничего не расскажет и продолжит свои попытки манипуляций (что ему и удалось) вплоть до самой казни, так что я отправился домой.
Несколько месяцев спустя, за три-четыре дня до казни, Банди сказал, что готов рассказать все, и со всей страны для интервью с ним приехали дюжина полицейских, каждому выделили по несколько часов. Первым с ним беседовал Роберт Кеппел из Сиэтла, тщательно расследовавший его первые преступления. Несколько часов Банди занимался словесной перепалкой по поводу первого убийства и так и не перешел к остальным. Намекая на то, что для описания всех понадобится гораздо больше времени, он предложил полицейскому подать прошение еще на шесть-восемь месяцев отсрочки казни. Это не сработало. У него в запасе было целых десять лет, прошедших за решеткой, и было понятно, что ничего толкового он не расскажет. Несколько дней спустя Банди казнили.
Когда все эти полицейские приехали из Флориды в Куантико на наш семинар, я узнал об одном неприятном факте. Банди удалось-таки провернуть свою последнюю махинацию. Ранее он убедил кого-то из Бюро раздобыть для него копию моей книги о серийных убийствах с автографом – она лежала в его камере на момент казни. Он даже приводил из нее цитаты в своей последней видеозаписи в интервью с доктором Джеймсом Добсоном.
Дэвид Берковиц, убийца по прозвищу «Сын Сэма», в середине 1970-х сидел напротив меня и моих помощников трижды. За один год он убил в Нью-Йорке полдюжины человек, в основном в автомобилях, во время свиданий, и серьезно покалечил еще полдюжины. На месте своих преступлений он оставлял записки полиции и поддерживал общение с авторами газетных статей, пока почти весь Нью-Йорк в страхе оставался дома по ночам. Во время наших интервью Берковиц находился в тюрьме Аттика, в изоляции от остальных заключенных.