Так как убийце, судя по всему, недоставало самоконтроля (что доказывало место преступления), я подумал, что он может каким-то образом постараться связаться со следствием – например, предложить помощь, в действительности пытаясь узнать о ходе следствия; в таком случае он мог бы показаться поблизости от места преступления, на кладбище или в районе похищения. Не исключая этой теории, я предложил не обнародовать созданный художником портрет предположительного преступника. Некоторое время наши люди наблюдали за похоронами, за кладбищем, за местом обнаружения трупа и за местом похищения Эберли, но безуспешно.
Кроме профиля, я составил нечто вроде предварительного анализа VICAP, но не на компьютере в Куантико, а у себя в голове. Я сравнил этот случай с другими и пришел к выводу, что он не настолько уж похож на случай с Гошем. Тело Эберли было обнаружено, тело Гоша до сих пор не нашли. Похититель Гоша, на мой взгляд, действовал гораздо осторожнее убийцы Дэнни Джо Эберли. Журналисты продолжали подчеркивать тот факт, что обе жертвы были разносчиками газет, похищенными воскресным утром; я же, зная дополнительные подробности и имея большой опыт в сравнительном анализе преступлений, не считал, что оба преступления совершил один и тот же человек.
Веревку, которой были связаны руки и ноги Эберли, отослали в нашу лабораторию, но она не соответствовала имеющимся образцам. Это само по себе было важной деталью, потому что если бы нам удалось найти другие части этой уникальной веревки, то мы бы вышли на след убийцы. Помимо лабораторных анализов, ФБР решило воспользоваться и другими средствами своего арсенала, поэтому из Сан-Антонио вызвали наших специалистов по гипнозу. Старший брат Эберли и другие свидетели согласились подвергнуться гипнозу для уточнения своих воспоминаний. Гипноз предоставил мало информации, но полезной была любая деталь. Несмотря на мое убеждение в том, что убийца Эберли попытается снова совершить преступление – эту уверенность со мной разделял Джонни Эванс, – я больше ничего не мог сделать на месте преступления, и мне пришлось вернуться в Куантико. Группа расследования сделала все, что было в ее силах. Родные Эберли держались относительно хорошо, им помогали вера и поддержка со стороны соседей и прихожан. У меня самого был сын-подросток, и я остро ощущал их потерю.
В начале декабря я проводил занятия выездной школы в Алабаме, когда мне позвонил расстроенный Джон Эванс. В районе Омахи пропал еще один мальчик, труп которого обнаружили через три дня. Сбылись наши худшие страхи. Я поспешил в Омаху, снова без пальто, и вскоре уже брел по снегу с Джоном Эвансом и с другими людьми, с которыми познакомился в сентябре. Обстоятельства дела были таковы: 2 декабря, примерно в 8:30, юный Кристофер Пол Уолден, сын офицера базы ВВС «Оффатт», шел в школу в округе Сарпи; в последний раз его видели, когда он садился в машину с каким-то белым мужчиной. Три дня спустя, днем, тело Уолдена обнаружили два охотника на птиц в густом лесу, в пяти милях (8 км) от места похищения. На теле тоже было одно нижнее белье и оставленные ножом раны, горло было разрезано до такой степени, что труп был почти обезглавлен. У расследовавших дело Уолдена сотрудников правоохранительных органов не оставалось сомнений в том, что убийство совершил тот же человек, который истязал и убил Эберли. Характер нанесенных после смерти ран свидетельствовал об усилении садистских наклонностей убийцы. Кристофер Уолден был примерно того же роста и того же возраста, что и Эберли, но на пятнадцать фунтов (7 кг) меньше весом.
Нам повезло, что тело обнаружили быстро, потому что вскоре начался густой снегопад. Через несколько часов снег скрыл бы тело мальчика и следы рядом с ним, и обнаружить его скорее всего удалось бы только весной. К тому времени преступник мог бы совершить еще несколько убийств, а улики этого могли испортиться и не принести особой пользы.
Во многих случаях место похищения и место убийства не совпадают, и убийца избавляется от трупа не там, где убивал свою жертву. Местом преступления называется последнее место, и именно там удается найти больше всего улик. При этом место похищения и место убийства иногда даже не находят. Убийцы увозят жертв с места похищения, а трупы отвозят еще дальше в попытке скрыть следы и свою причастность к похищению. Эберли убили в другом месте, а тело его выбросили в траву у реки. Вторую жертву нашли в лесу, но, вероятнее всего, это место и было местом убийства. Следы у тела – почти прикрытые снегом – отчетливо говорили, что сюда пришли два человека, но ушел только один. Одежда Уолдена валялась рядом с ним. Несомненно, его убили именно здесь. Это само по себе было важной уликой, которая говорила, что убийца был один и что он относительно легкого телосложения. Очевидно, он заставил Уолдена пойти в лес, где и убил его.
На мой взгляд, убийца был явным трусом. Для него жертвы-подростки, подобно пожилым женщинам, не представляли особого риска – их мог легко запугать человек старше их на несколько лет и не особенно сильный. С другой стороны, пришлось признать, что с момента первого убийства преступник кое-что усовершенствовал в своем поведении. Я постарался представить ход его рассуждений и действий. Привожу некоторые из этих размышлений:
Для первого убийства я взял кое-какие материалы, липкую ленту и веревку. Возможно, их отправили на анализ в лабораторию ФБР. Не буду их снова использовать. Они все равно мне не нужны, потому что, как выяснилось, я могу управлять жертвой хитростью, угрозами и давлением. Может, стоит завести ребенка подальше в лес. Я точно не хочу оставлять его одежду у себя в машине, как в прошлый раз, так что пусть идет одетым и разденется потом, после этого я его убью.
Такой уровень планирования заставил меня пересмотреть свои предположения о его возрасте: скорее всего ему двадцать с чем-то, но не меньше двадцати. Раздевание ребенка теперь рассматривалось как явно сексуальный мотив, а не как средство контроля. Этот факт в сочетании с отсутствием проникновения (подтвержденного вторым случаем) укрепил предположение об асексуальности преступника. Я бы удивился, если бы выяснилось, что у него когда-то была интимная связь по согласию с женщиной. А если у него была гомосексуальная связь, то, вероятнее всего, в возрасте его жертв. Ему было трудно ассоциировать себя с людьми своей возрастной категории, хотя он мог и попытаться встречаться с кем-то, отрицая гомосексуальные наклонности; если он с кем-то встречался, то с девушками значительно моложе себя, над которыми мог легко доминировать. В этих двух убийствах просматривался гнев преступника на самого себя, проявленный в агрессии к жертвам, которые служили отражением его самого в их возрасте. В повседневной жизни убийца не мог в подробностях рассказать о себе, о том, что, как и когда случилось с ним. Внешне он мог быть как слабым, так и сильным, но сомнений в его эмоциональной слабости не оставалось.
Поэтому я пришел к заключению, что второе убийство по своей сути отличалось от первого: первое было экспериментом, во второй раз убийца продемонстрировал свое восхищение самим актом убийства и доказал, что может контролировать жертву и распоряжаться ее жизнью. Порезы, например, во втором случае были гораздо обширнее, чем в первом.
Нанесенные уже после смерти жертвы порезы указывали на растущий зловещий интерес к садизму, который, по моему мнению, мог бы послужить доминирующим фактором поведения преступника в следующих убийствах.
К моменту второго убийства выяснилось, что одна из улик первого – никакая не улика. Камешки во рту жертвы, которые якобы свидетельствовали, что труп волокли из другого места, оказались ошибкой. Изначально патологоанатом заявил, эти камешки были обнаружены во рту Эберли. Позже он признал свою ошибку и доложил, что камешки были уликой другого случая и не имели никакого отношения к убийству Эберли. Это позволило предположить, что первое убийство произошло ближе по времени к моменту обнаружения трупа.
Я пересмотрел составленный мною ранее профиль. Теперь я писал о том, что убийца – белый молодой мужчина – действовал один, без сообщников. Скорее всего он ненамного крупнее своих жертв, убивал он на месте, чтобы не тащить труп на большое расстояние. Я был уверен, что убийца проживает в Белвью или рядом с базой ВВС. Уж слишком хорошо он знал местность, чтобы быть чужаком. При этом больше склонялся к базе. Конечно, я немного рисковал, но эта догадка согласовывалась с моими ранее высказанными предположениями об интеллекте и образовании преступника. Я сказал, что убийца – служащий ВВС невысокого звания, не выше ступени E-4 (старшего рядового). Вряд ли он обладает особыми навыками и имеет дело с компьютерами; он может работать в администрации или в сфере обслуживания, возможно, механиком. Как я писал, судя по порезам, которые могли служить попыткой скрыть следы укусов, убийца может увлекаться детективами или полицейскими журналами, в которых часто фигурируют подобные улики.
Характер ран и легкость, с которой убийца похитил своих жертв, заставляют предположить, что он каким-то образом связан с подростками – например, причастен к таким организациям, как «Бойскауты Америки» или «Малая бейсбольная лига» – либо каким-то иным образом выполняет обязанности наставника.
Я был всецело убежден, что убийца снова проявит себя, и довольно скоро, потому что приближались школьные каникулы; Джонни Эванс тоже в этом был уверен. Мы обсуждали детали. Дети весь день будут играть у себя во дворах, на улицах и на открытых площадках, убийца сможет подойти к ним, когда захочет. Я советовал подключить средства массовой информации – газеты, телевидение и радио, – чтобы они предупредили детей и советовали им играть в группах, а не поодиночке, и чтобы родители и опекуны следили за подозрительными машинами и людьми. Увидев что-нибудь подозрительное, они могли бы запомнить номер, составить описание человека и т. д., а после позвонить в полицию и в другие органы правопорядка, телефоны которых следовало активно рекламировать. Оперативный отряд готовился к процедуре «Код-17»: в случае сообщения об очередном похищении весь округ следовало перекрыть за одиннадцать минут. Так мы надеялись, что если какого-то ребенка и похитят с улицы, то похитителя задержат до того, как он отвезет жертву в лес и убьет. Шумиха в прессе поднялась невероятная, а