Кто сражается с чудовищами. Как я двадцать лет выслеживал серийных убийц для ФБР — страница 55 из 60

С этими трупами он разделался так же смело, как и с предыдущими, находясь неподалеку от матери и, вероятно, возбуждаясь от мысли, что она может обнаружить его. Припарковавшись у дома, он отрезал головы и принес их в дом, чтобы рассмотреть получше в своей спальне. При этом он мастурбировал – это была часть его жуткого ритуала. Утром он вернул головы в машину и хранил все части трупов весь следующий день, даже когда ездил к знакомым обедать. Позже вечером он разбросал их в разных местах, постаравшись избавиться от пуль в головах.

Но в корпусе машины оставалось пулевое отверстие, а в багажнике слишком много несмывающихся пятен крови. Кемпера, по-видимому, беспокоили эти улики, он немного нервничал. В начале апреля он купил еще один пистолет 44-го калибра. Увидев запись о продаже оружия, шериф вспомнил о прежней судимости Кемпера и решил проверить его. Узнав о снятии судимости, он, тем не менее, поехал к Кемперу домой и попросил его отдать пистолет; шериф собирался держать его у себя, пока суд не решит, может ли Кемпер по закону владеть оружием. Кемпер открыл багажник и без возражений отдал пистолет шерифу. Шериф этим удовлетворился и не стал тщательно осматривать автомобиль, поэтому не нашел другой пистолет 22-го калибра, который лежал под сиденьем.

После того как шериф уехал, Кемпером еще сильнее овладело беспокойство, и он начал представлять себе различные сценарии. Что если шериф заметил следы крови или волосы в багажнике? Что если шериф узнает о пистолете 22-го калибра, которым он застрелил нескольких девушек? Что если представители власти вернутся и обыщут его машину, квартиру и дом матери? Что если за ним уже следят? Позже Кемпер рассказал полицейским, что именно тогда он задумал убить мать и сдаться.

Две недели спустя после посещения шерифа, в Страстную пятницу 20 апреля 1973 года, Кемпер приехал к матери. Она прибыла позже, вернувшись с собрания на факультете, и между ними, как обычно, завязалась перепалка с саркастическими замечаниями с ее стороны. Когда она заснула, в пять утра Кемпер взял на кухне молоток-гвоздодер и зашел в ее спальню, как это он часто прокручивал в воображении. На этот раз он действительно со всей силы ударил ее молотком по правому виску и перерезал горло карманным ножом. Пока из горла еще хлестала кровь, он решил отрезать голову, как поступил с предыдущими жертвами. При очередном разрезе от ее горла отошла гортань, он выбросил ее в кухонную раковину, но механизм переработки отходов не справился с ней и выплюнул обратно. Кемпер подумал, что это поэтическое правосудие. Обвернув тело простынями, он спрятал его в шкафу.

Тем же утром он посетил бар, где встречался с полицейскими, и оружейный магазин; со знакомыми он общался спокойно и даже попросил одного одолжить ему пистолет, но получил отказ. Это был выходной день, и Кемпер подумал, что кто-то из подруг матери по университету может приехать к ним домой и обнаружить тело, поэтому решил сам проявить инициативу и пригласить коллегу матери Сару Холлетт, чтобы она якобы помогла ему подготовить сюрприз и вечеринку для матери. Когда Холлетт приехала, он перерезал ей горло, положил ее труп в свою кровать, а сам провел ночь в кровати матери. Утром в пасхальное воскресенье он засунул труп в другой шкаф, затем собрал свои пистолеты, две кредитные карты обеих женщин и деньги, сел в машину подруги матери и отправился в свою последнюю поездку.

Под арестом он решил поведать полиции все необходимые подробности, чтобы его осудили. Он считал, что полицейские сами по себе никогда не обнаружат достаточно улик и что если он просто признается в убийствах, не предоставив им доказательств, то какой-нибудь умный юрист может позже опровергнуть признание и тем самым позволит ему, Кемперу, избежать наказания. Поэтому, помимо признания, он рассказал полицейским, где находятся трупы в доме его матери, показал места захоронения других его жертв. В доме матери, в квартире и в машине обнаружили еще больше улик – шарф, учебник и прочие вещи девушек. Некоторые улики удалось раздобыть посредством хитрости – полицейские хвалили интеллект Кемпера, его память и способность передавать подробности – вплоть до того, что, показывая пропитанное кровью одеяло, он снисходительно заметил: «Вот вам еще одно доказательство для дела».


В ожидании суда Кемпер дважды попытался покончить с жизнью, перерезав запястья, и вскоре его перевели в одиночную камеру. Сам суд прошел быстро. Все необходимые доказательства свидетельствовали о преднамеренных убийствах. Все психиатры, которым поручили осмотреть его и высказать заключение, были едины в мнении, что на момент совершения преступлений Кемпер находился в здравом рассудке. Во время судебного заседания его спросили, почему он убивал путешествовавших автостопом девушек, на что он ответил: «Только так они могли стать моими». Его быстро осудили за восемь убийств и приговорили к смертной казни. Когда его спросили, какого наказания, по его мнению, он заслуживает, он ответил: «Пыток».

Но в действительности его не казнили, как и не подвергли пыткам, а перевели в тюрьму, поскольку, хотя Калифорния и признавала смертную казнь в принципе, но в то время в штате никого не казнили. Кемпер показал себя спокойным, нашедшим общий язык с другими заключенными и с охранниками, и ему постепенно предоставили некоторые привилегии, хотя, конечно же, предоставлять свободу ему никто не собирался.

В серии наших с ним интервью, которые начались через пять лет после преступлений, Кемпер поначалу сосредотачивался на фактах об убийствах и поведал мне ряд подробностей, интересных для сотрудников правоохранительных органов: например, что он действительно старался, чтобы его машина походила на полицейскую, и что он вырывал зубы жертв, чтобы их не опознали. Об убийствах он говорил совершенно обычным тоном, не чтобы шокировать меня, а словно он миллион раз проигрывал их в своем воображении и воспринимал их как нечто постороннее для своей повседневной жизни. По его уверениям, никто, кроме патологоанатомов, не знал про трупы больше, чем он; например, его все еще забавлял тот факт, что один из судебных медицинских экспертов, делавший доклад об одной из жертв, не понял, что он перерезал ей ахилловы сухожилия не из-за какого-то странного ритуала, а чтобы предотвратить трупное окоченение, которое помешало бы его совокуплению с трупом.

О детстве он рассказывал тоже не с сожалением и не с желанием избежать ответственности за убийства, а как бы немного удивляясь тому, что ему довелось испытать. То, что климат в их семье и отношения с матерью были ненормальными, он начал осознавать только в клинике Атаскадеро. Он постепенно восстанавливался, когда его освободили из исправительного учреждения для несовершеннолетних и, фигурально выражаясь, снова поместили в кипящий котел. Я спросил, совершил ли он сексуальные акты с телом его матери после убийства; он посмотрел на меня и сказал, что «унизил ее труп». Он понимал, что хотя и избавился от источника проблем, но не избавился от самих проблем, и, возможно, никогда не будет готов к жизни в обществе. В равной степени было важно и то, что его фантазии, толкающие его на убийства, со временем усиливались и становились все более изощренными. Тем не менее в ходе убийств всегда что-то шло не так, как было задумано, или он полагал, что мог бы сделать что-то идеальнее. Такое стремление к совершенству также подталкивало его к следующему преступлению. Кемпер пришел к выводу, что реальное убийство никогда не бывает настолько же хорошим, как фантазия, и никогда не будет.


Во время трансляции 1988 года Кемпер и Гейси вели себя так, как я и ожидал от них. Кемпер откровенно рассказывал о своих преступлениях, во всем признавался, временами углублялся в детали и давал неплохие объяснения о той роли, которую в его убийствах сыграли фантазии. Его рассуждения для некоторых слушателей оказались настоящим откровением. В каком-то отношении подробные воспоминания и объяснения Кемпера показывали, что даже таких чудовищных преступников следует оставлять в живых. Я считаю, что их нужно не казнить, а приговаривать к пожизненному заключению и консультироваться с ними, чтобы понять, как предотвращать подобные убийства. Казнь таких людей, с общественной точки зрения, не приносит никакой пользы. Она не сдерживает других убийц, которые настолько погрязли в своих фантазиях, что их не останавливают даже мысли о поимке и казни. И смертная казнь в действительности не экономит государственные деньги, потому что в наше время расходы на нее достигают миллионов долларов. Гораздо полезнее оставлять таких людей, как Эд Кемпер, в живых, чтобы их можно было изучить.

Джон Гейси воспользовался своим временем, чтобы попытаться убедить аудиторию, состоявшую из сотрудников правоохранительных органов, в своей невиновности в выдвигаемых ему преступлениях, и что они, как полицейские эксперты, должны тщательнее проверить все факты и опросить новых свидетелей, чтобы отменить приговор и освободить его. В настоящее время ожидается ответ на поданную Гейси апелляцию. Многие слушатели впоследствии упрекали меня в том, что я не попытался приструнить Гейси и не заставил его признаться в своих преступлениях. Я постарался объяснить, что это все равно ничего бы не дало, моей целью было сделать так, чтобы каждый из заключенных продемонстрировал личные особенности, слушатели попробовали посмотреть на эти случаи глазами самого Гейси, и чтобы они стали свидетелями его блестящих манипуляций и попыток отрицания. Все же некоторые не поняли моих объяснений, но, как я думаю, это подтверждает необходимость дополнительных семинаров и исследований, посвященных убийствам и образу мыслей серийных убийц.

12. Расширяя границы

Начиная со времени образования Отдела поведенческого анализа и до настоящего времени публичность была для нас палкой о двух концах, я всегда ощущал связанную с нею напряженность. Особенно остро она начала проявляться, когда я стал главным специалистом по профилированию, сменив на этом посту Тетена и Муллани. В Чикаго я преподавал тактику переговоров по освобождению заложников, и эти занятия посещала журналист Патриция Лидс, специализировавшаяся на уголовной хронике и собиравшаяся писать статью о переговорах. Мы разговорились, и я признался в своем интересе к Уильяму Хайренсу, дело которого ей было хорошо знакомо. Вскоре она захотела посетить Куантико и подготовить статью о профилировании и о насильственных преступлениях. Я обратился к моему начальник