В новой роли
Бежав в ночь с 28 на 29 февраля из Вологды, И. В. Джугашвили направился в Москву{1}. Зимой 1911–1912 гг. ночью из Вологды на Москву можно было уехать только поездом № 5, который отходил в 1 час 17 минут, а прибывал в 19 часов 55 минут{2}.
Здесь, в Москве, находился член ЦК РСДРП Р. В. Малиновский, адрес которого И. В. Джугашвили мог получить от Г. К. Орджоникидзе. Между тем, поскольку Р. В. Малиновский был намечен кандидатом в депутаты Государственной Думы от рабочей курии и ему нужен был соответствующий трудовой стаж, 14 февраля он поступил на завод В. Фермана, который находился в селении Ростокино в восьми верстах от Москвы{3}. По словам Р. В. Малиновского, здесь он проработал семь месяцев и за это время «только один раз видел партийного человека» — Серго Орджоникидзе{4}.
Посетив квартиру Р. В. Малиновского и, видимо, застав в ней только его жену Стефанию с детьми, И. В. Джугашвили направился далее, в Петербург. Этот визит привел к тому, что в столицу он прибыл не один, а в сопровождении агентов наружного наблюдения Московского охранного отделения. Обнаружив за собой слежку, И. В. Джугашвили с вокзала направился к С. И. Кавтарадзе, который в это время продолжал учиться в Петербургском университете.
«В один из зимних холодных и мрачных петербургских дней, — вспоминал С. И. Кавтарадзе, — часов в 11 утра я сидел над каким-то курсом. Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Сталин (Коба). Это было неожиданно. Я знал, что он находился в ссылке. С обычным веселым и приветливым выражением лица, несмотря на трескучий мороз, в демисезонном пальто, он после первых приветственных слов, не раздеваясь, сказал: „Я у тебя некоторое время побуду“. — „Какой может быть разговор… Раздевайся, согревайся, я сейчас организую чай“. — „Не надо. Я немного отдохну. Но вот в чем дело: я сейчас из Москвы. С поезда прямо к тебе <…>. В Москве на вокзале я заметил слежку, и, представь себе, когда я вышел здесь из вагона, увидел того же самого шпика, который и проводил меня до твоего подъезда. Сейчас он торчит на улице“». Было решено ждать до вечера, и только с наступлением темноты И. В. Джугашвили покинул квартиру С. И. Кавтарадзе{5}.
По имеющимся сведениям, отсюда он «отправился на квартиру рабочего, который жил на Выборгской стороне», а затем, «установив связи с большевистской организацией, приняв участие в заседании П[етербургского] к[омитета], посетив собрание представителей рабочих партийных ячеек Василеостровского района, где были одобрены решения Пражской конференции», «через неделю уехал на Кавказ»{6}. Существует мнение, что это произошло 12 марта{7}. Сделав остановку («от поезда до поезда») в Ростове-на-Дону, он встретился с В. Л. Швейцер{8}, после чего отправился дальше. 16 марта Бакинское охранное отделение получило информацию от секретного сотрудника Фикуса о пребывании И. В. Джугашвили в Тифлисе{9}.
Здесь ему предоставил кров учитель школы Общества учительниц Машек Казарович (Лазаревич) Агаян, сестра которого Люсик являлась женой известного армянского художника Мартироса Сарьяна. Школой заведовала Е. Д. Стасова, а среди ее преподавателей были М. П. Вохмина, С. Н. Карабинова, М. И. Кумиашвили, А. Овьян, А. П. Саксаганская, жена Сурена Спандаряна О. В. Спавдарян{10}. В Тифлисе И. В. Джугашвили встретился с Е. Д. Стасовой, которая после Пражской конференции стала секретарем Русского бюро ЦК РСДРП, и, по всей видимости, с С. С. Спандаряном, которого вскоре после этого арестовали{11}.
25 марта (7 апреля) 1912 г., когда И. В. Джугашвили еще находился на Кавказе, Н. К. Крупская направила в Киев письмо, в котором писала: «Необходимо немедленно отправить в Питер Ивановича»{12}. Киев в данном случае представлял собой не только передаточный пункт. Здесь в это время находился Г. К. Орджоникидзе, о чем свидетельствует его письмо, адресованное отсюда 29 марта на Кавказ: «Все благополучно довез»{13}. Сюда же для Г. К. Орджоникидзе и Г. Л. Пятакова направил 30 марта письмо с характеристикой положения в Бакинской организации РСДРП и И. В. Джугашвили{14}.
В воскресенье 1 апреля И. В. Джугашвили выехал в Петербург{15}. В Ростове-на-Дону он снова сделал остановку («от поезда до поезда») и снова имел встречу с В. Л. Швейцер{16}, а затем направился в Москву, где мог быть уже 3–4 апреля и где его ждал Г. К. Орджоникидзе{17}.
Подчеркивая, что за время работы на заводе В. Фермана он ни с кем из товарищей по партии не контактировал, Р. В. Малиновский утверждал: «…До сентября 1912 г. видел только один раз партийного человека — это Серго Кавказца, члена ЦК. Видел его ночью в ресторане в Москве, и так как ему некуда было деться, то мы ночью пешком пошли в деревню (8 верст от Москвы) ко мне. Он у меня в деревне (жена жила в Москве) переночевал, и я никому ничего о нем не говорил»{18}.
4 апреля, видимо, сразу после встречи с Р. В. Малиновским, Г. К. Орджоникидзе был взят в наружное наблюдение{19}. Из материалов этого наблюдения нам известно, что 7 апреля он имел встречу с прибывшим в Москву И. В. Джугашвили: «Серго… оставался все время в гор. Москве и встретился здесь 7 апреля с прибывшим из г. Баку неизвестным: последний, по агентурным сведениям, оказался упоминаемым в предыдущих моих представлениях Центровиком „Кобой“, кооптированным в ЦК»{20}.
Среди тех вопросов, решением которых были заняты в Москве И. В. Джугашвили и Г. К. Орджоникидзе, особое значение имел финансовый вопрос. Именно отсюда они направили письмо на имя одного из лидеров германской социал-демократии, Клары Цеткин, в котором ставили ее в известность о восстановлении ЦК РСДРП и предлагали вернуть находящиеся у нее на хранении деньги РСДРП. «В Москве же тов. Сталин и Орджоникидзе, — писала С. М. Познер, — организовали финансовую комиссию при ЦК. О создании этого органа тов. Сталин сообщил в Тифлис»{21}.
В Москве они пробыли недолго и 9 апреля отправились в Петербург{22}. В тот же день начальник Московского охранного отделения П. П. Заварзин телеграфировал начальнику Петербургского охранного отделения:
«9 апреля Николаевского вокзала поездом № 8 выехали Москвы Петербург центровики эсдеки Серго и кооптированный Коба. Примите наблюдение, филеров Андреева, Атрохова, Пахомова верните. Ликвидация желательна, но допустима лишь местным связям без указания источников Москву»{23}.
10 апреля Г. К. Орджоникидзе прибыл в Петербург, был взят в наблюдение филерами Петербургского охранного отделения и 14 апреля арестован{24}. Что касается И. В. Джугашвили, то на его счет в нашем распоряжении имеются две версии. Одна из них принадлежит Петербургскому охранному отделению, другая — В. Л. Швейцер.
18 апреля за начальника Петербургского охранного отделения Еленский информировал Департамент полиции: «Иосиф Виссарионов Джугашвили прибыл в столицу 10 сего апреля и был взят филерами отделения в наблюдение. Вечером того же 10 апреля он был проведен в д. 22 по Константиновскому проспекту в квартиру № 19 кутаисского гражданина Ноя Мелитоновича Гванцеладзе, где и остался ночевать. 11 апреля Джугашвили из указанного дома не вышел, и до настоящего времени взять его в наблюдение не удалось. Меры к обнаружению его приняты»{25}.
Если же верить В. Л. Швейцер, которая 10 апреля встречалась с Г. К. Орджоникидзе, то, обнаружив за собой слежку в Москве, Г. К. Орджоникидзе и И. В. Джугашвили решили, что Г. К. Орджоникидзе поедет дальше, а И. В. Джугашвили перед самым отходом поезда выскочил из вагона и остался в Москве. «Незамеченный шпиками, — вспоминала В. Л. Швейцер, — товарищ Сталин вернулся с вокзала. Он пробыл в Москве несколько дней, не выходя из конспиративной квартиры. Написал там первомайскую листовку, напечатанную потом в Тифлисе». А вечером 12 апреля снова отправился в путь и утром 13-го прибыл в Петербург. «13 апреля в Питере появился товарищ Сталин. Иосиф Виссарионович нелегально остановился на квартире у товарища Полетаева… В эти дни товарищ Сталин руководил газетой „Звезда“. Я помню, как товарищ Сталин пришел ко мне на квартиру и принес с собой несколько готовых статей для газеты „Звезда“. Жила я тогда на Коломенской, д. 5, кв. 50»{26}.
Кому же верить? По всей видимости, доверия заслуживает свидетельство В. Л. Швейцер, так как 24 апреля, т. е. через 6 дней после того как Петербургское охранное отделение проинформировало Департамент полиции о прибытии И. В. Джугашвили в Петербург, оно вынуждено было признать, что 10-го в поезде Кобы не оказалось{27}. Это значит, что филеры вместо И. В. Джугашвили взяли под наблюдение кого-то другого, тоже приехавшего из Москвы, по всей видимости, вместе с Г. К. Орджоникидзе{28}.
К этому времени фамилия И. В. Джугашвили была уже включена в очередной розыскной циркуляр Департамента полиции, однако не в «список А», в котором содержались фамилии лиц, подлежавших аресту, а в «список Б», в котором обычно фигурировали фамилии тех, чье местонахождение требовалось установить.
Вот эта часть циркуляра:
«Б. 23220. Иосиф Виссарионович Джугашвили: а) крестьянин Тифлисской губернии и уезда, с. Диди Лило, 31 г., профессия — конторщик, бухгалтер, б) мать Екатерина — 55 л., г. Гори Тифлисской губернии, <…> г) рост средний, волосы черные, глаза карие, лоб низкий, нос большой, прямой, усы темно-русые, <…> е) скрылся из г. Вологды 29 февраля 1912 г., ж) постановление МВД,<…> з) подчинен надзору в избранном месте жительства, кроме столиц и столичных городов, и) по обнаружении подчинить надзору, указанное условие — уведомить вологодского губернатора <…>, к) 8-е делопроизводство — № 4092 и 4108»{29}.
12 апреля 1912 г. за вице-директора Департамента полиции А. М. Еремин направил в Петербургское охранное отделение письмо:
«Вследствие сообщенных Вашему Высокоблагородию начальником Бакинского охранного отделения 6 апреля 1912 г. за № 1379 сведений о члене Центрального комитета Российской социал-демократической партии Иосифе Виссарионове Джугашвили, выбывшем 1 сего апреля из Баку в Петербург, Департамент полиции просит Вас уведомить, прибыло ли названное лицо в столицу, присовокупляя, что Джугашвили подлежит аресту и привлечению к переписке в порядке охраны как лицо, принадлежащее к Российской социал-демократической партии»{30}.
Это письмо было равнозначно распоряжению об аресте.
После того как И. В. Джугашвили вернулся в Петербург и поселился к квартире Н. Г. Полетаева, последний привлек его к участию в издании газеты «Звезда»{31}. 15 апреля на ее страницах были опубликованы статьи И. В. Джугашвили «Новая полоса», «Либеральные фарисеи», «Беспартийные чудаки» и «Жизнь побеждает», 17 апреля — «Они хорошо работают», 19 апреля — «Тронулись» и «Как готовятся к выборам», 22 апреля — «Выводы»{32}.
Именно в эти дни в свою завершающую стадию вступила подготовка первого номера газеты «Правда».
«Это было в середине апреля 1912 г., — вспоминал И. В. Сталин, — вечером на квартире у т. Полетаева, где двое депутатов Думы (Покровский и Полетаев), двое литераторов (Ольминский и Батурин) и я, член ЦК (как нелегал сидел в бесте у „неприкосновенного“ Полетаева), сговорились о платформе „Правды“ и составили первый номер газеты»{33}.
Одним из инициаторов издания «Правды» являлся большевик Виктор Александрович Тихомирнов. Сын казанского купца-миллионера, он после смерти отца получил по наследству около 300 тыс. руб. и в 1911 г. предложил В. И. Ленину оказать материальную поддержку в издании легальной большевистской газеты в России. Предложение было принято, закреплено решением Пражской конференции и через ставшего к этому времени студентом Петербургского политехнического института В. М. Молотова, с которым В. А. Тихомирнов был хорошо знаком и которого именно он приобщил к революционной деятельности, эти деньги были внесены в кассу большевиков, а В. М. Молотов привлечен к организации самой газеты{34}.
Существует мнение, что именно он стал первым секретарем редакции «Правды»{35}. Однако первоначально эти функции были возложены на Федора Федоровича Ильина, получившего известность под фамилией Раскольников{36}. Это дает основание считать, что именно весной 1912 г. Ф. Ф. Раскольников познакомился с И. В. Джугашвили. Ф. Ф. Раскольников исполнял свои обязанности около месяца, 22 мая 1912 г. он был арестован, и только после этого секретарские обязанности начал исполнять В. М. Молотов{37}.
Первый номер «Правды» вышел в свет в воскресенье 22 апреля. В этот день И. В. Джугашвили покинул квартиру Н. Г. Полетаева и отправился, по некоторым сведениям, на встречу с В. М. Молотовым{38}. Защищенная депутатским иммунитетом квартира Н. Г. Полетаева находилась под наблюдением Петербургского охранного отделения, поэтому едва И. В. Джугашвили покинул ее, как сразу же был арестован{39}.
Нарым: туда и обратно
Арестованный на улице И. В. Джугашвили был препровожден в Дом предварительного заключения, передан охранному отделению и подвергнут допросу{1}. Ни протокол его задержания, ни протокол обыска, ни протокол допроса нам неизвестны. Информируя Департамент полиции об этом аресте, Петербургское охранное отделение сообщало: «Иосиф Виссарионов Джугашвили 22 сего апреля арестован на улице. При аресте он заявил, что определенного места жительства в городе Петербурге не имеет. При личном обыске у Джугашвили ничего преступного не обнаружено». На письме имеется резолюция: «Сообщить в Баку об аресте Джугашвили и спросить Петербургское охранное отделение, что дальше будет с Джугашвили, так как он [член] ЦК»{2}.
Сохранился запрос Департамента полиции в Петербургское охранное отделение: «Вследствие записки от 22 апреля 1912 г. за jsfo 5941 Департамент полиции просит Ваше Высокоблагородие сообщить сведения о дальнейшем направлении дела члена Центрального комитета Российской социал-демократической партии Иосифа Джугашвили»{3}. Это означало, что Департамент полиции берет переписку по поводу выяснения политической благонадежности И. В. Джугашвили под свой контроль.
Первый связанный с этим расследованием документ, который имеется в нашем распоряжении, — «литера А» о возбуждении переписки. Датированная 4 мая, она в этот же день за № 6658 была направлена в 7-е делопроизводство Департамента полиции{4}. 8 мая здесь появилось дело № 922{5}. Из «литеры А» явствует, что переписка была возбуждена 26 апреля и поручена ротмистру Петербургского ГЖУ Павлу Васильевичу Юдичеву. Однако слова «начальник Петербургского ГЖУ» в «литере А» забиты на пишущей машинке, и подписана она за начальника Петербургского охранного отделения подполковником Еленским, а в графе «Место возбуждения переписки» указано «Петербург».
Из этого следует, что Петербургское охранное отделение сделало попытку представить «литеру А» от имени Петербургского ГЖУ, а когда эта попытка не удалась, представило от своего имени. Следовательно, И. В. Джугашвили не был передан ГЖУ{6}. Данный факт полностью подтверждает справка Петербургского охранного отделения от 7 марта 1913 г., в которой говорится: «22 апреля 1912 г. Джугашвили был вновь арестован в Петербурге и привлечен к переписке в порядке Положения о государственной охране при Петербургском охранном отделении»{7}.
Если обратиться к «Положению об охранных отделениях», утвержденному 9 февраля 1907 г., то мы увидим, что оно давало им возможность производить «исследования политической благонадежности отдельных лиц» (параграф 24). Но параграф 28 конкретизировал это право следующим образом: «Если поступившие начальнику Охранного отделения сведения не дают основания к немедленному возбуждению формального дознания и следствия, то начальник Отделения приступает на основании 253 ст. Уст. угол, суд. к проверке и разработке означенных указаний путем негласного расследования, причем если событие или состав преступления не подтвердятся, то буде по данному делу не было составлено формальных актов, расследование остается без дальнейших последствий, в противном случае производство направляется: 1) в местное ГЖУ, если перепиской выяснена политическая неблагонадежность кого-либо, вызывающая только необходимость дальнейшего Дознания для внесения дела в Особое совещание, образованное на основании 33 и 34 ст. Положения об охране и 2) в ГЖУ в порядке ст. 1035–10 ст. Уст. угол. суд. для направления прокурорскому надзору, если для принятия мер, указанных в пункте 1, нет достаточных оснований, причем дальнейшее расследование, если таковое окажется необходимым, производится жандармским управлением»{8}.
Однако никаких документов, свидетельствующих о том, что Петербургское охранное отделение, завершив переписку, передало ее материалы в Петербургское ГЖУ, ни в фонде Петербургского губернского жандармского управления, ни в фонде Петербургского охранного отделения, ни в фонде Департамента полиции обнаружить не удалось. Не удалось обнаружить их и в личном фонде И. В. Сталина.
Кроме «литеры А» в деле № 922 имеется еще только один документ на двух листах — «литера Б»{9}, «литера Г» о завершении переписки отсутствует. Первая заверительная запись в деле № 922 была сделана в Ленинградском отделении Центрархива 4 марта 1925 г. Она гласит: «В сем деле пронумеровано три (3) листа»{10}. Это значит, что все остальные документы исчезли из дела ранее этой даты.
Несмотря на то что переписка была возбуждена 26 апреля, «литера А» и «литера Б» датированы одним числом — 4 мая{11}. Между тем уже на следующий день, 5 мая, вся переписка была направлена петербургским градоначальником в МВД (№ 6756){12}. Столь же оперативно бумаги прошли Департамент полиции, Министерство юстиции и были представлены в Особое совещание. Складывается впечатление, что кто-то очень хотел, чтобы И. В. Джугашвили поскорее вышел за стены тюрьмы.
Особое совещание постановило выслать И. В. Джугашвили в Нарымский край на 3 года{13}. Если учесть, что после высылки И. В. Джугашвили в Вологду он стал членом ЦК РСДРП и что на его счету была целая серия побегов, а также принять во внимание два года и девять месяцев неотбытой им ссылки, решение Особого совещания не может не вызвать удивления.
С арестом И. В. Джугашвили завершилась ликвидация Русского бюро ЦК РСДРП. К этому необходимо добавить, что еще раньше «провалился» агент ЦК Филипп (Ф. И. Голощекин){14}, а Р. В. Малиновский, как мы знаем, до осени вынужден был «залечь на дно». На воле оставались только И. С. Белостоцкий, Д. М. Шварцман и Е. Д. Стасова.
В этих условиях Е. Д. Стасова сделала попытку восстановить разрушившиеся связи{15} и с этой целью 10 июня отправилась из Тифлиса в Петербург{16}. Но именно в этот день произошло событие, которое обрекло ее усилия на провал: в Тифлисе был произведен обыск на квартире Якова Микиртумовича Мгеброва{17}, а 11 июня последовал обыск на квартире Марии Петровны Вохминой{18}, в результате чего в руки жандармов попали не только архив Тифлисской организации, но и документы Русского бюро ЦК РСДРП. А когда Е. Д. Стасова добралась до столицы, здесь 16 июня она тоже была обыскана и арестована{19}. Вскоре после этого за решеткой оказался Д. М. Шварцман{20}.
Департамент полиции имел возможность арестовать И. С. Белостоцкого, но его не трогали, по всей видимости, для подстраховки Р. В. Малиновского. К тому же И. С. Белостоцкий не отличался необходимой опытностью и связями. Поэтому летом 1912 г. деятельность ЦК РСДРП оказалась почти полностью парализованной.
Описывая провал двух архивов в Тифлисе, В. Швейцер отмечала, что в захваченных документах часто упоминался Сосо, Коба, Иванович, Васильев, поэтому была опасность, что Сталина тоже привлекут к тифлисскому делу. Тем более что на руках у полиции находились две листовки, написанные Сталиным, а «обвинительный акт, написанный на 60 страницах и свыше 1000 страниц самого судебного дела состоял из материалов о работе товарища Сталина в Русской группе ЦК и в подпольных организациях Питера, Москвы и Кавказа за период с конца 1910, 1911 и 1912 гг.»{21}.
Как и в 1910 г., возникла угроза привлечения И. Джугашвили к судебному делу. Однако и на этот раз находившиеся в руках жандармов улики против И. В. Джугашвили использованы не были. Более того, принадлежавшие ему рукописи были идентифицированы как рукописи С. С. Спандаряна{22}. С. С. Спандаряну ничего не стоило доказать необоснованность этих улик. Но он не стал оспаривать авторство приписываемых ему рукописей, так как понимал, что в руках жандармов и без них имелось достаточно документов для привлечения его к ответственности.
Несмотря на то что И. В. Джугашвили не фигурировал в качестве обвиняемого по этому делу, позднее, как отмечала В. Л. Швейцер, «все документы и обвинительный акт нашего дела целиком перешли в революционный архив Сталина»{23}. Сейчас их нет в личном фонде Сталина. Это дает основание думать, что они находятся в Архиве Президента Российской Федерации.
14 июня 5-е делопроизводство Департамента полиции направило два отношения: № 69935 — на имя петербургского градоначальника и № 69936 — томскому губернатору, которыми поставило их в известность о решении Особого совещания выслать И. В. Джугашвили в Нарымский край{24}. Через полторы недели, 23 июня, о необходимости высылки И. В. Джугашвили «в распоряжение томского губернатора» была уведомлена Петербургская губернская тюремная инспекция. Обычно такое распоряжение давалось градоначальником. На этот раз оно исходило от Петербургского охранного отделения{25}.
На следующий день, 24 июня, исполняющий обязанности петербургского градоначальника выслал на имя томского губернатора «Список с указанием материального положения Джугашвили и его фотографическую карточку»{26}.
27 июня по получении из Департамента полиции названного выше письма в канцелярии Томского губернского правления появилось специальное дело «О высылке в Нарымский край под гласный надзор полиции Иосифа Джугашвили»{27}.
Считается, что И. В. Джугашвили взяли на этап 2 июля{28}. Подобный вывод, по всей видимости, был сделан на основании того, что именно этим числом датирован «открытый лист № 6793»{29}. В сопроводительном письме, адресованном томскому полицейскому управлению, говорилось: «Петербургская губернская тюремная инспекция препровождает упомянутого арестанта этапным порядком при открытом листе от сего числа за № 6793 на распоряжение томского губернского правления»{30}.
В «открытом листе», подписанном за помощника губернского тюремного инспектора М. Кучиевым, было отмечено, что И. В. Джугашвили высылается по распоряжению Петербургского охранного отделения. Включенные в «открытый лист» приметы во многом повторяли их описание, данное Петербургским охранным отделением 14 декабря 1911 г.: «приметы: лета — 32, рост 2 аршина 6 вершков (171 см. — А.О.), лицо чистое, глаза — черные, волосы, брови, усы — черные, нос большой, особые приметы — прочерк»{31}.
И на этот раз не были указаны оспенные пятна и малоподвижность левой руки, но если в конце 1911 г. И. В. Джугашвили имел рост 165 см, то в середине 1912 г. — 171 см.
По всей видимости, письмо Петербургской губернской тюремной инспекции было отправлено вместе с этапом, и сохранившийся на нем регистрационный штамп Томского губернского правления (№ 6273 от 12 июля 1912 г.) означает, что в этот день И. В. Джугашвили прибыл в Томск{32}. О его прибытии губернское правление обязано было поставить в известность Томское ГЖУ, и там на свет должно было появиться специальное дело. Однако оно нам неизвестно.
На «открытом листе», с которым И. В. Джугашвили прибыл в Томск, имеется штамп: «Томское уездное полицейское управление. 18 июля 1912 г.»{33}. Этим же числом датированы «Список о состоящем под гласным надзором (полицейским) Иосифе Джугашвили»{34}, а также расписка И. В. Джугашвили о том, что он ознакомлен с правилами содержания под гласным надзором полиции{35}. Направляя 27 июля два последних документа на имя губернатора, исполняющий обязанности томского уездного исправника писал: «Во исполнение предписания от 19 минувшего июля за № 2091 представляю Вашему Превосходительству список и подписку на вновь прибывшего под гласный надзор полиции в Нарымский край Иосифа Виссарионова Джугашвили и доношу, что он 18 текущего июля отправлен в Нарымский край на пароходе „Колпашевец“»{36}.
Показательно, что томский губернатор поставил в известность томского уездного исправника о высылке И. В. Джугашвили в его распоряжение (отношение № 2091){37}, а также препроводил его фотографию и «Список» с биографическими сведениями о нем (отношение № 2093){38} на следующий день после того, как тот уже покинул Томск. На основании полученных документов 24 июля в Томском уездном полицейском управлении («по секретному столу») было заведено дело № 2784 «О высылке под гласный надзор полиции в Нарымский край Иосифа Виссарионова Джугашвили на 3 года с 8 июня 1912 г.»{39}.
В 1912 г. между Томском и Нарымом курсировал только один пароход. Он выходил из Томска по вторникам в 14.00, к вечеру делал остановку в селении Усть-Томь, на следующий день — в селе Колпашево и в этот же день вечером прибывал в Нарым, а, возвращаясь обратно, отходил из Нарыма по субботам, тоже делал две остановки и прибывал в Томск по понедельникам, рано утром{40}.
Так как И. В. Джугашвили выбыл из Томска 18 июля, в среду, то это был внеочередной рейс, по всей видимости, только до Колпашева, куда пароход мог прибыть уже 19-го. Здесь И. В. Джугашвили должен был ожидать рейса обычного парохода, который выходил из Томска 24-го, 25-го прибывал в Колпашево и в этот же день приходил в Нарым. Поэтому в Колпашеве И. В. Джугашвили находился почти целую неделю.
«В 1912 г., — вспоминал С. Верещак о своей новой встрече с И. В. Джугашвили, — я встретился с ним в Нарымском крае, в селе Колпашево. Там он провел несколько дней до переезда в Нарым. В Колпашево в это время жили Свердлов, Лашевич, Иван Никитич Смирнов и другие видные теперь коммунисты. Коба пообедал со мной и Семеном Суриным, с которым я жил в Колпашеве вместе. Сурин оказался приятелем Кобы. Они вместе раньше бывали в вологодской ссылке и вместе работали в Петрограде»{41}.
Из статьи в «Правде» за 26 декабря 1939 г.: «В июле 1912 г. тов. Сталин прибыл на место ссылки в Нарым. Расположенный на берегу Оби, окруженный лесами и болотами, Нарым ничем не отличался от обычного села, хотя считался заштатным городом. До революции в нем насчитывалось лишь 150 домов и немногим более тысячи жителей. Заброшенный в таежной глуши, далеко от железной дороги, Нарым был слабо связан с миром. А месяца три в году — весной и летом — совсем оторван от жизни. В Нарыме тов. Сталин поселился у крестьянина Якова Агафоновича Алексеева в маленьком деревянном домике на краю переулка, у озера. В проходной половине избы жили хозяева — семья из 9 человек, другую комнату занимали политические ссыльные, обычно квартировали у Алексеева два-три человека». Хозяйку дома звали Ефросинья Ивановна. Наблюдение за И. В. Джугашвили было поручено старшему полицейскому надзирателю Титкову{42}.
В Нарыме И. В. Джугашвили пробыл 38 дней.
По свидетельству С. Верещака, в Нарымском крае существовало два бюро или две организации содействия побегам, по всей видимости, одна эсеровская, другая социал-демократическая. Долгое время они бездействовали, с появлением И. В. Джугашвили ожили. Последовала целая серия побегов. Бежал и И. В. Джугашвили.
Обычно ссыльные на лодках по Оби (против течения) добирались до Томска, а оттуда по железной дороге до Европейской России. И. В. Джугашвили бежал на пароходе, который по субботам из Нарыма уходил в Томск{43}.
«Дело было под осень, — вспоминал его хозяин Я. А. Алексеев, — день какой был, не помню. Товарищ Сталин попросил нас с братом отвезти его на пристань. В сумерках мы втроем пошли к лодке. Когда пришли на берег, товарищ Сталин спросил: „Доедем на ней?“ Мы ответили: „Доедем“. Сели тихонько в лодку-однодеревку, поехали в ту сторону. Ехали стороной протоки, потом выехали на Обь. Ночь была темная, без луны, морок был — пасмурно. Товарищ Сталин уехал так, вроде никто не знал. Я сидел на корме, брат — на гребе, товарищ Сталин — в середине. Когда пристали к берегу, товарищ Сталин вышел, попрощался с нами. Сказал, что, может, вернется, может — нет: едет, мол, в Колпашево. От нас больше никто не убегал»{44}.
По всей видимости, ночью И. В. Джугашвили незаметно сел на пароход, а утром в субботу 1 сентября выбыл на нем из Нарыма.
Покинув Нарым на пароходе, И. В. Джугашвили мог добраться до Томска в понедельник 3 сентября около 5 часов утра по местному времени{45}. Разница между местным и петербургским временем составляла 4 часа 39 минут, поэтому 5.00 соответствовало 9.39 по петербургскому времени{46}.
Томск стоял в стороне от Сибирской магистрали, но его соединяла с ней железнодорожная ветка, которая выходила на станцию Тайга. На этой линии курсировали четыре поезда, которые выходили из Томска в 2.50, 10.10, 12.20 и 17.20{47}. Остается неизвестным, далеко ли от железнодорожного вокзала находилась речная пристань, а поэтому могли И. В. Джугашвили успеть на вокзал к 10.00, но у него была полная возможность добраться до него к отходу следующего поезда, т. е. к 12.20. В первом случае поезд прибывал на станцию Тайга в 13.15, во втором — в 15.35{48}.
Как дальше добирался И. В. Джугашвили до Петербурга, мы не знаем. Единственный источник, который имеется на этот счет в нашем распоряжении, это воспоминания машиниста паровоза А. Аавика:
«В сентябре 1912 г. я вел товарный поезд от станции Тайга до станции Болотная. На первом разъезде, в 9 верстах от станции Тайга, поезд остановил начальник или дежурный по станции, точно не помню. Через 5 минут ко мне на паровоз подошел начальник разъезда, принес путевку и просил меня взять с собой одного политического беженца до станции Болотная. Это он сказал мне тихо на ухо. Далее он просил меня передать этого пассажира на станции Болотная следующему машинисту, который должен был вести мой поезд дальше, до Новониколаевска (ныне Новосибирск)». Однако на станции Болотная пассажир исчез. Этим пассажиром, по утверждению А. Аавика, был И. В. Джугашвили{49}.
2 сентября, на другой день после его исчезновения, как обычно, полицейский надзиратель Титков явился на квартиру Алексеевых и не обнаружил И. В. Джугашвили. В этот же день им был составлен рапорт на имя пристава 5-го стана Томского уезда:
«Проверяя по обыкновению каждый день свой участок административно-ссыльных в городе Нарыме, сего числа я зашел в дом Алексеевой, где квартируют Джугашвили Иосиф и Надеждин Михаил, из них первого не оказалось дома. Спрошенная мною хозяйка квартиры Алексеева заявила, что Джугашвили сегодняшнюю ночь не ночевал дома, и куда отлучился, не знает. Надеждин же, его товарищ, заявил, что Джугашвили в субботу 1 сентября уехал в село Колпашево Кетской волости»{50}.
6 сентября исполняющий обязанности пристава 5-го стана Касьянов обратился к старшему полицейскому надзирателю в селе Колпашево Кочневу с требованием выяснить, находится ли И. В. Джугашвили в селе Колпашево и если да, то немедленно вернуть его обратно{51}. Одновременно был составлен рапорт об исчезновении Джугашвили на имя Томского уездного полицейского управления{52}. До 6 сентября Касьянов ждал не случайно. Дело в том, что 5-го в Нарым приходил очередной пароход из Томска, на котором И. В. Джугашвили мог вернуться из Колпашева. Но его на нем не оказалось.
В Томск рапорт мог уйти не ранее субботы 8 сентября. Но, по всей видимости, Касьянов ждал получения официального ответа из Колпашева и отослал свой рапорт только 15-го, так как в Томске он был зарегистрирован 18 сентября{53}. Ответ Кочнева из Колпашева датирован 19 сентября{54}, Касьянов направил его томскому уездному полицейскому исправнику 26 сентября, уйти из Нарыма он мог с пароходом, который отправлялся 29 сентября, а был зарегистрирован в уездном полицейском управлении лишь 13 октября{55}.
17 октября томский уездный исправник поставил в известность об исчезновении ссыльного И. В. Джугашвили губернатора{56}, и только после этого 3 ноября последний распорядился начать поиски беглеца{57}.
Петербург — Краков — Петербург
А пока еще только-только начинали поиски И. В. Джугашвили в Томске, он уже был в Петербурге. Считается, что сюда он вернулся 12 сентября{1}.
И на этот раз одним из первых, с кем он встретился здесь, стал С. И. Кавтарадзе. Встреча произошла на Невском проспекте возле Дома № 14 «в пятом часу дня». «Вид у него, — вспоминал С. И. Кавтарадзе, — был неподходящий для Невского проспекта. Он оброс бородой, на голове измятое кепи, одет в поношенный пиджак сверх черной блузы, брюки тоже измяты, ботинки стоптаны. Вид пролетария мастерового резко бросался в глаза на фоне респектабельного Невского проспекта. „Я из Нарыма, — сообщил Сталин, — добрался до Питера довольно благополучно… Но вот беда: явки есть, ходил, никого не застал… Хорошо, хоть тебя встретил“»{2}.
С. И. Кавтарадзе отправил И. В. Джугашвили сначала на Коломенскую улицу (дом № 44), а вечером отсюда перевел его на Саблинскую улицу (дом № 10), в квартиру, хозяйкой которой была «некая контрадмиральская вдова». И там, и там жили студенты-грузины. Расставаясь, С. И. Кавтарадзе дал И. В. Джугашвили на всякий случай еще один адрес: Широкая улица, д. 12{3}.
Обосновавшись в столице, И. В. Джугашвили посетил квартиру Стасовых. Здесь он получил не только некоторые бумаги, которые удалось спасти во время ареста Е. Д. Стасовой, но и, что самое главное, кассу ЦК РСДРП, которую она успела передать брату{4}. Где И. В. Джугашвили хранил полученные средства, мы не знаем. Обращает на себя внимание лишь то, что по возвращении в столицу он, видимо, через М. М. Лашевича, тоже бежавшего из ссылки в Петербург, познакомился со служащим Русского для внешней торговли банка Александром Ефимовичем Аксельродом{5}.
И. В. Джугашвили появился в столице в тот момент, когда там в свою решающую стадию вступила избирательная кампания в IV Государственную Думу. «Сталин, — вспоминал рабочий А. Е. Бадаев, — приехал в Петербург в сентябре за несколько дней до выборов уполномоченных на заводах и фабриках и сразу окунулся в гущу движения»{6}.
Пытаясь оказать влияние на предстоявшие выборы уполномоченных, жандармы в ночь с 13 на 14 сентября произвели в городе массовые аресты, в результате чего почти полностью был разгромлен Петербургский комитет РСДРП{7}. Но еще до этого провала комитетом была создана специальная избирательная комиссия, в которую вошли Н. Н. Батурин (Замятин), присяжный поверенный Николай Николаевич Крестинский, служащий Русского торгово-промышленного банка Тихон Иванович Попов, получивший позднее известность как «золотой комиссар», служащий Волжско-Камского коммерческого банка Макс Александрович Савельев, присяжный поверенный Аркадий Александрович Самойлов и С. У. Яковлев, род занятий которого неизвестен{8}. 16 сентября, в день выборов уполномоченных, на заводах и фабриках столицы состоялось заседание этой комиссии{9}. Принимал ли в нем участие И. В. Джугашвили, мы не знаем.
Если обратиться к имеющейся биографической литературе об И. В. Джугашвили, складывается впечатление, что вплоть до конца октября 1912 г. он находился в столице{10}. Однако еще в 1940 г. бывший батумский рабочий Г. Н. Гомон передал в ИМЭЛ свои 4 воспоминания, из которых явствует, что осенью 1912 г. он встретил И. В. Джугашвили в Батуме{11}. Факт его пребывания в 1912 г. на Кавказе нашел отражение и в воспоминаниях Давида Папиташвили, который, правда, писал, что «видел его в Тбилиси летом 1912 г.»{12}. По всей видимости, в качестве свидетельства этого пребывания следует рассматривать и те воспоминания, в которых приезд И. В. Джугашвили датируется 1911 г.{13}.
Путь на Кавказ лежал через Москву. Там в глубоком подполье находился Р. В. Малиновский, который утверждал, что после упоминавшегося свидания с Г. К. Орджоникидзе он не встречался со своими товарищами по партии «до сентября 1912 г.»{14}. Видимо, к этому времени относится неудачная попытка его встречи с И. В. Джугашвили: «С Кобой, хотя он был, не виделись, перепутали время встречи, а домой я пойти не мог»{15}. Для того чтобы отправиться на эту встречу, Р. В. Малиновскому требовалось покинуть Ростокино. В связи с этим обращает на себя внимание, что 19 сентября он был уволен с завода В. Фермана за прогул{16}. Если учесть, что И. В. Джугашвили мог прибыть в Москву около 18 сентября, а не позднее этого числа имел место прогул Р. В. Малиновского, то напрашивается вопрос, не был ли связан этот прогул с приездом И. В. Джугашвили в Москву.
Обращают на себя внимание еще две детали. Во-первых, Р. В. Малиновский отмечал, что, уйдя в глубокое подполье, он восстановил связи с ЦК только в сентябре 1912 г.{17} А так как, по утверждению Р. В. Малиновского, до сентября он ни с кем из членов ЦК, следовательно, и с единственным бывшим до 12 октября 1912 г. на воле И. С. Белостоцким{18}, не встречался, это означает, что возвращение Р. В. Малиновского к политической деятельности осенью 1912 г. произошло после возвращения И. В. Джугашвили из нарымской ссылки. Во-вторых, по свидетельству Р. В. Малиновского, после увольнения с работы он отправился в Петербург: «В сентябре переехал в Петроград, московская охранка передала меня в Департамент полиции, а там я встретился в Белецким»{19}.
Даже если из Москвы И. В. Джугашвили выехал 18-го, в Баку он мог быть не ранее 21-го, а в Тифлисе не ранее 22-го{20}. Чем была вызвана эта поездка, сказать пока трудно. Но нельзя не учитывать, что 24 сентября произошло одно очень важное в истории партии большевиков событие. В этот день на Каджорском шоссе под Тифлисом под руководством бежавшего к этому времени из Метехского замка Камо была сделана неудачная попытка новой экспроприации{21}. Не была ли связана поездка И. В. Джугашвили на Кавказ с этой экспроприацией?
В обратный путь он отправился не позднее 28 сентября и не позднее 1 октября снова был в Москве{22}. Косвенно факт его пребывания в Москве осенью 1912 г. подтверждают материалы переписки, к которой он был привлечен в 1913 г. Так, касаясь вопроса об обнаруженном у него самоучителе немецкого языка, И. В. Джугашвили «объяснил, что таковой был взят им в конце прошлого года у одного знакомого в Москве, где он был проездом, но назвать этого знакомого отказался»{23}. «Из объяснений названного Джугашвили, — читаем мы в материалах этой же переписки, — видно, что в сентябре прошлого года он [в Москве] проездом в Петербург останавливался в течение того времени у одного своего знакомого, назвать фамилию которого отказался»{24}.
Если допустить, что в Москве И. В. Джугашвили провел один-два дня, то в Петербург он мог вернуться не позднее 3 октября, так как 4-го уже принимал участие в заседании Петербургского комитета РСДРП.
«4 октября, — писал об этом заседании сам И. В. Джугашвили, — поздно вечером, накануне выборов выборщиков, нам стало известно, что уездной комиссией „разъяснены“ уполномоченные наиболее крупных заводов (Путиловского и прочие). Через час собирается Исполнительная комиссия Петербургского комитета вместе с представителем ЦК и, составив новый список выборщиков, выносит решение об однодневной забастовке протеста. Ночью в тот же день собирается путиловская заводская социал-демократическая группа и принимает решение Петербургского комитета. 5-го начинается путиловская забастовка. Бастует весь завод. 7-го (в воскресенье) собирается заводская социал-демократическая группа Невского судостроительного завода и присоединяется к решению Петербургского комитета. 8-го бастует весь завод. За ним идут прочие фабрики и заводы. Бастуют не только „разъясненные предприятия“, но и не „разъясненные“ (Паль). А также те, которые по „правилам о выборах“ не имели права выбирать по рабочей курии. Бастуют из солидарности. <…> 8 октября поздно ночью становится известным, что губернская комиссия по выборам кассирует выборщиков, отменяет „разъяснения“ уездной комиссии, „восстанавливает в правах“ путиловцев, привлекает к выборам большее число предприятий. Рабочие торжествуют победу»{25}.
«За несколько дней до съезда уполномоченных, на котором предстояло избрать выборщиков от рабочей курии Петербурга, — вспоминал один из современников тех событий, — 10/23 октября за Невской заставой (Сапожников переулок, д. 5, кв. 26) на квартире рабочего В. Савинова состоялось собрание, на котором присутствовали более 20 представителей от разных районов Петербурга и на котором обсуждалась тактика поведения на предстоявшем съезде уполномоченных и следовавшем за ним собрании губернских выборщиков. Среди участников собрания (Богданов Павел, Лашевич (Мишка Шибаев)) на квартире В. Савинова находился и И. В. Джугашвили. Здесь были намечены кандидаты в выборщики»{26}.
«После этого совещания т. Сталин и Лашевич остались у Савинова в комнате, выработали наказ депутату, немного поспали… а рано утром ушли. После мне говорил Д. И. Иванов., что Сталин и; Лашевич от меня были у него на квартире Огородников пер., д., кажется, 27… где якобы вносили поправки в „Наказ“»{27}. «Сталин, — вспоминал В. Савинов, — остался у меня ночевать, чтобы написать проект „Наказа“, о котором мы так много говорили на совещании», а утром он «ушел на квартиру к другому нашему путиловцу, Иванову»{28}.
По возвращении с Кавказа И. В. Джугашвили, по всей видимости, нашел приют в квартире присяжного поверенного Абрама Павловича Лурье{29}. Когда и как они познакомились, требует выяснения, но можно отметить, что А. П. Лурье был женат на Татьяне Александровне Словатинской, которая в 1908–1910 гг. работала в Баку, и по этой причине у нее и И. В. Джугашвили могли быть общие знакомые{30}. Возможны и другие объяснения. Т. А. Словатинская родилась в Вильно, с которым был связан ставший в 1901 г. ее мужем Абрам Павлович Лурье{31}. Между тем его двоюродный брат Арон Сольц находился в дружеских отношениях с упоминавшимся выше Н. Н. Крестинским, который тоже происходил из Вильно{32}. На А. П. Лурье И. В. Джугашвили мог выйти и через М. И. Фрумкина, который по работе в Петербурге был знаком с Э. А. Сольц и Т. А. Словатинской{33}.
Квартира А. П. Лурье находилась на 16-й линии Васильевского острова. «В 1912 г., — вспоминала Т. А. Словатинская, — бежав из ссылки, И. В. Джугашвили приехал в Петербург. В это время у меня на квартире жил А. А. Сольц, или, как считал старший дворник, господин Кац <…>. Однажды он сказал, что приведет товарища, кавказца <…>, и тут выяснилось, что этот кавказец с партийной кличкой Василий уже несколько дней живет у Арона, не выходя из комнаты <…>. Так я познакомилась со Сталиным <…>. В то время Иосиф Виссарионович руководил кампанией по выборам в Государственную Думу. Примерно с неделю он жил с нами. Я как связной ПК выполняла и его поручения, главным образом по связи с людьми, передаче каких-либо партийных документов»{34}.
Если подходить к воспоминаниям Т. А. Словатинской буквально, то И. В. Джугашвили прожил в ее квартире около 10 дней: «несколько дней» до знакомства и «примерно с неделю» после.
Другой квартирой, в которой жил в Петербурге по возвращении с Кавказа И. В. Джугашвили, по всей видимости, была квартира студента Политехнического института В. М. Молотова, который в это время занимал должность секретаря редакции газеты «Правда» и с которым И. В. Джугашвили не мог не контактировать{35}. Поскольку В. М. Молотов был арестован 14 ноября 1912 г., а в 20-х числах октября И. В. Джугашвили уехал сначала в Москву, потом за границу, то, вероятнее всего, они могли жить вместе в октябре после возвращения И. В. Джугашвили с Кавказа.
По воспоминаниям А. Е. Бадаева, после первого съезда уполномоченных И. В. Джугашвили выступал на ряде собраний и совещаний, посвященных выборам{36}.
«Один раз, — утверждала Т. А. Словатинская, — по заданию ЦК у меня на квартире было проведено собрание представителей Районов. Собрались товарищи с Выборгской стороны — двое, из-за Невской заставы, с Путиловского завода и др. Сталин вел собрание и предложил мне секретарствовать. На повестке дня того совещания был вопрос о подготовке к выборам в Государственную Думу. Разбирали кандидатуры. Выдвинули товарищей Бадаева и Н. Д. Соколова»{37}.
14 октября в Петербурге прошли дополнительные выборы уполномоченных по рабочей курии{38},17 октября в городской думе состоялся второй съезд уполномоченных, на котором был оглашен «Наказ» и от большевиков были избраны три выборщика: А. Е. Бадаев, Игнатьев (провокатор) и Костюков{39}, а 20-го собрание выборщиков делегировало из своей среды в Государственную Думу А. Е. Бадаева{40}.
«Вечером того дня, когда на собрании выборщиков Петербургской губернии состоялись выборы депутата от рабочей курии и стало известно о победе большевистского кандидата (т. е. 20 октября. — А.О.), — вспоминал А. Е. Бадаев, — в редакции „Правды“ под руководством Сталина состоялось конспиративное совещание, на котором я присутствовал как вновь выбранный депутат от питерских рабочих <…>. Тут же тов. Сталин заявил: надо депутатам-большевикам во что бы то ни стало поехать за границу к Ленину»{41}.
После петербургских выборов И. В. Джугашвили направился в Москву, где на 25 октября тоже было назначено совещание выборщиков. Здесь в Государственную Думу был избран Р. В. Малиновский{42}. Через два дня после этого, 28 октября, И. В. Джугашвили выехал обратно и 29-го в 13.30 был в Петербурге. С Московского вокзала он направился на Пушкинскую улицу в дом № 17, где, по всей видимости, жил С. И. Кавтарадзе, и пробыл там с 14.00 до 18.45, затем вместе с ним («со студентом университета») посетил ресторан Федорова, после чего в 21.30 был потерян филерами Петербургского охранного отделения{43}. Из сохранившихся подлинных дневников наружного наблюдения явствует, что филеры тщетно пытались его обнаружить до конца декабря 1912 г., после чего поиски были прекращены{44}.
Показательно, что только 27 октября Р. В. Малиновский счел возможным проинформировать Московское охранное отделение о пребывании И. В. Джугашвили в Москве. «„Коба“ был задержан весной текущего года в Петербурге, — доносил он, — и административно выслан в Нарымский край, откуда бежал, съездил за границу и, возвратившись в Петербург, в течение полутора месяцев работал при редакции газеты „Правда“ по вопросам текущей избирательной кампании. В настоящее время ему поручено организовать поездку за границу попавших в члены Государственной Думы выборщиков по рабочим куриям. Вопрос о поездке означенных депутатов от Петербургской губернии уже решен в положительном смысле. Костромских и владимирских депутатов по поручению „Кобы“ отправится приглашать депутат от Московской губернии Малиновский, депутатов Харьковской и Екатеринославской на этих днях по его же „Кобы“ поручению едет приглашать Петр Петрович (рабочий Василий Григорьевич Шумкин)»{45}.
По всей видимости, 29 октября 1912 г. через Финляндию И. В. Джугашвили выехал в Краков. 31 октября вечерним поездом из Москвы туда же отправился Р. В. Малиновский. «Избранные члены Государственной Думы Бадаев от г. Петербурга, Малиновский от г. Москвы вместе с бывшим членом Думы Полетаевым, — доносил 7 ноября секретный сотрудник Петербургского охранного отделения Порозов (под этой кличкой скрывался Петр Игнатьевич Игнатьев. — А.О.), — около 1 сего ноября уехали в Париж в Центральный комитет РСДРП за получением надлежащих инструкций и личных переговоров с Лениным»{46}.
Дорога от Петербурга до Стокгольма требовала два дня, не менее двух дней необходимо было, чтобы от Стокгольма через Берлин добраться до Кракова. Следовательно, в Кракове И. В. Джугашвили мог появиться не ранее 2/15 ноября.
Сюда были приглашены все депутаты от рабочей курии, но на этот призыв откликнулись только Р. В. Малиновский и М. К. Муранов. Кроме них на совещании присутствовали В. И. Ленин, Г. Е. Зиновьев, И. В. Джугашвили.
В «Биохронике» В. И. Ленина заседание членов ЦК РСДРП датируется следующим образом: «ноябрь, 12 или 13 (25 или 26)»{47}. Однако не позднее 12 ноября Р. В. Малиновский уже вернулся в Москву, так как в этот день отсюда выехал в Петербург{48}. Одним из вопросов, который обсуждался на этом заседании, был вопрос о внутрипартийном единстве; как явствует из заявления И. В. Джугашвили от 19 ноября, при обсуждении этого вопроса он голосовал за объединение всех фракций, кроме ликвидаторов{49}.
Сохранилось письмо И. В. Джугашвили от 12 (25) ноября из Кракова в Петербург по адресу: Забалканский проспект, д. 75, изд. «Просвещение», Елене Васильевне Хорошавиной: «Здравствуй, друг! Кое-как добрался до места. Видел всех. Одна просьба к Вам: напишите немедля: 1. Был ли митинг у Путилова и прошел ли наказ? 2. Что вообще нового в Питере? Очень прошу (собственно, просим) Вас немедленно сообщить в сию же минуту по получении этого письма. P. S. Пишу по адресу, который я Вам оставил. Эту газету передайте Смоленскому и братии»{50}.
14 ноября, когда открылась Государственная Дума{51}, И. В. Джугашвили находился в Кракове. Об этом свидетельствует письмо, которое 23 ноября (6 декабря) было отправлено им из Кракова в Петербург на имя А. Е. Аксельрода (перлюстрировано и зарегистрировано в Департаменте полиции 27 ноября). В письме шла речь о думской фракции РСДРП и необходимости подготовки к 9 января{52}.
К этому времени вопрос об отъезде И. В. Джугашвили, видимо, был уже предрешен, так как за два дня до этого, 21 ноября (4 декабря), В. Ленин рекомендовал В. И. Невскому писать И. В. Джугашвили в Петербург{53}. В Петербурге последний мог быть не ранее 25-го.
В качестве члена ЦК РСДРП он дважды пересекал русско-австрийскую границу. Причем один раз по так называемому «полупаску». «Полупасками» «назывались проходные свидетельства, по которым ездили жители приграничной полосы и с русской, и с галицийской стороны»{54}. Причем во время одного из этих переходов И. В. Джугашвили едва не оказался в руках полиции или же пограничной стражи. Провала ему удалось избежать только благодаря помощи, оказанной ему совершенно незнакомым австро-венгерским сапожником{55}.
В Петербурге И. В. Джугашвили появился тогда, когда социал-демократическая фракция IV Государственной Думы готовилась к выступлению в ней со своей декларацией.
В Думу от рабочей курии было избрано 13 человек: шестеро большевиков (А. Е. Бадаев, М. К. Муранов, Р. В. Малиновский, Г. И. Петровский, Ф. Н. Самойлов, Н. Р. Шагов), шестеро меньшевиков (А. Ф. Бурьянов. И. Н. Маньков, М. И. Скобелев, В. И. Хаустов, Н. С. Чхеидзе, А. И. Чхенкели) и один беспартийный депутат — Е. И. Ягелло. Председателем фракции стал Н. С. Чхеидзе, его заместителем — Р. В. Малиновский{56}, который к этому времени занял в партии большевиков особое положение{57}.
Одним из депутатов, с которым И. В. Джугашвили контактировал особенно часто, был А. Е. Бадаев. «С т. Сталиным, — вспоминал он, — я встречался в редакции и других местах. Иногда эти встречи и совещания устраивались у меня на квартире, куда т. Сталин приходил, всячески скрываясь от шпиков»{58}.
По свидетельству Г. И. Петровского, он познакомился с И. В. Джугашвили на заседании фракции{59}, где, по всей видимости, обсуждался текст ее декларации и шли горячие споры с меньшевиками. Об этом же свидетельствуют и воспоминания А. Е. Бадаева{60}. Кроме И. В. Джугашвили как представителя ЦК РСДРП в подготовке декларации участвовали меньшевики С. Ежов (Цедербаум), В. Левицкий (Цедербаум), Е. Маевский (Гутовский) и некоторые другие{61}. Имеются сведения, что именно в это время И. В. Джугашвили на квартире С. Тодрии встречался с Н. Н. Жорданией и С. Джибладзе{62}.
Разработка декларации еще не была завершена, когда Н. К. Крупская 1/14 декабря направила через А. Е. Аксельрода письмо в Россию. В нем она писала: «Васильева (т. е. И. В. Джугашвили. — А.О.) как можно скорее гоните вон, иначе не спасем, а он нужен и самое главное уже сделал». В этом же письме она подчеркивала необходимость встречи заграничной части ЦК РСДРП (Г. Е. Зиновьева и В. И. Ленина) с большевиками-депутатами Государственной Думы{63}.
Необходимость этой встречи стала еще более очевидной, когда 7 декабря Р. В. Малиновский огласил в Думе декларацию социал-демократической фракции. Представляющая компромисс между большевиками и меньшевиками, подвергшаяся редактированию со стороны Департамента полиции, она в некоторых вопросах расходилась с Программой партии. В частности, вопреки Программе в декларацию под влиянием меньшевиков было включено положение о культурно-национальной автономии, создававшее иллюзию возможности решения национального вопроса в условиях существовавшего в России политического режима и ориентировавшее рабочих на национальное обособление{64}. Это вызвало обеспокоенность со стороны В. И. Ленина, о чем свидетельствует письмо Н. К. Крупской, адресованное 7/20 декабря на имя И. В. Джугашвили и Р. В. Малиновского: «Сегодня, — писала она, — получили ваше известие о том, что большинство кооператива (т. е. социал-демократической фракции IV Государственной Думы. — А.О.) водворило опять национально-культурную автономию в угоду еврейским националистам». Критически оценивая этот факт, она сообщала о посылке статьи по национальному вопросу[55] и еще раз напоминала о необходимости приезда депутатов-большевиков («шестерки») за границу для обсуждения с ними при участии членов ЦК РСДРП дальнейшей деятельности в Думе{65}.
О том, какое значение Г. Е. Зиновьев и В. И. Ленин придавали этой встрече, свидетельствует письмо Н. К. Крупской, отправленное из Кракова в Петербург тоже на адрес А. Е. Аксельрода 9/22 декабря: «Для К. Ст. Дорогой друг, наконец, сегодня получили от вас более или менее подробное письмо. Между прочим, не совсем ясно, кажется, вы собираетесь, вопреки условию, сами не приехать на P. X. вместе с 4 друзьями. Если это так, то мы самым категорическим образом против этого протестуем. Безусловно, абсолютно категорически настаиваем на вашем приезде. Много вопросов ставится ребром <…>, так что независимо даже от условий вашего здоровья ваше присутствие, безусловно, обязательно. И мы категорически требуем его. Вы не имеете права поступить иначе»{66}.
На следующий день, 10/23 декабря, последовало новое письмо: «Васильеву. Дорогой друг. Дела В[етрова] ставят все вверх дном и грозят разрушить нашу здешнюю базу как раз в тот момент, когда можно было бы надеяться на плодотворную работу. Мы настаиваем на том, чтобы приезжие (вы обязательно должны быть в их числе) привезли с собой самые точные и самые детально-подробные Цифровые данные о бюджете В[етрова] — как о доходах, так и о расходах»{67}. Для обсуждения данного вопроса на квартире А. Е. Бадаева было созвано специальное совещание членов социал-демократической фракции большевиков. На этом совещании Г. И. Петровский во второй раз «виделся с товарищем Сталиным»{68}.
О принятом решении была уведомлена заграничная часть ЦК РСДРП, и 14/27 декабря Н. К. Крупская уже с уверенностью писала: «Надеемся, что скоро приедут к нам Вася и Вера с детьми»{69}.
Перед отъездом за границу И. В. Джугашвили принял участие в решении еще одной важной задачи — восстановлении Петербургского комитета РСДРП.
15 декабря секретный сотрудник Порозов сообщил: «6 декабря в д. № 4 по Школьному переулку (за Нарвской заставой. — А.О.) состоялось нелегальное собрание, на коем присутствовали 7 человек от рабочих разных городских заводов и 4 интеллигента, а именно: Михаил Егорович — брюнет среднего роста, „Сергей Иванович“[56] — шатен, среднего роста, в пенсне, „Михаил“[57] — среднего роста, полный, коренастый, приехавший, по-видимому, из Одессы, и „Коба“, он же „Василий“ — среднего роста, худощавый, лицо оспенное, без бороды (бреет), небольшие усы, лет 30–35, кавказского типа. „Коба“ является представителем ЦК РСДРП[58]{70}. На собрании трактовалось о характере деятельности социал-демократической партии в настоящий момент и было предложено принять меры к образованию Петербургского комитета РСДРП. Существующая в Петербурге „Социал-демократическая группа“, переименованная в „Межсоюзную комиссию“, имеет также войти в состав образуемого Петербургского комитета. В этой группе находится в настоящее время молодая барышня, интеллигентка, указавшая следующую явку: Забалканский проспект, угол Софийской улицы, д. 61/1, кв. 50, Вере Новиковой — для Мани»{71}.
Через неделю Порозов уже мог поставить охранное отделение в известность о завершении формирования нового ПК РСДРП. «Несколько дней тому назад, — сообщал он 22 декабря, — сорганизовался Петербургский комитет РСДРП, в состав коего вошли: „Михаил Егорович“, „Сергей Иванович“, „Михаил“ <…>, „Валентин“, рабочий фабрики Паля, бывший выборщик в Государственную Думу Михаил Иванович Зайцев и рабочий Путиловского завода Савенков. Представителем от Центрального комитета является „Коба“, он же „Василий“»{72}.
15 декабря 1912 г. занятия Государственной Думы были прерваны на рождественские каникулы{73}, и И. В. Джугашвили через несколько дней снова отправился в Краков. Это была его последняя до 1917 г. поездка за границу.
В последний раз за границей
На этот раз И. В. Джугашвили тоже добирался до Кракова через Финляндию. Организация его поездки была поручена финскому рабочему А. В. Шотману{1}, который привлек к этому делу другого финского рабочего-большевика, Эйно Абрамовича Рахью{2}.
Чтобы исключить возможность обнаружения И. В. Джугашвили дежурившими на Финляндском вокзале филерами, было решено вывезти его из города на маневровом паровозе и посадить в поезд на одной из ближайших к городу железнодорожных станций. С подобной просьбой Э. А. Рахья обратился к одному из своих знакомых, машинисту Эмилю Копонену. Перед тем как отправиться в это путешествие, на квартире у последнего (Финляндский проспект, дом № 10, квартира № 54) было проведено совещание, участниками которого, по воспоминаниям Э. А. Рахьи, кроме И. В. Сталина были М. И. Калинин, М. К. Муранов, Г. И. Петровский, Ф. Н. Самойлов, А. В. Шотман. Ожидался приход Р. В. Малиновского, но он не явился. Обсуждались два вопроса: о работе в Государственной Думе и о поездке в Краков{3}.
Поставив 22 декабря 1912 г. Петербургское охранное отделение в известность о восстановлении ПК РСДРП и планируемом в Кракове совещании, секретный сотрудник Порозов отметил: «Представитель Центрального комитета Коба дня четыре тому назад уехал за границу»{4}. Это значит, что И. В. Джугашвили из Петербурга в Краков выехал около 18 декабря.
Э. Копонен довез его на своем паровозе то ли до станции Левашово, то ли до Парголово. Там И. В. Джугашвили сел на поезд, идущий в Финляндию, и с русским паспортом пересек границу на станции Белоостров. В Финляндии, по одним данным, Иван Абрамович Рахья, по другим — Исидор Воробьев (позднее председатель Союзтабактреста) помог И. В. Джугашвили добраться до города Мариенгам на берегу Финского залива, где уже с финским паспортом И. В. Джугашвили сел на пароход и отправился дальше{5}.
Маршрут его путешествия неизвестен. Но поскольку Мариенгам был связан пароходным сообщением с Германией, вероятнее всего, что путь И. В. Джугашвили в Краков лежал через Германию. Эта дорога требовала не менее трех дней, поэтому в Кракове И. В. Джугашвили мог появиться не ранее 21 декабря.
Отсюда примерно 28 декабря 1912 г. (10 января 1913 г.) он отправил в Россию письмо, адресованное Л. Б. Каменеву: «Ну-с, жду ответа, адреса и вообще письма. Я останусь в Кракове еще недели 1 1/2. Вас[илий]». Приписка, видимо, Г. Е. Зиновьева: «Большой привет. Публика вся превосходная. Дело будет почище, чем в Праге. Жаль, что Вас нет. Григорий»{6}.
По одним данным, совещание началось 26-го, по другим — 28 декабря 1912 г. и продолжалось до 1 января 1913 г. по ст. ст.{7}.
Вернувшись из Кракова, Р. В. Малиновский уже 8 января 1913 г. информировал Департамент полиции: «Заседание ЦК РСДРП с партийными работниками происходило с 28 декабря по 1 января 1913 г. <…> Присутствовали: Ленин, Зиновьев, Надежда Константиновна Крупская, члены Государственной Думы Малиновский, Петровский и Бадаев, Валентина Николаевна Лобова <…>, рабочий Медведев <…>, поручик <…> Трояновский <…>, жена Трояновского Галина — бывшая партийная работница на юге и Коба»{8}.
Кроме того, в этом совещании участвовала Ольга Самойловна Вейланд («латышка»). Она родилась в 1893 г. в Одессе в семье служащего. В 1910 г. поступила на Высшие женские курсы в Киеве, здесь познакомилась с Евгенией Богдановной Бош, через нее приобщилась к деятельности революционного подполья и в январе 1912 г. вступила в РСДРП. Принимала участие в подготовке Пражской конференции. В связи с арестами в Киеве уехала за границу, где пробыла около года. Жила в Париже и Вене{9}.
В Вене в 1912–1913 гг. находились сестра Е. Б. Бош Галина Федоровна Розмирович и ее гражданский муж А. А. Трояновский. С ними О. С. Вейланд приехала в Краков и оказалась участницей совещания членов ЦК с депутатами Государственной Думы. Правда, на самом совещании она не присутствовала. Ей было доверено охранять вход в комнату, в которой происходили заседания{10}.
30 декабря 1912 г. (12 января 1913 г.) И. В. Джугашвили направил из Кракова в Петербург на имя Александра Ефимовича Аксельрода следующее письмо: «Для Шибаева. Очень извиняюсь, что не мог до сих пор написать. Отсюда ничего не могу прислать для Пека — говорю об обещании. Дело в том, что атмосфера здесь невозможная, все заняты до безобразия, заняты черт знает как. Вам самим придется написать. Что касается Пека, то он пришлет свой на днях через господина Берга. Передай привет нарымцу (Голощекину. — А.О.) и Андрею (Свердлову. — А.О.), что оба они, оказывается, приняты на службу. У меня здесь дела идут в общем недурно. Пусть Андрей подождет. Твой В.»{11}.
Краковское совещание восстановило не только Центральный комитет, но и две коллегии внутри самого ЦК. «Современный ЦК, — информировал Департамент полиции Р. В. Малиновский, — составляют: 1) Ленин, 2) Зиновьев, 3) Коба, 4) Петровский, член Государственной Думы, 5) Малиновский, член Государственной Думы, 6) Свердлов (Светлов), 7) Филипп, 8) Спица, 9) Белостоцкий», агентами ЦК были назначены «выборщик Савинов» по Московской губернии, Михаил[59] по Петербургской и Шотман по Гельсингфорсу{12}.
«Созданы, — сообщал Р. В. Малиновский далее, — по примеру прежних лет „Русское“ и „Заграничное“ Бюро ЦК партии. В состав Заграничного Бюро ЦК избраны „Ленин“ и „Зиновьев“. В качестве секретаря им придана Крупская. В „Русское Бюро“ ЦК избраны „Коба“, „Андрей Уральский“ и депутаты Петровский и Малиновский. Последние, имея и без того ряд сложных обязанностей, будут посещать собрания Бюро и участвовать в его работе по очереди. Секретарем „Русского бюро“ ЦК избрана Валентина Николаевна Лобова»{13}.
Таким образом, после Краковского совещания главными фигурами в Русском бюро стали И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов, причем если учесть, что И. В. Джугашвили не только имел больший революционный опыт и более давние связи в Петербурге, именно ему по возвращении в Россию предстояло занять руководящее положение в Русском бюро ЦК. Если после Пражской конференции он стал одним из лидеров партии большевиков, Краковское совещание открывало перед ним перспективу превращения в главную фигуру российской части ЦК.
Среди тех вопросов, которые рассматривались на Краковском совещании, был и вопрос о финансах. Всего за 1912 г. ЦК израсходовал 42 826 франков, к началу года в его кассе оставалось 7500 франков. Но если в первой половине года расход составлял 33 229 франков, то во второй — 9596 франков. Это было связано не только с разгромом ЦК, но и с сокращением денежных поступлений. За первую половину приход составил 3974 франка, за вторую — 830, всего 4804. Следовательно, дефицит достиг 30 522 франков{14}. Каким образом он был покрыт, мы не знаем.
В таком положении ЦК не мог вести активную политику. «Выяснилось, — читаем мы в одном агентурном донесении, — что благодаря отсутствию средств в пределах России на партийном содержании может жить только один представитель ЦК. Таковым, несмотря на свои отказы по принципиальным соображениям, назначен „Коба“, коему и ассигновано по 60 руб. в месяц. „Ленин“ получает от „Правды“ по 100 руб. в месяц; таковую же сумму получает от редакции названной газеты и „Зиновьев“»{15}.
В связи с этим Краковское совещание постановило: «Поручить депутатам Петровскому и Малиновскому обратиться в городе Москве к Кржижановскому, Никитичу (Л. Б. Красину. — А.О.) и некоему Радченко и в Петербурге к присяжному поверенному Соколову, а по указанию последнего и к другим лицам — с просьбой ссудить или помочь добыть деньги. Фактически все переговоры с перечисленными лицами будет вести ныне прибывшая в г. Москву жена Максима Горького (Андреева), которая связалась с проживающим здесь по М. Никольскому переулку Павлом Карловичем Штербергом»{16}.
По окончании совещания И. В. Джугашвили на некоторое время задержался в Кракове. Судя по всему, ему было предложено принять участие в подготовке очередного, тридцатого номера издававшейся в эмиграции газеты «Социал-демократ», для которой им были написаны две статьи: «Выборы в Петербурге» и «На пути к национализму»{17}.
Именно в это время (в начале 1913 г.) Департаментом полиции было перлюстрировано письмо: «Здравствуй, друже. Целую тебя в нос по-эскимосски. Скучаю без тебя чертовски. Скучаю, клянусь собакой. Не с кем погулять. Не с кем по душам поболтать, черт тебя задави. Неужели все-таки не переберешься в Краков?»{18} Несмотря на то что автор письма полицией установлен не был, есть основания думать, что оно вышло из-под пера И. В. Джугашвили. Это письмо представляет собой очень интересный документ. Оно не только ярко характеризует его автора, но и показывает, что чувствовал он себя в Кракове не очень уютно, а та работа, которой он занимался, не радовала его.
Через некоторое время после окончания Краковского совещания И. В. Джугашвили отправился в Вену и поселился на квартире, которую снимал сын бакинского купца депутат Государственной Думы Матвей Иванович Скобелев{19}. Здесь, в Вене, И. В. Джугашвили впервые встретил Н. И. Бухарина{20} и столкнулся с Л. Д. Троцким{21}.
«В 1913 г., — вспоминал Троцкий, — в Вене, в старой габсбурговской столице, я сидел в квартире Скобелева за самоваром. Сын богатого бакинского мельника Скобелев был в то время студентом и моим политическим учеником… Мы пили душистый русский чай и рассуждали, конечно, о низвержении царизма. Дверь внезапно распахнулась, без предупредительного стука на пороге появилась незнакомая мне фигура невысокого роста со смуглым отливом лица, на котором ясно видны были следы оспы». Не поздоровавшись, не сказав ни слова, незнакомец налил чая и молча удалился. Это был И. В. Джугашвили{22}.
Другой квартирой, на которой И. В. Джугашвили жил в Вене, была квартира Трояновских. «К нам на квартиру, — вспоминала жившая с ними О. С. Вейланд, — ежедневно приходил Бухарин и одно время жил т. Сталин»{23}.
Одна из причин задержки И. В. Джугашвили в Вене была связана с переработкой им своей статьи «Марксизм и национальный вопрос», первый вариант которой находился в редакции журнала «Просвещение»{24}. Об отношении к этой работе свидетельствует письмо Кобы, адресованное Р. В. Малиновскому: «Вена. 2 февраля (20 января. — А.О.) 1913 г. „Василий“ в Петербург. Роману Вацлавовичу Малиновскому. Пески. Мытнинская, 25, кв. 10. От Василия. Здравствуй, дружище. Пока сижу в Вене и… пишу всякую ерунду. Увидимся. Прошу ответить на следующие вопросы: 1) Как дела с „Правдой“? 2) Как у вас, во фракции, дела? 3) Как поживает группа? 4) Как чувствуют себя А. Ш. и Би[на], 5) Как чувствует себя Алексей?
Обо всем этом ничего определенного не знает Ильич и волнуется. Если у тебя нет времени, пусть Б[адаев] немедля напишет. Передайте Ветрову, чтоб он не печатал „Национальный вопрос“, а переслал его сюда. Адрес: Вена. Шленбрунер Шлеестрассе, № 30, 7, г. Трояновскому. Статью нужно прислать по возможности сегодня же. Письмо Б-ны в Вену получено. Галина шлет ей и тебе привет. Галина говорит, что оставленное ей тобою письмо она передала Ильичу для передачи тебе, но Ильич, очевидно, забыл передать тебе. Я буду скоро у Ильича и постараюсь отобрать у него для пересылки тебе. Привет Стефании с реб. Твой Василий»{25}.
Из этого письма явствует, что 20 января/2 февраля 1913 г. И. В. Джугашвили находился в Вене и, вероятнее всего, жил у Трояновских.
22 января (4 февраля) из Вены А. А. Трояновский направил в Петербург две телеграммы: одну в адрес редакции журнала «Просвещение»: «Ждем статью Сталина о национальном вопросе. Почему не шлете»{26}, другую на имя Р. В. Малиновского: «Справьтесь, пожалуйста, не умер ли случайно Ветров. Ни слова не пишет и номера не выпускает. Что сие значит… Василий очень просит вернуть его статью по национальному вопросу сюда к нам»{27}.
23 января статья наконец была получена. На следующий день, 24 января (6 февраля), А. А. Трояновский телеграфировал в редакцию «Просвещения»: «Статью Сталина вчера наконец получил. Спасибо»{28}.
Только после этого И. В. Джугашвили получил возможность внести в статью необходимые дополнения и исправления. Главным образом это касалось использования работ австрийских социал-демократов по национальному вопросу. А поскольку познания самого И. В. Джугашвили в этой области были ограничены, в качестве переводчика его консультировала Ольга Вейланд{29}. Имеются сведения, что некоторую помощь ему мог оказывать также Н. И. Бухарин{30}.
В курсе этой работы находился и В. И. Ленин. В первой половине февраля 1913 г. он писал А. М. Горькому: «Насчет национализма вполне с Вами согласен, что надо этим заняться посурьезнее. У нас один чудесный грузин засел и пишет для „Просвещения“ большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы»{31}.
Доработка статьи (после ее получения) заняла около двух-трех недель, после чего не позднее 14 февраля И. В. Джугашвили отправился в обратный путь и не позднее 16-го был в Питере{32}.
Преданный Малиновским
18 февраля Департамент полиции перехватил письмо, посланное из Петербурга и датированное 17 февраля. Анализ его стилистических особенностей дает основание утверждать, что оно вышло из-под пера И. В. Джугашвили{1}. В нем говорилось: «Ну-с, друзья, приехал. Пока ничего определенного не могу сообщить. Вакханалия арестов, обысков, облав — невозможно видеться с публикой, нужно подождать до 21 февраля. Успел видеться только с шестеркой. Результат — „приветствие работницам“ семи депутатов…{2} С Ветровым увижусь завтра. Закупорился, черт, никак не найдешь… Наши сплошь заболели. До следующего письма. Привет Галине. Галочке пришлю шоколадку (Галина Розмирович — жена Трояновского. — А.О.). Жду с нетерпением латышку, — хочу поехать с ней в Ригу, одному поехать скушно»{3}.
В Петербурге И. В. Джугашвили поселился на Шпалерной улице в доме № 44–6, в квартире № 32, которую снимали депутаты Государственной Думы А. Е. Бадаев и Ф. Самойлов{4}.
Ко времени его возвращения произошло событие, которое имело для партии большевиков особое значение. «Как-то на Рождество, зимой 1912–1913 гг., — вспоминал бывший присяжный поверенный А. Никитин, — пришли ко мне товарищи Александр Николаевич Потресов и Дан (Федор Ильич Гурвич) и сказали, что они получили из Вологды, из ссылки письмо от Плетнева или кого-то другого, которые сообщали, что подозревают Малиновского в сношениях с охранным отделением»{5}.
По свидетельству Л. О. Дан (урожденной Цедербаум), на страницах газеты «Луч» появилась заметка, автор которой обозначил свою фамилию буквой «Ц» и в которой он впервые открыто бросил подобное обвинение в адрес Р. В. Малиновского. Автором статьи был меньшевик Циоглинский, но большевики решили, что «Ц» — это Цедербаум, поэтому в семью Цедербаумов был направлен И. В. Джугашвили. Как вспоминала Л. О. Дан, «к ней на квартиру пришел, добиваясь прекращения порочащих Малиновского слухов, большевик Васильев (среди меньшевиков его называли Иоська Корявый). Это был не кто иной, как Сталин-Джугашвили»{6}.
Между тем почти сразу же по возвращении в Петербург, благодаря как раз Р. В. Малиновскому, И. В. Джугашвили попал в поле зрения Департамента полиции. 20 февраля вице-директор Департамента полиции С. Е. Виссарионов сообщил Петербургскому охранному отделению: «Помянутый в записке Вашего Высокопревосходительства от 13 февраля за № 2756 „Коба“, в установке Джугашвили, вернулся в Петербург; настоящее его местожительство неизвестно, но имеются сведения, что он останавливается в Петербурге по адресу: Большой Сампсониевский проспект, д. 16, (кв. 63)»{7}.
Среди тех вопросов, от которых во многом зависела деятельность ЦК РСДРП и которые прежде всего встали перед И. В. Джугашвили по возвращении в Россию, особое значение имели два: о деньгах и дальнейшем издании газеты «Правда».
В отсутствие И. В. Джугашвили для переговоров по этому поводу в Петербург специально был вызван отбывавший ссылку в Астрахани С. Г. Шаумян{8}. Первоначально планировалось именно на него возложить обязанности технического редактора. Однако в значительной степени под влиянием Р. В. Малиновского его кандидатура была отклонена и на эту должность приглашен М. Е. Черномазов, о чем И. В. Джугашвили и сообщил С. Г. Шаумяну{9}.
Об этом свидетельствует письмо неизвестного автора, адресованное С. Г. Шаумяну и относящееся к февралю 1913 г.:
«Никитич обещал в случае его переезда в Питер предоставить тебе работу. Л. Манташев ответил моему посланнику, что для тебя сделает все, если продажа его фирмы не состоится (фирма Манташев и Ko продается „Генеральному обществу“, которое образовалось из Лионозова, Каспийско-Черноморского, Мазута и Каспийского товарищества, еще, кажется, Шихова и др. Директором намечается А. О. Гукасов). У них теперь совещание здесь. Все нефтяные короли в Питере. Фролов тоже здесь. Он иногда бывает у них во время совещаний, и он думает, что эти фирмы сольются. После этого совещания лично схожу к Манташеву. Он ничем кроме беговых лошадей, говорят, не интересуется (адрес его — Морская, 59). Кроме того, после амнистии намечалось преобразование редакции „Правды“. Предполагалось составить коллегию во главе с тобой (с согласия Ильича), которая взяла бы эту газету в руки. Это отняло бы у тебя (и меня) несколько вечерних часов. Без тебя я тут ни ногой… Я о всех этих комбинациях имел разговор с К-ба, который, как он мне говорил после, написал тебе, судя по его словам, несколько иное (он, между прочим, заболел 23 февраля, как раз накануне был у меня, и уже обнаружились признаки болезни)»{10}.
26 февраля Департамент полиции перлюстрировал еще одно письмо из Петербурга, которое было направлено в Германию (по адресу: Бреславль, Гумбольтштрассе, владельцу табачной фабрики Густаву Титце) и ошибочно датировано 25 февраля{11}. Автор этого письма тоже не был установлен. Однако есть основания думать, что оно принадлежало И. В. Джугашвили.
Учитывая новизну и значимость этого документа, привожу его полностью:
«Здравствуй, друг! Получили ли мое первое письмо?
1) В кооперативе дела обостряются. Наши стоят крепко. Те наступают, собственно, наступали. Но теперь роли переменились. Посмотрим, что выйдет. Я рад, что № 3 (Малиновский. — А.О.) и № 6 (Петровский. — А.О.) работают дружно. Одно нехорошо: сведущих лиц нет. Я один не смогу угнаться за всем. Помогайте.
2) В В. (по всей видимости, речь идет о редакции газеты „Правда“. — А.О.) дела неважно обстоят. У нас в руках все права, но сил нет, легальных сил. Система руководства извне ни к чему, это все сознают. С № 46 я буду посылать по статье или по две, но это не есть, конечно, руководство. Повторяю, нужны люди, но внутри В. и непременно легальные. Мы хотим пригласить Сурена и [Молония]. Пусть Ильич немедля напишет нам: имеет ли он что против такого приглашения. Алексей пропал куда-то. Как только появится на горизонте, поймаем и пристроим. А он должен появиться. Д. Бедный обеспечен. Бина уехала в Москву по делу московской газеты. Должно быть, дела пойдут хорошо. Да, представьте себе, Ольминский сделался зубастым, клянусь собакой… Даже химик — эх-ма…
3) Ветрова увижу сегодня, не могу никак поймать, закупорился, черт, ввиду вакханалии арестов. Напишу о нем.
4) Виделся с Крассом (Н. Г. Полетаевым. — А.О.). Говорили с вечера до утра, черт меня дери. Денег у него, по-видимому, нет. „Около 3000, пожалуй, достану“. Я сказал, что „рублей 1000, пожалуй, достанем“. Он обрадовался и сказал, что если это нужно, то он „сегодня же“ поедет, лишь бы дали ему деньги на проезд. Ввиду денег я ответил уклончиво, тем более что № 3 очень недоверчиво относится к нему. Условия Красса: 1) дать ему, Крассу, газету на старых звездовских началах, т. е. он хозяин и нанимает, кого найдет нужным. Само собой понятно, он, Красс, по-старому бек и будет на страже в духе соответствующем, 2) у него в редакции будут кроме него самого Гегечкори и Покровский. Причем Гегечкори требует, чтобы Костров был принят в число сотрудников, на что Красс согласен. Красс думает провести Гегечкори. Он не поместит ни одной статьи Кострова, хотя формально последний будет числиться сотрудником, и таким образом мало-помалу подвергнет Гегечкори такой же эволюции, какой он подверг одно время Покровского. Словом, маленькая авантюра. Я ему сказал, что могу ответить не ранее двух недель. Он поехал в Москву к Никитичу по „частным делам“, а ходят слухи, что едет за деньгами. Быть может, не мешало бы дать ему рублей 100 на поездку к вам. Стоит ли, право, не ручаюсь… Я еще поговорю с ним.
5) Дела с библиотекой „Правды“ пока стоят. Существование „Прибоя“ мешает делу. „Прибой“ организован на паевых началах (14 членов), причем более половины беки (хотя ничего антиликвидаторского не хотят, но ждут положительной работы). Беда в том, что № 3, кажется, уже завлекли, и теперь ему (№ 3) трудно выпутаться. Но он выпутается, конечно. Пока приходится ждать. Проклятие, безлюдие сказывается во всем…
6) Как дела с ЦО? Если хотите, я могу дать ЦО обзор двухмесячной борьбы-работы в Питере. Кажется, нелишне будет. Сообщите, если нужно.
7) У нас из ЦО известий мало. Если есть у вас человек, пусть приедет с ношей (только умело и чисто) к № 3. Адрес знаете. Перед отправкой сообщите. Нужны ЦО и „Известия“ до зарезу. Несколько сот штук.
Семерка и „Луч“ в ссоре. Семерка хочет пригласить людей для того, чтобы осудить Дана. Мы своей компанией хотим их еще больше рассорить.
Друзья, немедля пришлите бакинские адреса: хотим организовать скандал Скобелеву»{12}.
Вечером 23 февраля 1913 г. на Калашниковской бирже был организован бал-маскарад, сбор от которого должен был пойти на благотворительные цели. Не исключено, что часть этих средств планировалось использовать ЦК РСДРП для своих нужд. Одним из организаторов этого мероприятия был друг М. И. Фрумкина присяжный поверенный Николай Николаевич Крестинский{13}.
Кто пригласил И. В. Джугашвили на бал-маскарад, выяснить не удалось, но показательно, что, прощаясь с ним в этот вечер, Р. В. Малиновский, встречавшийся перед тем с директором Департамента полиции С. П. Белецким, уже знал, что на Калашниковской бирже И. В. Джугашвили будет арестован{14}.
О том, что произошло дальше, через несколько дней сообщила газета «Луч» в статье «Арест во время маскарада»:
«В воскресенье, 24 февраля, в 12 ч. ночи в помещении Калашниковской биржи во время проводившегося там концерта-маскарада, устроенного с благотворительной целью, явились чины охранной полиции и заявили дежурившему в зале полицейскому чину, что среди гостей на маскараде присутствует лицо, подлежащее личному обыску и аресту. Один из агентов охранного отделения был допущен на концерт. В буфетной комнате агент указал полицейскому чиновнику на неизвестного, сидящего за столиком, занятым группой лиц, среди которых находились члены Государственной Думы. Неизвестный был приглашен следовать за полицейским чином и после безрезультатного обыска арестован и передан чинам охранного отделения. Назвать себя при аресте неизвестный отказался»{15}.
Почти сразу же после ареста И. В. Джугашвили Департамент полиции перехватил следующее письмо из Петербурга в Краков для В. И. Ленина:
«Пишу Вам, как влюбленный, каждый раз прилагаю „портрет“. Ах, дядя, в сем виде я был на днях ввержен в узилище. Вам, вероятно, уже написали об этом. Увы. Не придется Вам радоваться моему освобождению, так как позавчера „ввержен бысть“ наш милый „дюша-грузинчик“. Черти его принесли или какой дурак привел на свой „вечер“. Это было прямо нахальство идти туда. Я не знал о его пребывании в Питере и был ошарашен, узревши его в месте людне. „Не уйдешь“, — говорю. И не ушел. Все теперь на бобах, и я в частности. Мы уже стали толковать о реорганизации… и назначили День для детального обсуждения, но… Мне было приятно узнать от Василия, что Вы относитесь ко мне любовно… Кто-то мешает. Ума не приложу, кто… Изъятие грузина прямо сразило меня. У меня такое чувство, что и я скачу по тропинке бедствия, как и всякий другой, кто будет способствовать обновлению редакции. „Кто-то“ мешает, и „кто-то“ сидит крепко»{16}.
Это письмо, по сути дела, было сигналом о провокации в верхах партии. Однако Краков на подобные предупреждения почему-то не реагировал.
Выше уже отмечалось, что на Краковском совещании в состав Русского бюро были введены И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов, а обязанности его третьего члена по очереди должны были исполнять Р. В. Малиновский и Г. И. Петровский. После того как 10 февраля был арестован Я. М. Свердлов, а 23 февраля — И. В. Джугашвили, в Русском бюро остались только два члена — Р. В. Малиновский и Г. И. Петровский, причем первый занял в нем лидирующее положение.
Поскольку И. В. Джугашвили был арестован в ночь с субботы на воскресенье, можно было ожидать, что Петербургское охранное отделение рапортует о его задержании не ранее понедельника, 25-го. Однако его начальник уже утром 24-го поставил в известность о произошедшем ночью аресте как директора Департамента полиции{17}, что было не совсем обычно, но вполне понятно, так и министра внутренних дел{18}, факт явно неординарный. И тогда же, утром 24-го, директор Департамента полиции С. П. Белецкий дал Особому отделу распоряжение срочно составить справки на И. В. Джугашвили и Ф. Голощекина{19}. Заказ на справку с грифом «экстренно» был получен Регистрационным отделением Центрального справочного алфавита в 12.38, в 13.50 «Справка по ЦСА» на четырех листах была представлена в Особый отдел{20}, после чего началось срочное составление самой справки об И. В. Джугашвили. В этот же день она была представлена С. П. Белецкому.
«Вследствие приказания Вашего превосходительства, — писал заведующий Особым отделом А. М. Еремин, — имею честь представить краткие справки на членов Центрального комитета Российской социал-демократической партии Шаю Голощекина и Иосифа Джугашвили»{21}.
В чем заключалась причина подобной спешки, остается неизвестным. Однако обращает на себя внимание то, что если справка на Ф. Голощекина отложилась в архиве Особого отдела Департамента полиции{22}, то подобная же справка на И. В. Джугашвили сохранилась не только в архиве Департамента полиции{23}, но и в архиве Управления дворцового коменданта{24}. Возникает вопрос: не была ли она составлена по распоряжению дворцовой полиции? И не явилось ли это распоряжение причиной столь экстренного ее составления? Если принять такое допущение, получается, что дворцовая полиция получила информацию об аресте И. В. Джугашвили сразу же после его задержания{25}.
Две недели И. В. Джугашвили числился за Петербургским охранным отделением, и только 7 марта охранка передала его Петербургскому губернскому жандармскому управлению{26}. 11 марта здесь на основании «Положения об охране» была начата переписка по выяснению его политической благонадежности. Вести ее было поручено полковнику Леониду Николаевичу Кременецкому, о чем свидетельствует заполненная в этот день «литера А» № 5690, на основании которой 13 марта в 7-м делопроизводстве появилось дело № 392 «По наблюдению за производящейся в порядке Положения о государственной охране переписке о крестьянине Иосифе Джугашвили»{27}.
Трудно сказать почему, но внимание Л. Н. Кременецкого привлекло этапирование И. В. Джугашвили из Баку к месту первой сольвычегодской ссылки, и он сделал попытку проверить связанную с ним документацию. Направленный им запрос поставил бакинского градоначальника в тупик. Не обнаружив в своей канцелярии необходимых материалов, он 28 марта обратился к полицмейстеру с просьбой сообщить, «было ли донесено об исполнении предложения г. градоначальника от 4 ноября 1908 г. за № 4204 о высылке этапным порядком в Вологодскую губернию Иосифа Виссарионова Джугашвили и, в утвердительном случае, когда и за каким номером»{28}. 30 марта полицмейстер доложил, что «сообщение о высылке Джугашвили в Вологодскую губернию [было] послано в канцелярию бакинского градоначальника 30 ноября 1908 г. за № 2068»{29}. Как явствует из справки, приложенной к этому ответу, «по общей регистратуре № 2068 в получении не значится»{30}. 7 июня градоначальник обратился к полицмейстеру с вопросом, нет ли ошибки в его ответе{31}. После почти двухмесячного размышления, 2 августа, полицмейстер ответил, что ошибки в его ответе нет, но установить «по разносным книгам, под чью расписку сдали пакет под № 2068, не представляется возможным ввиду ветхости и недостачи последнего»{32}. 10 августа градоначальник запросил копию уведомления № 2068 от 30 ноября 1908 г.{33} В Баку не удалось обнаружить и копию этого документа. Поэтому 31 августа бакинский градоначальник обратился с просьбой «прислать копию с уведомления бакинского полицмейстера» о высылке И. В. Джугашвили в Вологодскую губернию. Бакинский градоначальник обратился к вологодскому полицмейстеру{34}. Только после этого поступило сообщение о том, что отношение бакинского полицмейстера № 2068 было получено 15 ноября 1908 г. и 5 марта 1909 г. за № 2307 отослано по месту водворения И. В. Джугашвили сольвычегодскому уездному исправнику{35}.
Чем примечательна эта переписка? Одно из двух: или в канцеляриях бакинского градоначальника и полицмейстера не существовало порядка в делопроизводстве, или же некоторые материалы, связанные с высылкой И. В. Джугашвили в 1908 г., исчезли Уже к 1913 г.
13 марта состоялся первый допрос И. В. Джугашвили, и на его основе 15 марта была составлена «литера Б» № 6083{36}. Судя по всему, в этот же день было произведено фотографирование и оформление регистрационной карты{37}. На этот раз переписка продолжалась немногим более месяца. 18 апреля она была завершена. 19-го генерал-майор Митрофан Яковлевич Клыков подписал постановление, в котором предлагалось вернуть И. В. Джугашвили в Нарымский край «на срок по усмотрению Особого совещания»{38}. 20 апреля в Департамент полиции была направлена «литера Г» № 8654{39}, а материалы переписки препровождены петербургскому градоначальнику{40}. 23-го за № 9270 он представил их в Министерство внутренних дел, откуда через 5-е делопроизводство они поступили в Особое совещание{41}. В связи с этим в 5-м делопроизводстве появилось дело № 245. Ни в фонде Департамента полиции, ни в личном фонде И. В. Сталина обнаружить его не удалось{42}. 7 июня министр внутренних дел Н. А. Маклаков утвердил постановление Особого совещания, в соответствии с которым И. В. Джугашвили подлежал высылке в Туруханский край на четыре года{43}.
Если учесть, что на счету И. В. Джугашвили было два года десять месяцев неотбытой нарымской ссылки, а Департамент полиции имел полное представление о его положении внутри партии, то принятое решение нельзя не признать либеральным.
ПРИМЕЧАНИЯ
В новой роли
1Кавтарадзе С. И. Из воспоминаний о товарище Сталине. Ворошиловград, 1936. С. 3–4.
2 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других сообщений. Зимнее движение 1911–1912 гг. Отд. III. С. 136–137, 142–143.
3Розенталь И. С. Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время. М., 1996. С. 82.
4 Дело провокатора Малиновского. М., 1992. С. 143, 164.
5Кавтарадзе С. И. Из воспоминаний о товарище Сталине. С. 3–4.
6 Ленинградская правда. 1939. 17 нояб.
7Мительман М. Сталин в Петербурге // Литературный современник. 1939. № 12. С. 134.
8 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 53 (В. Л. Швейцер).
9 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–7-В. Л. 29 об.
10 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 534. Л. 1–3 (М. К. Агаян).
11Эмексузян В. С. Сурен Спандарян. Красноярск, 1982. С. 27–28.
12 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 540. Л. 60.
13Познер С. М. Из истории революционной деятельности тов. Сталина в годы революционного подъема // Исторические записки. Т. 30. М., 1949. С. 89.
14 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5085. Л. 1. Опубликовано: Рабочее движение в Азербайджане в годы нового революционного подъема (1910–1914 гг.): Документы и материалы. Ч. 1. Баку, 1967. С. 201.
15 Там же. С. 205; Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 25.
16 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 54.
17 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5. пр. 2. Л. 2246. Опубликовано: Красный архив. 1941. Т. 2(105). С. 26.
18 Дело провокатора Малиновского. С. 143.
19Лурье М. Сталин в Петербурге в годы революционного подъема. С. 33.
20 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 2. Л. 234; Красный архив. 1941. Т. 2(105). С. 26; Джанибекян В. Провокаторы. Воспоминания, мысли и выводы. М., 2000. С. 49.
21Познер С. М. Из истории революционной деятельности товарища Сталина в годы революционного подъема. С. 90–91. См. также: ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 2. Л. 236.
22 Там же.
23 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 2. Л. 235.
24 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 26.
25 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–57-В. Л. 15. При публикации этого документа из него было исключено упоминание фамилии Н. М. Гванцеладзе (Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 26).
26 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 55, 56, 63.
27 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 2. Л. 249–249 об.; Красный архив. 1941. Т. 2(105). С. 26.
28 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 2. Л. 249–249 об.
29 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 136а. Л. 1.
30 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–57-В. Л. 12.
31 ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ч. 1. Д. 1027 (Н. Г. Полетаев). 27 л. Частично опубликовано: Полетаев Н. Г. Как родились «Звезда» и «Правда» // Правда. 1925. 5 мая.
32Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. М., 1946. С. 225–247.
33 Там же. Т. 5. М., 1947. С. 130.
34Аросев А. В. М. Молотов // Энциклопедический словарь библиографического института Гранат. Т. 41. Ч. 2. С. 62–63; Денике Ю. Купеческая семья Тихомировых // Новый журнал. Нью-Йорк, 1962. № 68. С. 281–286.
35 Там же. С. 282; Савельев С. Наше старое боевое знамя // Большевистская печать. 1939. № 5. С. 15; Москалев М. Русское бюро ЦК большевистской партии. 1912 — март 1917 г. М., 1947. С. 84.
36 Федор Раскольников о времени и о себе: Воспоминания, письма, документы Л., 1989.
37Раскольников Ф. Пламенная большевистская газета // Большевистская печать. 1939. № 5. С. 20; Шидловский Г. Конференции, обыски, разгромы, аресты… // Там же. С. 27.
38 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 70 (В. Л. Швейцер).
39 Там же. Ф. 558. Оп. 4. Д. 186. Л. 2 об. (литера Б.).
Нарым: туда и обратно
1 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 186. Л. 2–3 (литера Б.).
2 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–57-В. Л. 17; Ср.: Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 26.
3ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–57-В. Л. 16.
4 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 186. Л. 1.
5 Там же. Л. 3.
6 Там же. Л. 1.
7 Там же. Д. 214. Л. 13 об.
8Перегудова З. И. Политический сыск в России. 1880–1917 гг. М., 2000. С. 397–398.
9 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 186. Л. 2–3.
10 Там же. Л. 4.
11 Там же. Л. 1–2.
12 Там же. Д. 190. Л. 3.
13 Там же.
14Эмексузян В. С. По ленинскому пути: члены Русского бюро ЦК РСДРП и его агенты в сибирской ссылке. 1912 — февраль 1917 г. Красноярск, 1979. С. 24.
15 ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 5. Д. 244. Л. 199–200; Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы. 3-е изд. С. 100.
16Кровицкий Г. А. Путь старого большевика: К 60-летию Е. Д. Стасовой. М., 1933. С. 51.
17 ГАРФ. Ф. 102. 7Д. 1913. Д. 1413. Л. 26.
18 Там же.
19Кровицкий Г. А. Путь старого большевика. С. 51.
20 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 3. Л. 1д.; Шварц-Шварцман Д. В. Из революционного прошлого (Киевская организация РСДРП и Пражская конференция) // Вопросы истории КПСС. 1967. № 1. С. 115–120.
21 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 74–75.
22 Там же. Л. 74 (В. Л. Швейцер).
23 Там же Л. 75.
24 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 1–2, 5; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 3–4. Опубликовано с сокращениями: Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 27.
25 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 7.
26 Там же. Л. 5. 25 июня «Список о состоящем под гласным полицейским надзором» И. В. Джугашвили был составлен в Петербургском доме предварительного заключения (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4, Д. 190. Л. 5–6).
27 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. 20 л.
28 Биографическая хроника // Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. С. 418.
29 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 9.
30 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 7.
31 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 9.
32 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 7.
33 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 9.
34 Там же. Л. 10–11; Оп. 1. Д. 4356. Л. 1–4.
35 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 9; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4354. Л. 1.
36 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 8.
37 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 1–4.
38 Там же. Л. 5–7.
39 Там же. Д. 190.
40 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Вып. 36: Летнее движение 1912 г. СПб., 1912. Отд. V. С. 7.
41 Дни. 1928. 24 янв. (С. Верещак).
42Песикина Е. В Нарыме // Правда. 1939. 26 дек.
43 Дни. Париж, 1928. 24 янв. (С. Верещак).
44Песикина Е. В Нарыме // Правда. 1939. 26 декабря.
45 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Вып. 36: Летнее движение 1912 г. Отд. V. С. 7.
46 Там же. С. VIII.
47 Там же. II отд. С. 188.
48 Там же.
49 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 437–438 (А. Аавик).
50 Там же. Д. 190. Л. 15. Опубликовано: Нарым: Очерки и статьи. Новосибирск, 1936. С. 13–14; Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 27.
51 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 16.
52 Там же. Л. 15 об.
53 Там же.
54 Там же. Л. 17.
55 Там же. Л. 17 об.
56 Там же. Л. 18.
57 Там же. Л. 19.
Петербург — Краков — Петербург
1Мительман М. Сталин в Петербурге (1912–1913 гг.) // Литературный современник. 1939. № 12. С. 139.
2Кавтарадзе С. И. Из воспоминаний // Октябрь. 1942. № 11. С. 100.
3 Там же. С. 101–102.
4Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы. 3-е изд. С. 101.
5 ГАВО. Ф. 18. Оп. 2. Д. 3844 (А. Е. Аксельрод).
6Бадаев А. Е. О Сталине // Правда. 1939. 19 дек.
7Великанова А. Я., Кондратьев Б. И., Почебут Г. А. На пути ко второму штурму. Большевики Петрограда между двумя революциями. 1907–1917. Л., 1974.
8 Весь Петербург на 1914 г. С. 340, 578, 583; ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5. пр. 3. Л. 20–21.
9 Там же.
10Мительман М. Сталин в Петербурге. С. 132–147; Познер С. М. Из истории революционной деятельности товарища Сталина в годы революционного подъема. С. 94–95.
11 РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 381. Л. 16–17 (Г. Н. Гомон).
12 Там же. Ф. 558. Оп. 4. Д. 665. Л. 364–365.
13 Гори. Д. 448. Л. 1–4 (В. Л. Швейцер); ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 2. Ч. 1. Д. 42. Л. 268 (Саркисян).
14 Дело провокатора Малиновского. С. 143.
15 Материалы следственной комиссии ЦК РСДРП по делу Малиновского (май-ноябрь 1914 г.) // Вопросы истории. 1993. № 9. С. 109.
16 Дело провокатора Малиновского. С. 164.
17 Там же. С. 143.
18 Деятели революционного движения в России. Т. 5. Ч. 1. С. 298.
19 Дело провокатора Малиновского. С. 143.
20 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Вып. 36: Летнее движение 1912 г. Отд. II. С. 68–71, 124–125.
21Бибинейшвили Б. Камо. М., 1934. С. 325–326.
22 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Вып. 36: Летнее движение 1912 г. Отд. II. С. 68–71, 124–125.
23 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 214. Л. 6.
24 Там же. Д. 209. Л. 1–2.
25Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. С. 272.
26 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 263. Л. 3 (В. Савинов); Правда. 1939. 19 дек. (В. Савинов).
27 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 263. Л. 2–3 (В. Савинов).
28 Правда. 1939. 19 дек. (В. Савинов).
29Трифонов Ю. Исчезновение. М., 1988. С. 40.
30 РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 1782. Л. 11 (Т. А. Словатинская).
31 Там же. Ф. 71. Оп. 15. Д. 470. Л. 5, 26 (Т. А. Словатинская).
32Изнаирский С. Н. Н. Н. Крестинский: Материалы к биографии // Из глубины времен. Вып. 11. СПб., 1999. С. 174.
33 РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2035. Л. 4. (М. И. Фрумкин).
34Трифонов Ю. Исчезновение. С. 40.
35Чуев Ф. Молотов. Полудержавный властелин. М., 1999. С. 297.
36Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. Большевистская фракция IV Государственной Думы и революционное движение в Петербурге. М., 1932. С. 35.
37Трифонов Ю. Исчезновение. С. 40.
38Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 35.
39 Там же. С. 36–37; Лурье М. Сталин в Петербурге в годы революционного подъема. С. 89.
40Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 40.
41Бадаев А. Е. О Сталине // Правда. 1939. 19 дек.
42 Дело Малиновского // Речь. 1917. 17 июня.
43 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–57-В.Л. 34 (в этот день встречался и обедал с С. И. Кавтарадзе).
44 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 157. Л. 1–59. В ходе этого наблюдения охранка проверяла адреса Серафимы Меликовны Заваровой, Иоганна Герасимовича Жожикашвили, Ноя Мелитоновича Гванцеладзе, Суры Янкелевны-Фраимовны Готесман, Сильвестра Ясиевича Тодрии, Владимира Григорьевича Козлова, Абеля Шевелевича Левенсона и Моисея Шевеливича Левиисона (Там же. Л. 18–27).
45 Там же. Д. 193. Л. 2–3.
46 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–58-Б. Л. 55 об.
47 Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника. Т. 3. М., 1972. С. 52.
48Розенталь И. С. Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время. С. 90.
49 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5170. Л. 1.
50 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 531. Л. 158.
51 Государственная Дума. Четвертый созыв: Стенографические отчеты. Сессия первая. Ч. 1. СПб., 1913. С. 3.
52 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 531. Л. 331–332.
53 Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 3. С. 55.
54Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. М., 1957. С. 191.
55Аллилуева А. С. Воспоминания // Роман-газета. 1947. № 1 (13). С. 38.
56 Члены Государственной Думы. IV созыв. СПб., 1912.
57Петровский Г. И. Воспоминания о «Правде» // Правда. 1922. 5 мая.
58Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 42.
59 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 560. Л. 1; ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3939. Л. 1 (Г. И. Петровский).
60Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 60–61.
61Самойлов Ф. Н. По следам минувшего. М., 1940.
62 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 208.
63 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 532. Л. 62–63.
64Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 60–61; Дело провокатора Малиновского. С. 42; Большевистская фракция IV Государственной Думы. Л., 1938.
65 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 532. Л. 96.
66 Там же. Л. 101–101 об.
67 Там же. Л. 134–135 об.
68 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 560. Л. 1; ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3939. Л. 1 (Г. И. Петровский).
69 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 532. Л. 158.
70 Там же. ОО. 1912. Д. 5–58-Б. Л. 63 об.
71 Там же. Л. 64–65.
72 Там же. Л. 64 об.-65; Великанова А. Я., Кондратьев Б. П., Почебут Г. А. На путях ко второму штурму.
73Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 90.
В последний раз за границей
1 ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3941. Л. 1 (Э. Рахья).
2 Там же.
3 Там же. Л. 1–2; Ленинградская правда. 1939. 17 нояб.
4 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–58-Б. Л. 67 об.
5 ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3941. Л. 3, 9.
6 РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 189. Л. 65; Ф. 558. Оп. 1. Д. 4899. Л. 1.
7 Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника. Т. 2. С. 65; Большевики. 3-е изд. М., 1990. С. 195.
8 РГАСПИ. Ф. 4. Оп. 3. Д. 42. Л. 15.
9 Там же. Ф. 124. Оп. 1. Д. 233. Л. 3–5.
10 Там же.
11 Исторический архив. 1960. № 2. С. 25.
12 РГАСПИ. Ф. 4. Оп. 3. Д. 42. Л. 15 об.
13 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 5–46-Б. Л. 4 об.
14 Там же.
15 Там же. Л. 4.
16 Там же. Л. 4–4 об.
17Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. С. 271–284, 285–289.
18 РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 189. Л. 59.
19Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. М., 1991. С. 47. М. И. Скобелев, читаем мы в материалах Департамента полиции, относившихся к 1913 г., «убежденный социал-демократ, поддерживает материально издающуюся в городе Вена газету „Правда“» (донесение от 9 октября 1912 г. № 4107) (ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 307. Л. 185).
20Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 211.
21Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 46.
22 Там же.
23 РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 233. Л. 5.
24 См. с. 367, 373.
25 Там же. Ф. 558. Оп. 1. Д. 47. Л. 1.
26 Там же. Ф. 30. Оп. 1. Д. 4. Л. 1; ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 881. Л. 261.
27 Там же. Л. 267.
28 ГАСПИ. Ф. 30. Оп. 1. Д. 3. Л. 1; ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 881. Л. 305.
29 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 433 (О. Вейланд).
30Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 1. М., 1990. С. 220.
31Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 162.
32 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 882. Л. 251.
Преданный Малиновским
1 Основанием для такого заключения прежде всего является то, что в данном письме применительно к Ветрову употребляется выражение «закупорился, черт». Это же выражение тоже в отношении Ветрова мы встречаем в другом письме из Петербурга, которое было перлюстрировано 26 февраля 1913 г., что указывает на принадлежность их одному и тому же человеку. Между тем в этом последнем письме используется выражение «клянусь собакой», которое широко использовал И. В. Джугашвили.
2 В 1913 г. День работницы отмечался 17 февраля (Луч. 1913. 17 февр.).
3 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 882. Л. 251; ОО. 1913. Д. 5–57-Б. Л. 21.
4 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 659. Л. 1 (Ф. Н. Самойлов).
5 Дело провокатора Малиновского. С. 34.
6 Из архива Л. О. Дан. Амстердам, 1987. С. 101.
7 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 5–57-В. Л. 55.
8 С. Г. Шаумян был выслан в Астрахань на 5 лет 1 октября 1911 г. и приезжал в Петербург нелегально (Акопян Г. С. Степан Шаумян: Жизнь и деятельность. 1878–1918. М., 1973. С. 84, 87).
9 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 307. Л. 113–115. См. также: РГАСПИ. Ф. 160. Оп. 1. Д. 2. Л. 55.
10 Там же. Л. 54–58; Ф. 558. Оп. 4. Д. 211. Л. 1–4; ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 307. Л. 113–115.
11 Там же. Д. 5–57-Б. Л. 36.
12 Там же.
13 Там же. Д. 5–57. Л. 73.
14 Дело провокатора Малиновского. С. 216.
15 Арест во время маскарада // Луч. Петербург. 1913. 26 февр.
16 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 882. Л. 344–344об.; ОО. 1913. Д. 5–57. Л. 94.
17 Там же. Д. 5–57. Л. 115–115 об.
18 Там же. Л. 108–109.
19 Там же. 1912. Д. 5–57-В. Л. 59.
20 Там же. Л. 36–39; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 197. Л. 1–5.
21 Там же. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 5–57-В. Л. 59; Д. 5–57. Л. 94.
22 Там же. Л. 60.
23 Там же. Л. 96 (И. В. Джугашвили).
24 РГИА. Ф. 1328. Оп. 2. Д. 58. Л. 244–244 об.
25 Во главе дворцовой полиции в это время стоял полковник Борис Андреевич Герарди, отец которого служил на Кавказе и был кумом горийского аптекаря К. И. Шепфа (РГИА. Ф. 1343. Оп. 36. Д. 25670. Л. 7).
26 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 214. Л. 1, 12–14. Частично опубликовано: Красный архив. 1941. № 2 (105). С. 30.
27 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 214. В деле 26 листов. Бывшие в нем документы сохранились не полностью. Об этом свидетельствует отсутствие в нем «литеры Г» и постановления Особого совещания. Первая заверительная запись датирована 7 апреля 1925 г. (Л. 27).
28 Там же. Д. 627. Л. 45.
29 Там же. Л. 45 об.
30 Там же.
31 Там же. Л. 46.
32 Там же. Л. 47 об.
33 Там же. Л. 48.
34 Там же. Л. 51–51 об.
35 Там же. Л. 52.
36 Там же. Д. 214. Л. 8–9.
37 18 марта была составлена «Справка по Центральному справочному алфавиту» (Там же. Л. 16–18).
38 Там же. Л. 5–7. Опубликовано: Красный архив. 1941.Т. 2(105). С. 31–32.
39 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 214. Л. 2.
40 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 31.
41 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 218. Л. 2.
42 Каталог Департамента полиции.
43 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 32.