Кто стоял за спиной Сталина? — страница 2 из 41

Охранка и ее архивы

Поскольку значительная часть жизни И. В. Сталина до 1917 г. прошла в подполье, в тюрьмах, на этапах и в ссылке, первостепенное значение для ее изучения имеют архивные материалы карательных органов.

Начиная с 1880 г. главным штабом борьбы с революционным движением был Департамент полиции, пришедший на смену знаменитому Третьему отделению^{1}.

Первоначально Департамент полиции состоял из трех структурных подразделений. Первое делопроизводство ведало кадрами, второе разрабатывало нормативные материалы и контролировало деятельность местных полицейских учреждений, третье занималось розыском, осуществляло наблюдение за проведением следственных мероприятий по делам политического характера, проводимых жандармскими управлениями^{2}.

В 1883 г. для подобного контроля была создана новая структурная единица — четвертое делопроизводство^{3}. Тогда же появилось пятое делопроизводство, которое стало выполнять функции канцелярии Особого совещания при Министерстве внутренних дел, рассматривавшего дела, связанные с административной ссылкой^{4}. В 1894 г. возникло шестое делопроизводство, функции которого были определены недостаточно четко и затем неоднократно уточнялись и изменялись^{5}. 1 января 1898 г. из третьего делопроизводства был выделен Особый отдел, который сконцентрировал в своих руках руководство розыскной деятельностью^{6}. 6 сентября 1902 г. осуществление контроля над следственными мероприятиями было передано новому, седьмому делопроизводству^{7}. 12 марта 1908 г. появилось восьмое делопроизводство, сосредоточившее все материалы, необходимые для розыска политических преступников^{8}. С 1 января 1907 г. начал функционировать Регистрационный отдел, на который была возложена обязанность вести учет документации, поступавшей в Департамент полиции и исходившей из него. Важным его элементом стала именная картотека: Центральный справочный алфавит^{9}.

В 1914 г. Особый отдел был переименован в девятое делопроизводство^{10}. 27 марта 1915 г., когда с началом Первой мировой войны произошло резкое увеличение дел, связанных со шпионажем и «немецким засильем», все эти вопросы были оставлены за девятым делопроизводством, а руководство политическим сыском передано шестому делопроизводству^{11}. В сентябре 1916 г. Особый отдел снова был восстановлен как самостоятельная структурная единица^{12}.

Первоначально Особый отдел состоял из четырех отделений. На январь 1905 г. распределение обязанностей между ними выглядело следующим образом: первое отделение руководило наружным наблюдением, второе — внутренней агентурой, третье осуществляло контроль над учебными заведениями и общественными организациями, в ведении четвертого отделения находились вопросы, связанные с военным шпионажем и государственной изменой, т. е. вопросы контрразведки^{13}.

Ставший в 1906 г. директором Департамента полиции Максимилиан Иванович Трусевич с 1 января 1907 г. ввел новую структуру Особого отдела: первое отделение должно было осуществлять общее руководство розыскной деятельностью и ведать кадрами, в том числе агентурой, второе — вести розыскную работу среди эсеров и партий анархо-эсеровского направления, третье — руководить розыскной деятельностью по РСДРП и другим рабочим партиям, четвертое — заниматься национальным движением и следить за ввозом оружия^{14}.

На местах политический розыск долгое время сосредоточивался главным образом в губернских жандармских управлениях. Исключение из этого правила до начала XX в. составляли только Варшава, Москва и Петербург, где розыскную деятельность осуществляли специально созданные для этого учреждения — охранные отделения.

В августе 1902 г. подобные учреждения (первоначально они назывались розыскными отделениями или охранными пунктами, а затем, с 1903 г., — охранными отделениями^{15}) появились еще в 8 городах^{16}. В декабре 1907 г. их насчитывалось уже 27^{17}.

1 сентября розыскное отделение, вскоре переименованное в охранное отделение, начало функционировать в Тифлисе^{18}. В 1904 г. охранные пункты появились в Баку и Батуме^{19}. Осенью 1908 г. Бакинский охранный пункт был преобразован в охранное отделение, а Батумский ликвидирован^{20}.

В 1905 г. Николай II восстановил наместничество на Кавказе, во главе которого был поставлен бывший министр императорского двора граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков (1837–1916)^{21}. Через несколько дней, 22 мая, при нем была учреждена специальная должность заведующего полицией, на которую назначили бывшего руководителя дворцовой полиции генерала Е. Н. Ширинкина^{22}, его помощником стал бывший провокатор Михаил Иванович Гурович^{23}. 24 августа 1906 г. должность заведующего полицией на Кавказе была упразднена, его функции переданы помощнику наместника на Кавказе по гражданской части^{24}, а для руководства полицией при Канцелярии наместника создан Особый отдел, который возглавил полковник Василий Александрович Бабушкин^{25}.

В результате этого с 1905 г. жандармские управления, охранные и розыскные отделения на Кавказе оказались в двойном подчинении: с одной стороны, в подчинении Департамента полиции, с другой — наместника. А поскольку согласно 27-й статьи «Учреждения Управления Кавказским и Западным краем» непосредственным начальником всех местных органов власти являлся наместник, заведующий полицией сразу же поставил вопрос о том, чтобы вся информация местных органов политического сыска направлялась на его имя и уже он представлял бы ее в Департамент полиции^{26}.

В 1906 г. директор Департамента полиции М. И. Трусевич решил не только расширить сеть охранных отделений, но и создать промежуточное звено между охранным отделением и Департаментом полиции — районное охранное отделение. «Положение о районных охранных отделениях» было утверждено 14 декабря 1906 г.^{27} В результате этого в 1907 г. возникло Кавказское районное охранное отделение, руководство которым было возложено на начальника Тифлисского ГЖУ^{28}.

С самого начала между жандармскими управлениями и охранными отделениями возникло соперничество, завершившееся ликвидацией последних. Существует мнение, что это произошло по инициативе Владимира Федоровича Джунковского, который 18 января 1913 г. стал товарищем министра внутренних дел и одновременно командиром Отдельного корпуса жандармов^{29}. Однако удалось обнаружить доклад директора Департамента полиции Степана Петровича Белецкого от 2 апреля 1913 г., из которого явствует, что к началу 1913 г. уже было ликвидировано 17 охранных отделений^{30}.

Поэтому правильнее говорить о том, что В. Ф. Джунковский завершил реорганизацию, начатую его предшественником. 15 апреля 1913 г. им был подписан циркуляр о ликвидации еще 8 охранных отделений, в том числе Бакинского и Тифлисского^{31}. Удалось обнаружить материалы, связанные с передачей дел этих двух отделений в соответствующие губернские жандармские управления^{32}. Судьба подобных же материалов Енисейского и Иркутского охранных отделений остается неизвестной. В 1914 г. прекратило существовать Кавказское районное охранное отделение^{33}.

Основная информация о деятельности революционного подполья поступала в жандармские управления, охранные отделения и Департамент полиции по трем каналам: через филеров (внешнее наблюдение), тайную агентуру (внутреннее наблюдение) и «черные кабинеты» (перлюстрация). В местных органах политического сыска эта информация закреплялась, перерабатывалась и представлялась в Департамент полиции. На ее основе принимались соответствующие оперативные решения.

Деятельность губернского жандармского управления регламентировалась «Положением о корпусе жандармов», которое было утверждено в 1867 г.^{34}, а также должностными циркулярами^{35}. Деятельность розыскных и охранных отделениий определялась «Положением о начальнике розыскного отделения», утвержденным 12 августа 1903 г.^{36}, «Положением о районных охранных отделениях», утвержденным 14 декабря 1906 г., «Положением об охранных отделениях», утвержденным 9 февраля 1907 г.^{37}, и соответствующими должностными инструкциями, из которых наиболее важное значение имели инструкции о наружном наблюдении и о секретных сотрудниках^{38}.

«В канцелярии начальника розыскного отделения, — говорилось в „Положении о начальниках розыскных отделений“, — должны вестись по установленным на сей предмет образцам: а) регистрация данных наблюдения: агентурные записки, дневники наблюдения с соответствующими сводками, б) книга денежной отчетности, в) дела по переписке и г) листовой алфавит лиц, сведения о коих имеются в отделении»^{39}. Этот пункт с некоторой конкретизацией и дополнениями вошел в «Положение об охранных отделениях»^{40}.

Долгое время важнейшим источником сбора информации органами политического сыска являлось наружное наблюдение, позволявшее судить о контактах отдельных лиц между собой. Оно регламентировалось «Инструкцией филерам Летучего отряда и филерам розыскных и охранных отделений», утвержденной в октябре 1902 г.^{41}, а затем «Инструкцией начальникам охранных отделений по организации наружного наблюдения»^{42} и «Особой инструкцией» для филеров^{43}, которые были разосланы на места 10 февраля 1907 г.^{44}.

«Все сведения по наружному наблюдению за каждым отдельным лицом, — читаем мы в инструкции 1907 г., — записываются филерами ежедневно в вечерние рапортички. В дальнейшем сведения по наблюдению за лицами, принадлежащими к одной и той же организации, переписываются и соединяются в дневники наблюдения за определенный период времени (форма Б). При этом прежде внесения в дневник сведения выверяются соответственно позднейшим данным и делаются установки лиц и домов, которые в день наблюдения не были выяснены»^{45}.

«Сводки к дневникам наблюдения (без дневников), — говорится в инструкции далее, — к 5-му числу каждого месяца начальники охранных отделений представляют в районные охранные отделения, в Департамент же полиции представляются ими ежемесячно к 5-му числу следующего за отчетным месяца списки лиц, проходивших по наблюдению в этом месяце, по каждой организации отдельно, с полной установкой наблюдаемых (фамилия, имя, отчество, звание, лета, вероисповедание, занятие, кличка по наблюдению и в организации) и кратким указанием причин, вызвавших наблюдение. Наиболее серьезным (центральным) лицам следует давать вкратце характеристику в особом примечании к этому списку»^{46}.

Если первоначально главным источником информации было наружное наблюдение, то в начале XX в. на первый план выдвигается внутренняя агентура.

Объясняя причины этого, один из современных исследователей А. Левандовский пишет: «В сущности, в основе провокации, принятой в качестве главного средства борьбы с революционным движением, лежала исполненная глубокого пессимизма мысль о невозможности искоренить это движение целиком и полностью. Сколько ни хватай, всех не перехватаешь. В конце XIX — начале XX в. любой дельный охранник неизбежно должен был прийти к подобному печальному выводу. На место десятков арестованных, сосланных, заключенных в тюрьмы деятелей подполья проклятая неблагополучная русская действительность выдвигала сотни новых; разгромленные кружки и организации возрождались и продолжали свою работу с еще большим размахом. Хорошо усвоив эту закономерность, руководители… охранки ставили перед собой задачу не уничтожить подполье, а взять его под свой контроль, добиться возможности манипулировать им по своему усмотрению»^{47}.

До сих пор вопрос о том, как складывалась и развивалась агентурная деятельность, какими и с какого времени нормативными документами она регламентировалась, в научной литературе остается открытым. Первый по времени подобный документ, который удалось обнаружить в фонде Департамента полиции, это «Краткое руководство для заведования внутренней агентурой» (1906 г.)^{48}. Позднее была разработана и в 1907 г. утверждена «Инструкция о работе с внутренней агентурой»^{49}. Однако она не давала ответа на многие вопросы, которые возникали в розыскной деятельности. Поэтому в 1908 г. Московское охранное отделение предприняло попытку создания собственной инструкции о работе с секретными сотрудниками^{50}. Работа по совершенствованию инструкции 1907 г. велась и в Департаменте полиции, но вплоть до 1917 г. завершена не была. В то же время на протяжении 1907–1917 гг. появилась целая серия циркуляров, которые дополняли действовавшую инструкцию и уточняли некоторые ее положения^{51}.

Впервые отдельные ее фрагменты появились в печати в 1917 г., после февральского переворота^{52}, а полный ее текст был опубликован в 1941 г. в предназначенном для служебного пользования и поэтому долгое время являвшемся почти недоступном для исследователей издании «Заграничная агентура Департамента полиции. Записка С. Сватикова и документы Заграничной агентуры» (М., 1941. С. 121–131)^{53}. И только в самое последнее время, после того как были открыты многие архивные спецхраны, З. И. Перегудовой удалось опубликовать проект департаментской инструкции 1907 г.^{54}, а также инструкцию Московского охранного отделения 1908 г.^{55}.

Из этих нормативных документов явствует, что тайная агентура подразделялась на секретных сотрудников («агентов внутреннего наблюдения»), осведомителей («вспомогательных агентов») и так называемых штучников^{56}. Секретные сотрудники, как правило, являлись участниками противоправительственных организаций и за свою деятельность получали ежемесячное жалованье. В качестве осведомителей выступали дворники, швейцары, официанты, трактирщики и т. д., которые давали информацию на «общественных началах». Штучниками называли лиц, которые были близки к революционному подполью, но, в отличие от секретных сотрудников и осведомителей, давали информацию нерегулярно, т. е. от случая к случаю, и по этой причине получали не жалованье, а одноразовое вознаграждение, размер которого зависел от важности сообщенной информации.

Давалась ли секретным сотрудником при поступлении на службу расписка, установить пока не удалось. В 1932 г. в книге Л. П. Меньшикова «Охрана и революция» была опубликована исповедь провокатора, фамилию которого автор не пожелал раскрывать. В ней говорилось: «Одним из главных условий приема в секретные сотрудники охраны является письменный акт отречения — так сказать, запродажная расписка в виде ли откровенных показаний или прошения о помиловании, или ходатайства о приеме на службу и т. д.»^{57}. Это значит, что органы политического сыска стремились иметь документ, который отрезал бы секретному сотруднику дорогу назад.

Первоначально местные розыскные учреждения представляли в Департамент полиции только самые общие сведения о секретных сотрудниках и использовании средств на их содержание. После того как появились розыскные пункты, был утвержден «Свод правил, выработанных в развитие учрежденного господином министром внутренних дел 12 августа текущего года Положения о начальниках розыскных отделений». В нем говорилось: «Секретные агенты должны быть известны директору Департамента полиции. Как об агентах, имеющихся ныне, так и о вновь приобретаемых начальники розыскных отделений сообщают директору Департамента частными письмами без черновиков и занесения в журнал отделения»^{58}.

Так в Департаменте полиции было положено начало картотеке секретных сотрудников, не только входивших в штат Департамента полиции, но и находившихся на содержании местных органов политического сыска^{59}.

Позднее для контроля за сведениями, поступавшими с мест, была введена ежемесячная отчетность губернских жандармских управлений, охранных и розыскных отделений, которая должна была давать представление о количестве секретных сотрудников по каждой политической партии или организации с указанием их социального положения (рабочий, крестьянин, интеллигент), а также о расходовании отпускаемых на агентурные цели средств с указанием клички секретного сотрудника, его стажа, названия освещаемой им партии, размера выплачиваемого жалованья^{60}.

Департамент полиции требовал особой тщательности в сохранении тайны службы секретных сотрудников от окружающих.

«Никто, кроме лица, заведующего розыском, и лица, могущего его заменить, — подчеркивалось в департаментской инструкции, — не должен знать в лицо никого из секретных сотрудников».

И далее: «Фамилию сотрудника знает только лицо, ведающее розыском, остальные же чины учреждения, ведающего розыском, имеющие дело со сведениями сотрудника, могут в необходимых случаях знать только псевдоним или номер сотрудника. Чины наружного наблюдения и канцелярии не должны знать секретного сотрудника и по кличке». «Секретные сотрудники, — подчеркивалось в инструкции, — ни в коем случае не должны знать друг друга, так как это может повлечь за собой „провал“ обоих и даже убийство одного из них»^{61}.

Первоначально информация от секретных сотрудников поступала как в устной, так и в письменной форме (см., например, донесения Азефа^{62}.) В названной выше департаментской «Инструкции по организации и ведению внутреннего (агентурного) наблюдения» предусматривалось получение информации путем непосредственного контакта секретных сотрудников с их кураторами^{63}. В связи с этим особое внимание обращалось на содержание охранными отделениями специальных конспиративных квартир^{64}.

Однако, несмотря на то что в начале XX в. общение секретных сотрудников с их кураторами стало главной формой передачи информации, в виде исключения она могла поступать в органы политического сыска не только в устной, но и в письменной форме^{65}.

«На каждого секретного сотрудника, — говорилось в инструкции Департамента полиции, — заводится особая тетрадь (книжка), куда заносятся все получаемые от него сведения». Инструкция требовала, чтобы из этих книжек выписывались сведения об отдельных лицах и заносились на специальные листы, на каждом из которых сосредоточивались бы все агентурные сведения о том или ином лице, имевшиеся в охранном отделении^{66}.

Долгое время местные розыскные учреждения представляли в Департамент полиции только наиболее важную агентурную информацию. Названный выше «Свод правил, выработанных в развитие <…> Положения о начальниках розыскных отделений» ввел ежемесячное представление в Департамент полиции данных внешнего и внутреннего наблюдения по каждой губернии. А «Положение о районных охранных отделениях» (параграф 10) возложило на местные органы политического сыска обязательство ежемесячно представлять сводку агентурных данных не просто по губернии, а по каждой политической партии или же наблюдаемой организации отдельно^{67}.

6 декабря 1908 г. Департамент полиции дал по Особому отделу новую директиву (циркуляр № 42903):

«На основании циркуляра Департамента полиции от 3 сентября 1907 г. за № 133935, изданным в дополнение к параграфу 10 Положения о районом охранном отделении, представляются в Департамент полиции сводки агентурных сведений, из коих видна лишь общая картина деятельности всех сотрудников данного розыскного учреждения, но нет указаний, по которым можно было бы судить о деятельности каждого сотрудника в отдельности. Ввиду необходимости пополнения отчетности указанными сведениями Департамент полиции в дополнение к упомянутому циркуляру предлагает в первой графе сводок агентурных сведений в начале или в конце таковых обязательно указывать псевдоним или номер сотрудника, давшего агентурный материал, причем следует иметь в виду, что клички сотрудников как в денежной отчетности, так равно и в отчетности по розыску не должны быть изменяемы ни под каким предлогом в продолжении всей службы сотрудника в данном розыскном учреждении, причем, конечно, те же сотрудники для отделения могут носить и другие клички»^{68}.

Если до этого отчеты давали представление только о наблюдаемых организациях, то с этого момента открылась возможность контролировать и деятельность секретных сотрудников.

Третьим источником информации, которая собиралась органами политического сыска, являлась перлюстрация.

Перлюстрация (т. е. контроль за перепиской) уходит корнями в далекое прошлое. Первые специальные учреждения, занимавшиеся этим контролем, так называемые «черные кабинеты», появились в России еще в XVIII в. Первоначально их деятельность ограничивалась в основном столицей. В 1880 г. существовало уже семь перлюстрационных пунктов (Варшава, Киев, Москва, Одесса, Петербург, Тифлис, Харьков). Позднее их количество увеличилось, а ареал деятельности распространился почти на всю территорию империи. «По данным Департамента полиции, — пишет З. И. Перегудова, — через цензуру проходило ежегодно по всей стране примерно 380 000 писем». Письмо, по тем или иным причинам привлекшее к себе внимание, копировалось и направлялось в Департамент полиции, который производил выяснение личности его автора и адресата, а также всех упоминаемых в письме лиц. В 1907–1914 гг. количество перлюстрированных писем достигало пяти-десяти тысяч в год^{69}.

Важный комплекс документов откладывался в результате производства органами политического сыска следственных действий. В 1871 г. расследование политических дел было передано местным жандармским управлениям^{70}.

«Все расследования, производимые охранными отделениями и жандармскими управлениями, — писал бывший начальник Московского охранного отделения П. П. Заварзин, — принимали одну из следующих трех форм: 1) предварительное следствие, производимое следователем по особо важным делам округа судебной палаты, 2) формальное дознание, производимое жандармским офицером в порядке 1035 ст. Устава уголовного судопроизводства, которое по окончании передавалось прокурору для направления в судебную палату, 3) административное расследование или „переписка“, производившаяся на основании „Положения о государственной охране“»^{71}.

До 1902 г. «переписка» контролировалась 4-м, с 1902 г. — 7-м делопроизводством Департамента полиции, формальное дознание, кроме Департамента полиции, — прокуратурой и Временной канцелярией по особо важным уголовным делам при Министерстве юстиции.

21 мая 1887 г. специальным циркуляром № 1850 Департамент полиции установил документы, которые в обязательном порядке должны были представлять жандармские управления при производстве переписки или формального дознания^{72}. Не позже суток после начала следствия жандармское управление обязано было направлять в Департамент полиции специальное извещение об этом, которое в верхнем правом углу имело обозначение — букву «А» и поэтому на делопроизводственном жаргоне именовалось «литерой А». По получении «литеры А» до 1902 г. в 4-м, а с 1902 г. в 7-м делопроизводстве для контроля над следствием заводилось специальное дело, куда затем поступала вся связанная с ним переписка^{73}.

Если начиналось формальное дознание, за которым обязан был наблюдать прокурор, то одновременно с Департаментом полиции извещение о начале дознания направлялось в Министерство юстиции, и здесь во Временной канцелярии по особо важным уголовным делам тоже заводилось дело.

В ходе первого же допроса на каждого подследственного заполнялась анкета, в верхнем правом углу которой ставилось обозначение — буква «Б» и которая поэтому именовалась «литерой Б». Она содержала самые общие биографические сведения о задержанном. «Литера Б» направлялась в Департамент полиции, и здесь, если под следствием находилось несколько человек, на каждого из них в рамках общего дела заводилась особая папка, которая рассматривалась как часть этого дела и содержала сведения, касающиеся каждого подследственного в отдельности^{74}.

В случае изменения меры пресечения в Департамент полиции направлялась «литера В»^{75}, об окончании переписки или дознания Департамент полиции ставился в известность «литерой Г»^{76}.

Приступая к расследованию того или иного дела, губернское жандармское управление обязано было производить фотографирование. Насколько удалось установить, обязательное фотографирование политических преступников было введено циркуляром Третьего отделения № 4936 от 31 июля 1879 г. и регулировалось циркулярами № 4694 от 19 июня 1880 г., № 9579 — 31 декабря 1880 г., № 5734 — октябрь 1881 г., № 2395 — 19 октября 1885 г., № 807 — 26 марта 1886 г., № 2763 — 5 сентября 1890 г., № 3162 — 15 октября 1890 г.^{77}.

Одна фотография оставлялась в делах ГЖУ, пять следовало отправить в Департамент полиции^{78}. Одновременно циркуляр № 410 от 31 января 1903 г. предусматривал антропометрическое и дактилоскопическое обследование обвиняемого и составление специального протокола с описанием его примет^{79}.

Подтверждая обязанность жандармских управлений представлять в департамент фотографии лиц, обвиняемых в государственных преступлениях (фас и профиль), и отмечая разнобой в характеристике примет, циркуляр Департамента полиции № 410 от 31 января 1903 г. рекомендовал следующий набор вопросов для описания примет: 1) возраст, 2) рост — стоя и сидя, 3) телосложение, 4) цвет волос, 5) цвет глаз, 6) длина и ширина головы, 7) длина среднего пальца, мизинца левой руки и предплечья, 8) длина ступни левой ноги, 9) длина и ширина правого уха, 10) длина распростертых рук, 11) описание особых примет^{80}.

29 декабря 1906 г. был утвержден циркуляр № 1, в соответствии с которым вместо составления «протокола примет» предписывалось заполнение специальных регистрационных карт. «Два экземпляра такой карты, заполненной всеми сведениями с наклеенными на нее фотографиями, не позже как на другой день изготовления карточек [следовало] отсылать в Департамент полиции, адресуя в Регистрационный отдел».

«Со всех подвергаемых личному задержанию, — говорилось в циркуляре, — фотография должна быть снята по возможности или в самый день или же никак не позже следующего за задержанием дня»^{81}. Причем с этого момента фотография должна была иметь три вида: в профиль, в фас и в полный рост. Один экземпляр регистрационной карты с фотографиями оставлялся в ГЖУ, два направлялись в Департамент полиции и здесь поступали в Регистрационный отдел.

По окончании предварительного следствия и формального дознания дело или закрывалось, или же передавалось в суд. Материалы «переписки» по представлению губернатора или же градоначальника рассматривались Особым совещанием при МВД, которое имело право приговорить обвиняемого к ссылке на срок до пяти лет^{82}. Все дела вносились в Особое совещание 5-м делопроизводством Департамента полиции, где в связи с этим на каждого обвиняемого заводилось специальное дело^{83}.

Для того чтобы контролировать деятельность учреждений и ориентироваться в его документации, существовало правило учета входящих и исходящих документов. Подобные книги или журналы учета обязаны были вести все учреждения политического сыска, в том числе и Департамент полиции.

Это правило не всегда выполнялось. Так, в середине 1908 г. в Особом отделе имелось около 15 тыс. документов, многие из которых нигде не были зарегистрированы^{84}, поэтому 19 декабря 1909 г. Директор Департамента полиции сделал следующее распоряжение:

«В общий входящий журнал не вносятся лишь бумаги, требующие по своему содержанию особой конспирации (как то: о секретных сотрудниках, отчеты и сводки по наблюдению и агентуре, о предполагаемых ликвидациях и арестах по делам политическим); подобные бумаги передаются из Секретарской части к г. вице-директору, ведающему Особым отделом, или непосредственно в Отдел установленным порядком. Поступившие в делопроизводства бумаги по рассмотрении их делопроизводствами должны быть сначала записаны во входящий журнал (срочные немедленно) и затем только передаваться для исполнения. Исключение делается лишь для бумаг, не терпящих в исполнении ни малейшего отлагательства; подобные бумаги исполняются без записи в журнале, но немедленно по исполнении они должны быть внесены в журнал». В связи с этим обращалось внимание на необходимость для бумаг с пометкой «срочно» вести особый журнал входящих документов^{85}.

Для облегчения поисков необходимых документов в каждом подразделении существовала именная картотека. С 1 января 1907 г., как уже отмечалось, был учрежден Регистрационный отдел, который на основе картотек отдельных подразделений создал общую картотеку Департамента полиции: Центральный справочный алфавит. К 1917 г. в нем насчитывалось 2,5 млн карточек примерно на 2 млн человек^{86}.

Следующий комплекс документов был связан с пребыванием революционера под стражей и на этапе. В ссылку человек мог быть направлен с конвоем (по этапу) и без конвоя. В первом случае на каждого этапируемого составлялся так называемый открытый лист. Он представлял собой своеобразный паспорт арестанта и наряду с общими сведениями о нем содержал описание его примет. Если ссыльный получал возможность добираться самостоятельно, ему на руки выдавалось проходное свидетельство, в котором указывались маршрут следования, сроки выбытия и прибытия.

Еще одна группа документов формировалась в результате пребывания в ссылке. Обычно после того как Особое совещание принимало решение о высылке, 5-е делопроизводство Департамента полиции извещало об этом начальника губернии, в которую высылалось то или иное лицо. Здесь в канцелярии губернского правления на него заводилось специальное дело, в котором концентрировалась вся последующая переписка этой канцелярии, связанная с пребыванием данного лица в губернии под надзором полиции.

Подобное же дело заводилось в местном ГЖУ, в розыскном или охранном отделении, если таковые существовали, в канцелярии полицмейстера, когда ссыльный находился под гласным надзором полиции в губернском городе, или же в канцелярии уездного исправника, когда гласный надзор отбывался в уезде. В результате этого пребывание в ссылке имело своим следствием появление не менее трех-четырех дел, которые откладывались в архивах названных учреждений.

Что же из существовавшего до 1917 г. комплекса документов, в которых фигурировала фамилия И. В. Сталина-Джугашвили, дошло до нас?

Из истории архивных «чисток»

В любом учреждении существует правило, в соответствии с которым по истечении определенного времени документы, утратившие непосредственное практическое значение, или уничтожаются, или передаются на архивное хранение. По всей видимости, первоначально Департамент полиции в этом отношении руководствовался общими нормами, которые существовали в Министерстве внутренних дел, а затем были разработаны специальные «Правила сдачи дел в архив Департамента полиции», в которые со временем вносились уточнения и дополнения^{1}.

В рассматриваемое время действовали «Правила», утвержденные 19 декабря 1894 г., а затем скорректированные 29 августа 1909 г. В соответствии с ними допускалось уничтожение или же сдача в архив только оконченных дел. Причем все передаваемые в архив дела должны были иметь внутреннюю опись, т. е. перечень находящихся в нем документов, отпуски (т. е. копии) которых требовалось заверить, а листы пронумеровать. Обязательным являлось составление сдаточной описи, один экземпляр которой оставался в том подразделении, откуда поступали дела, а второй вместе с делами передавался в архив. Сдаточная опись могла содержать перечень только сдаваемых дел или же дублировать действующую делопроизводственную опись за тот или иной год с указанием в ней — подлежат ли сдаваемые дела уничтожению или хранению. В последнем случае следовало отметить срок хранения, по истечении которого эти дела тоже подлежали уничтожению^{2}.

Таким образом, некоторые документы карательных органов дореволюционной России, содержащие сведения об И. В. Джугашвили, могли быть уничтожены еще до 1917 г.

Первая специальная чистка архивов карательных органов дореволюционной России была произведена в дни февральского переворота и сразу же после падения монархии.

Уже 27 февраля в Петрограде начался разгром губернского жандармского управления и местного охранного отделения, пострадал Департамент полиции^{3}.

28 февраля первым начальником милиции Петрограда был назначен архитектор Дмитрий Андреевич Крыжановский, его помощником стал инженер Моисей Абрамович Метт, а начальником охраны Литейной части, на территории которой находился Департамент полиции, присяжный поверенный Борис Германович Кнатц[7]^{4}.

Именно Б. Г. Кнатц 1 марта взял под охрану Департамент полиции и первым получил доступ к его архиву^{5}.

На следующий день возникло Временное правительство, пост министра юстиции в котором занял депутат IV Государственной думы эсер А. Ф. Керенский. Первый приказ, который вышел из-под его пера (был опубликован 3 марта), гласил: «Поручается академику Академии наук Нестору Александровичу Котляревскому[8] вывести из Департамента полиции все бумаги и документы, какие он найдет нужными, и поместить их в Академию наук»^{6}, после чего без документального оформления началась передача архива Департамента полиции Н. А. Котляревскому^{7}.

4 марта была создана Чрезвычайная следственная комиссии для расследования противозаконных действий бывших министров и прочих должностных лиц (ЧСК), члены которой тоже получили доступ к архиву Департамента полиции. Председателем комиссии стал присяжный поверенный Николай Константинович Муравьев^{8}. 10 марта Временное правительство создало специальную Комиссию по разбору дел Департамента полиции. Ее возглавил историк Павел Елисеевич Щеголев^{9}. Деятельность этой комиссии курировал товарищ министра внутренних дел князь Сергей Дмитриевич Урусов^{10}. 15 июня 1917 г. она была преобразована в Особую комиссию по обследованию деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных ему учреждений^{11}.

Показательно, что А. Ф. Керенский, Н. А. Котляревский, Н. К. Муравьев, С. Д. Урусов и П. Е. Щеголев фигурируют в списках лиц, принадлежавших или же подозреваемых в принадлежности к масонству^{12}.

В апреле 1918 г. функции Особой комиссии по обследованию деятельности Департамента полиции были переданы Особой комиссии при Секретном отделе Историко-революционного архива в Петрограде, которую возглавил бывший эсер Н. С. Тютчев и которая просуществовала до конца 1919 г., когда ее функции перешли к Секретному столу того же архива, а позднее к Секретному отделу Архива революции и внешней политики^{13}.

В Тифлисе о февральских событиях в Петрограде стало известно днем 2 марта. Обыск в губернском жандармском управлении был произведен около 6 марта, а передача власти в руки нового органа — Исполнительного комитета — произошла только 13 марта^{14}. Поэтому жандармы имели возможность скрыть или же уничтожить наиболее секретные документы.

До Баку эхо петроградских событий донеслось к утру 3 марта. Не позднее 6 марта здесь тоже возник орган новой власти — Исполнительный комитет, который сразу же назначил нового начальника полиции. Им стал А. К. Леонтович. «7 марта, — сообщала газета „Каспий“, — начальник бакинской полиции гражданин А. К. Леонтович вызвал в управление полицмейстерства начальника жандармского управления и потребовал от него на основании постановления Исполнительного комитета немедленно сдать все дела и документы особо назначенной для этой цели Комитетом комиссии, во главе которой стоит гражданин А. Г. [Чочия]. Вместе с тем А. К. Леонтович потребовал от начальника жандармского правления выдать список всех секретных агентов управления»^{15}.

«Нами, — вспоминал один из членов названной выше Особой комиссии А. Хачиев, — арестован был жандармский полковник, но из-за промедления в ликвидации этих учреждений жандармские ротмистры скрылись и унесли с собой или уничтожили списки провокаторов. С большим трудом удалось установить путем допроса бывшего начальника наружного наблюдения фамилии агентов-провокаторов, которые были арестованы»^{16}. Сведения о них публиковались на страницах местной печати^{17}. Однако эти сведения не имели исчерпывающего характера, поскольку начальник наружного наблюдения мог знать только некоторых секретных сотрудников, причем главным образом тех, кто находился на службе непосредственно перед февральскими событиями 1917 г.

С 1918 по весну 1921 г. Кавказ оказался в огне Гражданской войны, который уничтожил многие архивные документы, в том числе и документы органов политического сыска.

В Вологде сразу же после падения монархии власть перешла к губернскому временному комитету, при котором была создана Комиссия общественной безопасности. В ее ведение и перешел архив местного ГЖУ^{18}. На протяжении Гражданской войны власть в Вологде принадлежала Советам, поэтому дореволюционные архивы должны были сохраниться с достаточной полнотой.

О том, как развивались события в Красноярске, существуют две версии.

По свидетельству А. Байкалова, в Красноярске Комитет общественной безопасности стал формироваться уже 28 февраля 1917 г. и на следующий же день поручил ему, А. Байкалову, взять под охрану губернское жандармское управление. «Я, — вспоминал А. Байкалов, — в ночь на 2 марта занял нарядом войск помещение жандармского управления. Офицеры были арестованы, унтер-офицеры отпущены по домам, а само помещение с его архивами поставлено под военную охрану»^{19}. В следующую ночь на вокзале был арестован начальник Енисейского ГЖУ полковник Л. А. Иванов[9], который возвратился из Ачинска, где он находился по делам службы. 3 марта начала действовать комиссия по разбору архива жандармского управления, в которую кроме А. Байкалова вошли Е. Е. Колосов (эсер, позднее член Учредительного собрания), Тугаринов (хранитель Красноярского краеведческого музея), адвокат B. Я. Гуревич. Часть сведений о секретных сотрудниках была опубликована в 1917 г. в местной печати^{20}.

По другим, более точным данным, Комитет общественной безопасности был создан в Красноярске лишь в ночь с 3 на 4 марта. Его возглавил ссыльный Б. И. Николаевский, ставший позднее известным историком. Только после этого «по постановлению Комитета общественной безопасности и Совета рабочих и солдатских депутатов [были] произведены аресты <…> начальника жандармского управления, жандармских ротмистров и нижних чинов жандармов. Из жандармского управления произведена выемка документов, находящихся теперь под охраной. При допросе жандармского ротмистра Оболенского[10] и беглом просмотре некоторых документов выяснилось участие в охранной работе многих провокаторов из числа ссыльных, рабочих и других, имена которых будут потом опубликованы»^{21}.

Если Енисейское губернское жандармское управление находилось в Красноярске, то Енисейский розыскной пункт, который с октября 1915 г. возглавлял ротмистр Виктор Николаевич Руссиянов, располагался в Енисейске. По воспоминаниям Б. И. Николаевского, когда пришли арестовывать В. Н. Руссиянова, «то застали его за сжиганием дел у себя в кабинете»^{22}.

За февральскими событиями последовали октябрьские, а с мая 1918 по начало 1920 г. Сибирь тоже оказалась в огне Гражданской войны. Многие архивные материалы органов политического сыска погибли.

Итак, в первые дни после падения царизма представители старой власти могли изъять и уничтожить по крайней мере некоторые самые секретные документы, в том числе осложнявшие выявление секретных сотрудников. Часть материалов, прежде всего в столице, погибла в ходе революции. Другие документы, пережившие февральские события в столице и на местах, на протяжении восьми месяцев 1917 г. находились в руках противников большевиков, которые имели возможность получить на руки все, что позволяло дискредитировать большевиков. Некоторые материалы погибли в годы Гражданской войны или же оказались в распоряжении белых правительств и интервентов. А то, что сохранилось в Советской России, прошло через руки органов ВЧК. И все документы, которые продолжали сохранять оперативный характер, несомненно, осели в архивах ВЧК — ОГПУ.

Поэтому, когда прекратилась война и открылась возможность обращения к архивам дореволюционных карательных органов царизма, они были уже изрядно «почищены».

В августе 1920 г. при Госиздате возникла Комиссия по изучению истории партии, которая 25 сентября того же года была преобразована в Комиссию для собирания и изучения материалов по истории Октябрьской революции и истории Коммунистической партии (Истпарт). Ее возглавил старый большевик Михаил Степанович Ольминский^{23}. Со временем отделения Истпарта появились в столицах советских республик, в краевых и губернских городах^{24}.

30 декабря 1922 г. был создан Институт К. Маркса и Ф. Энгельса^{25}. 8 июля 1923 г. появилось сообщение о создании Института В. И. Ленина, который официально был открыт 31 мая 1924 г.^{26} 10 мая 1928 г. ЦК ВКП(б) признал необходимым объединение Истпарта и Института В. И. Ленина^{27}, а в 1931 г. произошло объединение Института В. И. Ленина с Институтом К. Маркса и Ф. Энгельса в Институт К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина (ИМЭЛ), переименованный после XX съезда КПСС в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС^{28}.

После ликвидации Истпарта в двух городах (Баку и Ленинград) на основе его местных отделений возникли институты истории партии, а в Тбилиси — Историко-революционный и научный институт И. В. Сталина^{29}, который затем был преобразован в Грузинский филиал ИМЭЛ^{30}. В других городах материалы отделений Истпарта были переданы в партийные архивы соответствующих областей^{31}.

Под руководством этих учреждений развернулось выявление документов, а также сбор и публикация воспоминаний по истории рабочего движения в России.

Не позднее 1925 г. к выявлению документов, касающихся революционной деятельности И. В. Сталина, подключился он сам. Удалось обнаружить его письмо к сотруднику Грузинского отделения Истпарта Севастию Талаквадзе от 2 января 1925 г., в котором он писал: «Материалы (свои статьи) получил. Благодарю Вас. Прошу: 1) не издавать эти и другие материалы без моей санкции, 2) прислать мне, если возможно, весь комплект „Дро“ и „Ахале дроеба“, в них помещен целый ряд моих статей без подписи, 3) обнаружить как-нибудь в архиве „Союзного комитета“ мою статью „Кредо“, написанную в начале 1904 г., 4) прислать мне комплект нелегального органа „Борьба“ и „Борьба пролетариата“. С товарищеским приветом И. Джугашвили (Сталин)»^{32}.

Из этого явствует, что первоначально И. В. Сталина интересовало главным образом то, что лежало на поверхности и было доступно каждому. О том, что его беспокойство не было лишено оснований, свидетельствует уже упоминавшаяся публикация архивных документов о нем, которая появилась в декабре 1925 г. на страницах газеты «Заря Востока».

Разумеется, у И. В. Сталина не было времени для архивных поисков. Поэтому они были поручены И. П. Товстухе, который начал выявлять и изымать материалы об И. В. Сталине, мотивируя это необходимостью подготовки Собрания его сочинений.

Одним из наиболее ранних следов этой работы является письмо И. П. Товстухи от 8 марта 1927 г. на имя Н. И. Адоратского, в то время одного из руководителей Центрального архивного управления СССР: «В „Известиях“ от 6 марта имеется телеграмма из Вологды о нахождении там документов о пребывании Сталина в вологодской ссылке и о пересылке их в Центрархив. Очень прошу Вас распорядиться по получении документов или прислать нам их для просмотра, или дать копию их (работу по снятию копий мы оплатим). С ком. приветом Товстуха»^{33}.

О каких именно документах в данном случае шла речь, установить пока не удалось. Однако обращает на себя внимание, что в деле № 301 Вологодского ГЖУ за 1911 г. и в деле № 65 Вологодского полицейского управления за тот же год, которые хранятся в бывшем Центральном партийном архиве ИМЛ при ЦК КПСС (сейчас это Российский государственный архив социально-политической истории, РГАСПИ, а ранее — Российский центр хранения и использования документов новейшей истории, РЦХИДНИ), первая заверительная запись была сделана в Архиве революции и внешней политики 12 мая 1927 г.^{34}.

В конце 20-х гг. начинается выявление сталинских материалов на Кавказе.

В этом отношении показательно письмо секретаря Закавказского крайкома ВКП(б) Сефа И. П. Товстухе от 22 мая 1930 г.:

«…Мы, — писал Сеф, — закончили совсем сбор материалов в архивах жандармского управления и охранного отделения, характеризующих работу товарища Сталина в Закавказье. Нам повезло, так как в делах сохранились указатели, где хранится переписка о Сталине, и по этому указателю мы обнаружили до 250 листов документов. Если есть хоть какая-либо надежда, что этот материал в течение какого-либо периода будет просмотрен товарищем Сталиным, я его также привезу»^{35}.

7 июня 1930 г. Сеф обратился с письмом в Закавказский крайком ВКП(б), по всей видимости, к Геворку Аветисяну: «Товарищ Геворк! Я получил телеграмму от секретаря т. Сталина т. Товстухи с просьбой привезти все материалы, по которым можно будет выявить окончательно написанное т. Сталиным. Я везу с собой ряд дел, газет и прокламаций. Прошу тебя выслать на имя Товстухи (с обязательством возврата) фельдъегерской [почтой] или привезти самому в период союзного съезда в Москву дела о тов. Сталине (три дела, хранящиеся у Вас), газету „Гудок“ за 1907, 1908 гг., газету „Бакинский пролетарий“ за 1907, 1909 гг. с приложением „Бакинского рабочего“ за 1907 г.»^{36}

10 апреля 1931 г. за заведующего Истпартом при Закавказском краевом комитете ВКП(б) Измайлов направил И. П. Товстухе письмо № 59-с, в котором говорилось: «Препровождая при сем список материалов, относящихся к революционной деятельности товарища Сталина, и список дел, переданных товарищу Сефу для передачи Вам, просим подтвердить получение таковых. В случае неполучения вышлем копии имеющихся у нас материалов, дальнейшая проработка которых продолжается по нашим заданиям Центрархивом Грузии. Кроме того, просим по использовании указанные в списке дела вернуть по адресу: Тифлис, ул. Дзержинского, № 8, Закрайком, Истпарту». К письму был приложен список дел, содержавших листовки за 1902–1907 гг. и «Список материалов, относящихся к революционной деятельности товарища Сталина», включавший в себя 162 архивных дела^{37}.

В этот же день, 10 апреля 1931 г., И. П. Товстухе было направлено письмо заведующего Грузинским Истпартом Готосладзе: «Препровождаю при сем список материалов, относящихся к революционной деятельности товарища Сталина, и список дел, переданных товарищу Сефу для передачи Вам», — говорилось в нем, и далее дублировался текст приведенного ранее письма Измайлова. В приложении был дан список прокламаций и статей Сталина^{38}.

На рубеже 20–30-х гг. подобная же работа велась и в Баку. 12 февраля 1931 г. секретарь И. В. Сталина Александр Николаевич Поскребышев обратился в Институт истории партии им. С. Шаумяна с предложением «поискать документов тов. Сталина», а также с просьбой выслать комплект листовок и газеты «Бакинский пролетарий» за 1907–1910 гг.^{39}.

Сохранился ответ директора института Рахметова А. Н. Поскребышеву, из которого явствует, что затребованные материалы были отправлены в Москву. К письму был приложен их перечень, в котором под № 5 значилось: «Перепечатка из дела градоначальника, II отд. № 37, конспект докладов тов. Сталина и его показания — 12 листов». «Одновременно сообщаем, — информировал Рахметов А. Н. Посребышева, — что Институтом приняты меры к выявлению материалов, имеющихся в Тифлисе и в Центральном архивном управлении и Баку, где просматриваются фонды бакинского градоначальника, жандармерии и сыскной полиции»^{40}.

4 апреля 1931 г. директор бакинского Института им. С. Шаумяна Рахметов направил на имя И. П. Товстухи новое письмо:

«Сегодня выслал новую партию материалов. Я не знаю, надо ли отдельно послать Вам копию всего, или практически все, посылаемое А. Н. Поскребышеву, попадает к Вам. Считаю необходимым обратить Ваше внимание на то обстоятельство, что наш сотрудник, работавший в Тифлисе, обнаружил там ряд новых сталинских материалов. Однако у них не осталось списка посланного ранее товарищем Сефом. Далее, Вы пишете, что в феврале прошлого года Вы давали мне список статей Сталина. Здесь, видимо, недоразумение, ибо я зимой 1929–1930 гг. в Москве не был. А к стыду нашему надо сознаться, что товарищ Геворк Аветисян, который с Вами переписывался и на эту тему, считал эту работу своей личной работой, а не работой института, и после снятия его с работы у нас не оставил почти никаких следов, что он послал, какие у него описи и т. д. В связи со всем этим у меня встает такой вопрос: считаете ли Вы необходимым, чтобы мы, закавказские институты истории партии, вплотную взялись за дело помощи Вам в издании сочинений Сталина, или дело ограничится более или менее эпизодическим выполнением отдельных заданий?»

Далее в письме сообщались координаты Сефа: «Сеф работает в Культпроме Хамовнического РК в Москве. Я ему уже написал обо всем»^{41}.

Сохранился недатированный отчет о командировке из Баку в Тифлис заведующего музеем Беленького, в котором сообщалось об обнаружении четырех дел, на обложке которых фигурировала фамилия Джугашвили. Далее отмечалось: «По словам работника Госархива Грузии и Института им. Сталина, тов. Сеф взял большое количество материалов из Госархива и Музея, не оставив никаких копий»^{42}.

3 апреля 1932 г. директор Института истории партии им. С. Г. Шаумяна Морозов писал И. П. Товстухе:

«Согласно письма тов. Поскребышева, Институтом им. С. Г. Шаумяна были отправлены при письме № 239/с от 3 марта и № 267 от 3 апреля 1931 г. в ЦК ВКП(б) разные материалы о работе товарища Сталина в Баку в период 1907–1910 гг., о чем известили Вас письмом № 238/с от 3 марта и № 268/с от 3 апреля. Кроме то-. го, Институтом был тогда же командирован в Тифлис сотрудник, который занялся розыском материалов там. Наш сотрудник, работавший в Тифлисе, обнаружил там ряд новых материалов, которые также были пересланы Вам при письмах Закрайкома ВКП(б) за № 59/с от 10 апреля и № 62/с от 11 апреля 1931 г. Одновременно телеграфно было предложено б. директору Института Ратгаузеру выслать тов. Поскребышеву газету „Бакинский пролетарий“, № 7. Кроме упоминаемых материалов больше ничего нового у нас не имеется»^{43}.

По всей видимости, после Закавказья настала очередь тех мест, где И. Сталин отбывал ссылку. 21 февраля 1932 г. И. П. Товстуха разослал сразу в несколько адресов письмо, в котором просил произвести просмотр газет и архивов с целью выявления материалов об И. В. Сталине, причем специально подчеркивалось, что эта работа должна быть проведена так, чтобы не привлекать к себе внимания^{44}.

3 марта 1934 г. ИМЭЛ заключил специальный договор с Архивом революции и внешней политики на проведение фронтального обследования центральных и местных архивов на предмет выявления документов об И. В. Сталине^{45}.

22 февраля 1936 г. Центральное архивное управление (ЦАУ) РСФСР препроводило в ИМЭЛ копию сообщения Красноярского краевого архивного управления об обнаружении документа, связанного с пребыванием И. В. Сталина в туруханской ссылке^{46}. 2 марта того же года заместитель заведующего Партархивом ИМЭЛ обратился в ЦАУ с письмом:

«Партархив ИМЭЛ просит вашего распоряжения о высылке в партархив из Красноярского краевого архивного управления документов о товарище Сталине И. В. Взамен подлинных вышлем фотокопии. Заместитель заведующего партархива [Фалин].»^{47}.

То ли не поняв действительный смысл предшествовавшего письма, то ли не пожелав сделать это, 22 марта ЦАУ РСФСР направило в Партархив ИМЭЛ ответ, в котором говорилось: «ЦАУ сообщает, что ЦАУ затребовало от Красноярского архивного управления выявленный документ о т. Сталине для передачи документа в Партархив ИМЭЛ»^{48}.

29 августа 1936 г. Восточно-Сибирское краевое архивное управление направило в ЦАУ партию выявленных документов об И. В. Сталине^{49}. Однако обещанных фотокопий взамен этого, по всей видимости, не получило.

Подобная же работа велась и в северных архивах.

22 декабря 1936 г. секретарь Северного краевого комитета ВКП(б) Д. Конторин сообщал секретарю ЦК ВКП(б) и одновременно наркому внутренних дел СССР Н. И. Ежову:

«Согласно наших переговоров посылаем по описи дела, извлеченные из Северного краевого архива, о царской ссылке тов. Сталина в гор. Сольвычегодск и Вологду в году 1909–1912»^{50}.

О том, как это делалось, свидетельствует объяснительная записка заведующего Историко-партийным архивом Архангельского обкома партии Пирогова от 14 апреля 1938 г. по поводу изъятия из Фонда вологодского губернатора архивного дела № 1903 за 1908 г.:

«Дело № 1903 о товарище Сталине, полученное в Вологодском архиве Хорошко и Сенчуковым, сфотографированное Истпартом, бывший секретарь Архангельского обкома ВКП(б) Конторин (позднее разоблаченный враг народа) заделал при мне лично в конверт с адресом на имя тов. Поскребышева (секретариат тов. Сталина). Препроводительную писал Попов Николай, работавший тогда в Отделе печати, он должен это помнить. Отсылал Конторин это дело, вероятно, через фельдсвязь через своего секретаря Толстикова (арестованного органами НКВД), было это в тот момент, когда по распоряжению Конторина отсылали дела, хранившиеся в Истпарте, на имя секретаря ЦК ВКП(б) тов. Ежова Н. И. Эти дела на имя Ежова Н. И. в заделанное виде мной и товарищем Федосеевым были переданы фельдсвязи для отсылки по указанному выше адресу. Опись на отосланные дела тов. Ежову имеется у Вас в НКВД. Зав. Истпартотделом Архангельского обкома ВКП(б) Пирогов»^{51}.

По всей видимости, многие документы были направлены из Архангельска в Москву в виде копий. Поэтому И мая 1938 г. и. о. заведующего Партархивом ИМЭЛ Остроухов обратился в Архангельский ОК ВКП(б) с предложением выслать «согласно присланной Вами описи подлинники документов об И. В. Сталине, относящиеся к периоду пребывания его в ссылке на Севере; у себя оставьте фотокопии»^{52}.

31 мая 1938 г. Архив Архангельского обкома ВКП(б) ответил Остроухову, что отсылка документов задерживается из-за снятия их фотокопий. Одновременно с этим архив предложил Остроухову: «Если Вы считаете необходимым сосредоточить хранение всех подлинных документов, относящихся к пребыванию И. В. Сталина в северной ссылке, в Партархиве ИМЭЛ, просим Вас обратиться к секретарю ЦК ВКП(б) т. Ежову и в Секретариат т. Сталина к т. Поскребышеву о передаче в Партархив ИМЭЛ всех отосланных обкомом ВКП(б) в их адрес подлинных документов, а также оттиска брошюры „И. В. Сталин в царской ссылке на Севере“»^{53}.

6 декабря 1938 г. заведующий Истпартотделом Архангельского ОК ВКП(б) Пирогов информировал секретаря Архангельского обкома партии Никонорова: «Архангельским Истпартом о ссылке на Север и революционной деятельности И. В. Сталина в 1908–1912 гг. собрано свыше 350 документов»^{54}.

Часть материалов, изымаемых из местных архивов, передавалась в Архив революции и внешней политики, другая — в Архив ИМЭЛ, третья — в 6-й сектор Общего отдела ЦК ВКП(б), т. е. в архив И. В. Сталина.

После того как в 1940 г. в ИМЭЛ был создан Кабинет произведений И. В. Сталина и началась подготовка к изданию собрания его сочинений, и. о. заведующего Кабинетом Д. Чугаев обратился к руководству института с докладной запиской, в которой говорилось: «Необходимо дирекции ИМЭЛ поставить вопрос перед ЦК ВКП(б) о сосредоточении произведений И. В. Сталина и материалов о Сталине в архиве ИМЭЛ»^{55}.

Начавшаяся война сорвала реализацию этой идеи. Но когда исход войны определился, данный вопрос возник снова. 8 сентября 1944 г. был составлен «План мероприятий по выявлению документов В. И. Ленина и И. В. Сталина в фондах государственных архивов ГАУ НКВД СССР»^{56}. После окончания войны ИМЭЛ представил на имя управляющего Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрова записку, в которой снова поднял вопрос о сосредоточении всех рукописей И. В. Сталина и материалов о нем в ЦПА ИМЭЛ^{57}. И хотя пока не удалось обнаружить соответствующего постановления, есть основания утверждать, что подобная работа была начата.

В это время произошла очень странная история, героем которой стал доцент Вологодского педагогического института Павел Александрович Ефимов, работавший над кандидатской диссертацией, посвященной деятельности В. М. Молотова и И. В. Сталина в вологодской ссылке^{58}.

Его научная работа почти с самого начала привлекла к себе внимание ИМЭЛ, и 15 апреля 1944 г. его сотрудница С. Эвенчик направила на имя директора института следующую служебную записку:

«Считаю необходимым сообщить о вновь выявившемся сегодня из беседы с т. Ефимовым факте. На руках у него имеется список провокаторов, составленный по материалам вологодского архива, с подробными данными о каждом. Ефимов наводит по этим фамилиям справки у разных лиц и, в частности, спросил у меня об одной фамилии. Мне кажется, что список надо немедленно забрать и прекратить деятельность Ефимова в этом направлении»^{59}.

Директор ИМЭЛ не мог не знать, что с 1927 г. все архивные материалы, связанные с политическим сыском, были засекречены и доступ к ним закрыт для всех «за исключением сотрудников (архивов. — А.О.), назначаемых для непосредственной работы над этими материалами, и представителей ОГПУ»^{60}. Поэтому он взял паузу, по всей видимости, чтобы с кем-то проконсультироваться, и только затем последовала его резолюция: «Список изъять»^{61}.

После этого 5 июля 1944 г. С. Эвенчик была направлена в Архангельск и Вологду. Здесь она ознакомилась с архивными делами, которые до нее выдавались П. А. Ефимову, и обнаружила, что в ряде дел некоторые документы. изъяты, а заверительные подписи подделаны. Об этом она сразу же поставила в известность обком партии и областное управление НКВД, после чего последовал обыск на квартире П. А. Ефимова. Было обнаружено более 150 листов выкраденных им документов, а также фотокопии сталинских писем к местной жительнице П. Г. Онуфриевой, с которой И. В. Сталин встречался в 1911 г. После изъятия обнаруженных документов, а также негативов писем П. Г. Онуфриевой из местного фотоателье возник вопрос о возбуждении против П. А. Ефимова уголовного дела. Вопрос о нем был вынесен на заседании бюро Областного комитета ВКП(б)^{62}.

Однако это дело так и не было начато, все ограничилось лишь обсуждением поведения П. А. Ефимова на бюро обкома партии (протокол заседания 5, 8 и 9 августа 1944 г.), которое постановило: «За самовольное изъятие подлинных документов Областного государственного архива тов. Ефимову объявить выговор», причем без занесения в учетную карточку^{63}. П. А. Ефимову, правда, пришлось оставить пединститут. Но, как явствует из его личного дела, его уволили по собственному желанию^{64}.

После этого П. А. Ефимов уехал в Ленинград и здесь стал доцентом Горного института, а в 1945 г. занял должность заведующего кафедрой марксизма-ленинизма Высшего мореходного училища. В том же году его наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» С января 1947 по май 1948 г. он находился на курсах Академии общественных наук при ЦК ВКП(б), по окончании которых защитил кандидатскую диссертацию на тему «Революционная деятельность В. М. Молотова в вологодской ссылке». Возвратившись из Москвы, П. А. Ефимов возглавил кафедру марксизма-ленинизма в Высшем художественно-промышленном училище, но проработал там недолго. В январе 1949 г. он стал доцентом консерватории, а в сентябре того же года — доцентом кафедры истории КПСС Ленинградского педагогического института им. М. Н. Покровского; в 1950–1951 гг. он исполнял здесь обязанности заведующего кафедрой истории КПСС. В 1957 г. в связи с упразднением этого учебного заведения П. А. Ефимов был принят в штат Ленинградского педагогического института им. А. И. Герцена, но проработал только до марта 1958 г., после чего был уволен «как неутвержденный в установленном порядке». Дальнейшая его судьба неизвестна^{65}.

Эта история не оставляет сомнения в том, что, изымая из архива документы, П. А. Ефимов выполнял чье-то поручение. Но чье? Этот вопрос пока остается открытым.

Показательно, что вскоре после истории с П. А. Ефимовым весь фонд Вологодского ГЖУ был передан в Центральный государственный исторический архив г. Москвы. Заслуживает внимания и то, что никаких документов (ни соответствующих распоряжений, ни актов сдачи-приемки), связанных с перемещением этих материалов в Москву, в деле фонда нет. В Москве фонд Вологодского ГЖУ находился до тех пор, пока 14 марта 1949 г. не последовало распоряжение Главного архивного управления МВД СССР № 12/01067 о его возвращении в Вологду. 7 сентября 1950 г. по акту № 1 Государственному архиву Вологодской области были переданы дела 1908 г., по акту № 2 от 16 декабря 1950 г. — 5854 единицы хранения за 1827–1917 гг. Сами эти акты в деле фонда тоже отсутствуют^{66}.

В результате этого перемещения прежде всего исчезли старые делопроизводственные описи, по которым дела выдавались читателям вплоть до 40-х гг.^{67} О том, что подобное исчезновение было неслучайным, свидетельствуют два факта. Во-первых, когда в 1951 г. фонд был подвергнут новому описанию, прежняя его структура, отражавшая структуру ГЖУ и особенности его делопроизводства, была ликвидирована, все дела перегруппированы и перенумерованы^{68}. А во-вторых, в 1958 г. были изъяты и уничтожены почти все журналы входящих и исходящих бумаг фонда Вологодского ГЖУ^{69}. Это дает основание утверждать, что таким образом была произведена его чистка, часть хранившихся в нем материалов изъята, и сделано все, чтобы стало невозможным определение, какие именно документы исчезли.

Подводя итог, следует отметить, что начиная с 20-х гг. на протяжении многих лет предпринимались усилия по розыску и изъятию из местных и центральных архивов документов об И. В. Сталине. Если бы они были сконцентрированы в одном месте и предоставлены в распоряжение исследователей, это можно было бы объяснить интересами науки, желанием создать максимально удобные условия для изучения биографии вождя. Однако архивные материалы о нем были, изъяты и закрыты для использования. Вспомним, что в начале 30-х гг. И. В. Сталин не дал разрешения на доступ к ним даже А. М. Горькому и Е. Ярославскому. Были ограничены и возможности сотрудников ИМЭЛ.

Следовательно, цель изъятия документов об И. В. Сталине заключалась не в том, чтобы облегчить изучение его биографии, а в том, чтобы сделать невозможным неконтролируемое использование этих документов. Получается, что И. В. Сталин не только не желал, но даже опасался восстановления реальной картины его революционного прошлого.

Источники, которые нам доступны

Прежде всего приходится констатировать, что не удалось обнаружить даже следы архива Кутаисского ГЖУ^{1}. Фактически нам неизвестна судьба архивов Бакинского охранного отделения и Бакинского ГЖУ. Современный фонд первого из них в 1995 г. насчитывал всего 3 единицы хранения (в путеводителе указана 1 единица хранения), а второго — 40 единиц хранения. Еще 6 единиц хранения находилось в фонде помощника начальника Бакинского ГЖУ (в путеводителе указано 5 единиц хранения)^{2}. Плохо сохранились материалы архивов Иркутского районного охранного отделения (190 единиц хранения за 1903–1916 гг.)^{3}, Томского ГЖУ (423 единицы хранения за 1887–1917 гг.)^{4}, Тифлисского охранного отделения (85 единиц хранения за 1903–1914 гг.)^{5}. Не удалось установить судьбу Енисейского ГЖУ и Енисейского розыскного пункта^{6}.

Архив Петроградского губернского жандармского управления почти полностью погиб в февральские дни 1917 г. Современный его фонд, содержащий документы за 1859–1916 гг., насчитывает лишь 270 единиц хранения^{7}. В 1917 г. серьезно пострадал архив Петербургского охранного отделения. И хотя он включает в себя 6058 единиц хранения за 1877–1917 гг.^{8}, многие документы этого учреждения тоже погибли.

Полнее сохранились материалы Вологодского ГЖУ (на 24 декабря 1944 г. в нем значилось 6737 единиц хранения, на 23 февраля 1989 г. — 5822 единицы)^{9}, Иркутского ГЖУ (1264 единицы хранения за 1890–1917 гг.)^{10}, Тифлисского ГЖУ (3612 единиц хранения за 1839–1917 гг.)^{11}, Кавказского районного охранного отделения (848 единиц хранения за 1907–1914 гг.)^{12} и Департамента полиции (301 569 единиц хранения за 1846–1917 гг.)^{13}.

По отдельным видам документов вырисовывается следующая картина.

Прежде всего приходится констатировать, что пока не удалось обнаружить первичные агентурные материалы органов политического сыска ни по одной из губерний, с которыми была связана деятельность И. В. Сталина. Едва ли не единственное исключение из этого правила составляет сводка агентурных донесений за 1910–1912 гг. по Вологодской губернии^{14}.

Поэтому за 1898–1908 гг. мы располагаем лишь во многом случайными донесениями Бакинского, Кутаисского и Тифлисского губернских жандармских управлений, а также Тифлисского охранного отделения, содержащими агентурную информацию. За 1909–1917 гг. в нашем распоряжении имеются сводки агентурных данных, ежемесячно представлявшиеся в Департамент полиции по всем губерниям^{15}.

Подобным же образом обстоит дело и с материалами наружного наблюдения. Первичные материалы наружного наблюдения, связанные с И. В. Сталиным, удалось обнаружить только по Петербургу за октябрь — декабрь 1912 г.^{16} За период с 24 июля по 9 сентября 1911 г. и за январь — февраль 1912 г. в нашем распоряжении имеются копии подобных материалов^{17}. За 1902–1905 гг. сохранились ежемесячные отчеты по Тифлису, представлявшиеся в Департамент полиции^{18}. За остальные годы мы располагаем только сводками наружного наблюдения, представлявшимися в Департамент полиции^{19}.

Сопоставление данных картотеки перлюстрации с материалами архива Департамента полиции показывает, что почти все перлюстрированные, т. е. скопированные «черными кабинетами», письма И. В. Джугашвили, авторство которых в свое время было установлено, сохранились^{20}.

В качестве обвиняемого И. В. Сталин проходил по следующим делам: 1901 г. — Тифлисское ГЖУ (переписка)^{21}, 1902 г. — Кутаисское ГЖУ (переписка в г. Батуме, переведенная в формальное дознание)^{22}, 1902 г. — Тифлисское ГЖУ (формальное дознание)^{23}, 1908 г. — Бакинское ГЖУ (переписка)^{24}, 1910 г. — Бакинское ГЖУ (переписка)^{25}, 1911 г. — Петербургское ГЖУ (переписка)^{26}, 1912 г. — Петербургское охранное отделение (переписка)^{27} и 1913 г. — Петербургское ГЖУ (переписка)^{28}.

Что касается первичных следственных материалов, то пока удалось обнаружить их только за 1901^{29}, 1902^{30}, 1908^{31} и 1910^{32} гг.

Неполно сохранились и материалы 7-го делопроизводства Департамента полиции. В качестве обвиняемого И. В. Сталин фигурировал в десяти делах этого делопроизводства^{33} и в двух делах Временной канцелярии по производству особых уголовных дел^{34}. Из них известны только восемь^{35}.

Всего на сегодняшний день удалось выявить 30 дореволюционных фотографических изображений, которые фигурируют как сталинские: не ранее 1888 г. — не позднее 1892 г. (групповая фотография), 1893 г. (групповая), 1894 г. (групповая), не ранее 1894 г. — не позднее 1899 г. (групповая), не ранее 1902 г. — не позднее 1903 г. (одинарная), 1903 г. (групповая), 1907 г. (похороны Е. С. Сванидзе), не позднее 1908–1909 гг. (двойная), 1910 г. (тройная), 1911 г. (тройная), 1912 г. (тройная), 1913 г. (тройная), не ранее 1914 г. — не позднее 1916 г. (вместе с С. Спандаряном), 1915 г. (две групповые), без даты (двойная), без даты (тройная)^{36}. Подавляющее большинство этих фотографий имеет жандармское происхождение.

Самая полная коллекция подобных фотографий в свое время была сосредоточена в Департаменте полиции. Сейчас она составляет в ГАРФ отдельный фонд, в котором имеется дело и на И. В. Джугашвили. Однако в нем хранятся не оригиналы его фотографий, а только их копии советского происхождения: это несколько экземпляров фотографии 13 сентября 1911 г. (профиль, фас и полный рост) с регистрационной картой, причем два экземпляра представляют собой монтаж фотографии 1911 г. и регистрационной карты, датированной 19 марта 1913 г. В этом же деле находятся копии еще двух недатированных фотографий, из которых одна сделана с фотографии вообще не архивного происхождения^{37}.

Что касается местных архивов, то удалось обнаружить только протокол с описанием примет И. В. Джугашвили, составленный 17 июля 1902 г. в Батуме^{38}, и две регистрационные карты с фотографиями: 1904 г. из Иркутского охранного отделения^{39} и 1911 г. из Петербургского охранного отделения^{40}. Все остальные фотографические изображения известны по фотокопиям неустановленного происхождения.

В результате этого разные авторы по-разному датируют одни и те же фотографические изображения, что осложняет выяснение, как выглядел И. В. Сталин в разное время и как менялся до революции его внешний вид. Но дело не только в этом. Одна из целей Фотографирования заключалась в том, чтобы помочь идентифицировать личность обвиняемого, этапируемого или же отбывающего наказание.

С этой же целью составлялись вначале «протоколы примет», а затем регистрационные карты с дактилоскопическими отпечатками. Однако на сегодняшний день не известно ни одного оригинала регистрационных карт с отпечатками пальцев И. В. Сталина. Правда, удалось обнаружить фотокопии подобных регистрационных карт, датируемых 1910, 1911, 1912 и 1913 гг., но дактилоскопические отпечатки имеются только на фотокопии регистрационной карты, датируемой 1910 г.

Поскольку все переписки и дознания, по которым проходил И. В. Джугашвили, заканчивались административной ссылкой, в 5-м делопроизводстве Департамента полиции на него было заведено по крайней мере шесть дел: 1903 г. — № 521–1, 1908 г. — № 2700–1, 1910 г. — № 3, 1911 г. — № 716, 1912 г. — № 252, 1913 г. — № 245^{41}. Из них в существующих описях Департамента полиции значится только дело № 2700–1 за 1908 г. Несмотря на неоднократные попытки, получить его мне не удалось. Однако пока его разыскивали в ГАРФ, совершенно случайно оно было обнаружено мной в РГАСПИ, где первоначально значилось в фонде И. В. Сталина (Оп. 4. Д. 101), а затем было передано в Коллекцию документов Департамента полиции. Эта коллекция до сих пор остается почти необработанной, и составляющие ее дела выдаются только в виде исключения. Есть основания думать, что сохранилось также дело за 1903 г.^{42}, но обнаружить его пока не удалось. Судьба остальных четырех сталинских дел 5-го делопроизводства неизвестна.

Для архивных поисков, а также для определения факта существования тех документов, которые имелись в архиве Департамента полиции, но до нас не дошли, большое значение имеет картотека Регистрационного отдела. Исходя из собственного опыта, заведующий Особым отделом А. М. Еремин считал, что она не в полной мере отражала те сведения, которыми располагал Департамент полиции^{43}. С этим мнением нельзя не согласиться, если вспомнить те 15 тыс. документов, которые оставались незарегистрированными в самом Особом отделе к лету 1907 г.

Знакомство с картотекой Департамента полиции показывает также, что после падения монархии она тоже подверглась некоторой чистке. В качестве примера можно указать на воспоминания начальника первого революционного караула Г. Б. Кнатца, из которых явствует, что его фамилия фигурировала в этой картотеке^{44}, затем она из нее исчезла. О том, что данный факт — не исключение, свидетельствует то, что 14 первых ящиков этой картотеки занимает сейчас советская картотека провокаторов. Если учесть, что в каждом ящике содержится не менее 800 карточек, получается, что из картотеки Центрального алфавита Департамента полиции было изъято не менее 10 тыс. карточек.

И. В. Сталин фигурирует в картотеке Департамента полиции под следующими кличками и фамилиями: Василий, Васильев, Джугашвили, Иванович, Коба, Меликянц, Нижерадзе, Сосо, Тотомянц. На И. В. Джугашвили имеется десять карточек — девять пронумерованных, одна без номера: № 1 — записи за 1902–1911 гг., № 2 — за 1908–1912 гг., № 3 — 1904–1913 г., № 4 — 1912–1913 гг., № 5 — 1912–1914 гг., № 6 — 1901–1911 гг., № 7 — 1914–1916 гг., № 8 — 1911 г., № 9 — 1914 г., без номера — 1912–1915 гг.

На карточке № 1 можно прочитать: «Иосиф Виссарионов Джугашвили (Кайос Виссарионов Нижерадзе), кр. с. Диди Лиловского Тифлисского у. и губ., 27 л.», далее следует запись: «5Д. 1908, д. 2700–8». Получается, что фамилия И. В. Джугашвили появилась в картотеке Департамента полиции только в 1908 г., после того как он был арестован в Баку и последовало решение о его высылке в Сольвычегодск. Однако на этой же карточке далее мы читаем: «7Д. 1902, д. 2, ч. 27». Это означает, что Департамент полиции располагал данными об И. В. Джугашвили задолго до 1908 г. Об этом свидетельствует карточка № 6, на которой зафиксированы дела за 1901–1911 гг. и которая открывается записью: «Иосиф Виссарионов Джугашвили, кр-н, б. воспитанник Тифлисской духовной семинарии, особый надзор полиции»^{45}.

Это подтверждает, что до определенного времени в Департаменте полиции не существовало единой картотеки и первоначально записи делались параллельно в разных делопроизводствах, а затем эти разрозненные картотеки были объединены. В связи с этим возникает вопрос: являлась ли карточка № 6 единственной в картотеке Департамента полиции до 1908 г., и если нет, то насколько полно и точно имевшиеся в первоначальных карточках записи были отражены в общей картотеке?

Казалось бы, из-за отсутствия первичных карточек получить ответ на данный вопрос представляется невозможным. Однако положение дел отнюдь не безнадежно, так как в нашем распоряжении имеются не только сохранившиеся карточки, но и справки, которые наводились Регистрационным отделом. Подобные справки удалось обнаружить на 17 июля 1908 г.^{46}, 13 октября 1911 г.^{47}, 13 ноября 1912 г.^{48} и 24 февраля 1913 г.^{49} Сопоставление записей в картотеке и сведений, содержащихся в этих справках, показывает, что сохранившиеся карточки почти полностью дублируют содержание названных справок, и расхождения между ними связаны главным образом с допущенными при их составлении описками.

Предпринятые при подготовке этой книги усилия, направленные на выявление тех документов об И. В. Джугашвили, которые До 1917 г. фигурировали в картотеке Регистрационного отдела, показали, что значительная часть этих документов сейчас в фонде Департамента полиции отсутствует. Некоторые из них могли быть Уничтожены до революции. Другие были изъяты после 1917 г. Часть отсутствующих дел или же их следы удалось обнаружить в Фонде И. В. Сталина в РГАСПИ. Однако судьба целого ряда документов, имевшихся до 1917 г. в архиве Департамента полиции, остается неизвестной. Вполне возможно, что в свое время они были переданы в 6-й сектор Общего отдела ЦК КПСС и сейчас находятся в Архиве Президента Российской Федерации. Некоторые из них могли быть уничтожены.

Для освещения избранной темы несомненный интерес представляет картотека секретных сотрудников, которая хранится в ГАРФ и именуется здесь «департаментской»^{50}. Она представляет собой каталожную секцию из 33 ящиков (по 3 ящика в ряд) в человеческий рост. Из них 28 содержат сведения о секретных сотрудниках, 5 — о других работниках карательных органов. В каждом ящике 800–900 карточек. Следовательно, всего в картотеке не менее 25–30 тыс. карточек. Подавляющее их большинство было передано в Архив революции весной 1925 г. Продолжали поступать они и позднее.

Картотека содержит главным образом клички секретных сотрудников и шифры дел, в которых они упоминаются. Отсутствие в ней кличек некоторых известных нам секретных сотрудников дает основание думать, что она или представляет собой только часть «департаментской» картотеки секретных сотрудников (и мы не знаем, какую), или же, что не менее вероятно, является результатом работы действовавшей в 1917 г. Особой комиссии, созданной Временным правительством для выявления провокаторов.

Обнаружить среди них лицо, которое можно было бы идентифицировать с И. В. Джугашвили, не удалось. Но отсутствие в этой картотеке того или иного лица не может служить аргументом при решении вопроса о его сотрудничестве с органами политического сыска царской России. Таким аргументом не может быть и отсутствие того или иного человека в официально опубликованных списках провокаторов^{51}.

Во-первых, не исключено, что картотека провокаторов могла быть подчищена чиновниками Особого отдела Департамента полиции в февральские дни 1917 г. Во-вторых, нельзя исключить того, что подобная чистка могла быть продолжена при Временном правительстве. А в-третьих, можно не сомневаться, что все «незасветившиеся» секретные сотрудники были использованы ВЧК-ОГПУ в розыскной деятельности, поэтому их карточки после Октябрьского переворота 1917 г. должны были быть изъяты.

В ГАРФ имеются еще две картотеки провокаторов, составленные в годы Советской власти, а также материалы, связанные с разоблачением секретных сотрудников^{52}.

Не удалось найти никаких материалов о пребывании Сталина в тюрьмах и на этапах. Следует отметить, что в наших архивах вообще почти нет фондов тюремных учреждений дореволюционной России. Причина этого, по всей видимости, заключается в том, что дореволюционные тюрьмы относились к тем учреждениям, которые Советская власть, получив по наследству от старого режима, не стала уничтожать. Поэтому их дореволюционные архивы оказались частью архивов советских тюрем, а затем или были переданы в архив МВД, или уничтожены.

Плохо сохранились и материалы о пребывании И. В. Сталина в ссылках.

По первой ссылке нам известно только одно специальное дело^{53}, два дела дошли до нас по сольвычегодской ссылке^{54}, по вологодской ссылке сохранилось три дела^{55}, по нарымской — два^{56}, по туруханской — одно^{57}. Итого девять из девятнадцати дел. Причем те дела, которые дошли до нас, сохранились неполностью. Особенно это касается единственного дела по туруханской ссылке.

Еще хуже, чем архивы карательных органов дореволюционной России, сохранились архивы большевистских организаций до 1917 г. Мы почти ничего не знаем об архиве Тифлисской организации РСДРП. А тот архив, который существовал к 1912 г., был захвачен полицией^{58}. В 1910 г. провалился архив Бакинской организации РСДРП^{59}. Ничего не известно об архиве Имеретино-Мингрельского комитета и архиве Кавказского союзного комитета.

Касаясь вопроса о партийном архиве, В. Л. Швейцер отмечала, что И. В. Сталин рекомендовал «искать архив в Баку». «Все об этом знают, — писала она, но после этого никто в Баку не ездил, ничего не искал. Как-то раз, до войны, поехал туда Крамольников. Конечно, нужно было послать туда людей более знающих — есть здесь старик Авалов, был Геворкян (он сейчас умер), который был казначеем в тот самый период»^{60}.

Далеко не полно сохранился и дореволюционный архив ЦК РСДРП. За 1898–1917 гг. в нем насчитывается всего лишь 1949 единиц хранения^{61}. По воспоминаниям Е. Д. Стасовой, в 1918 г. наиболее важные документы этого архива были вывезены на Урал и там спрятаны. Но когда закончилась Гражданская война, оказалось, что лица, причастные к этой операции, погибли. В результате неоднократно предпринимавшиеся в годы Советской власти поиски этого архива не увенчались успехом.

Таким образом, большая часть архивных материалов об И. В. Сталине до нас не дошла, поэтому реконструкция его дореволюционной биографии связана с большими трудностями.

И тогда, когда И. В. Сталин был еще далек от революционного движения, и тогда, когда он стал участвовать в нем, в официальных документах могла отразиться только часть его жизни. Поэтому огромное значение для изучения его дореволюционной биографии имеют мемуары.

Первые воспоминания о нем как в нашей стране, так и за рубежом появились в 20-е гг. Причем, несмотря на то что в эмиграции оказалось много политических противников И. В. Сталина, круг их мемуарных свидетельств весьма ограничен^{62}.

Основной комплекс мемуарных источников об И. В. Сталине был создан в нашей стране. Огромную роль в этом отношении сыграли Истпарт и его местные отделения, а затем ИМЭЛ. Фамилия И. В. Сталина начала фигурировать в мемуарных публикациях уже в 20-е гг.^{63}, но поворотное значение в этом отношении имел 1935 г.^{64}.

Большая часть воспоминаний о нем осталась неопубликованной.

В Москве эти воспоминания сосредоточены в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), прежде всего в личном фонде И. В. Сталина. Кроме того, воспоминания отложились в фондах местных Истпартов, которые хранятся в бывших партийных архивах Института истории партии им. С. Г. Шаумяна при ЦК КП Азербайджана (ныне Государственный архив политических партий и общественного движения Азербайджана)^{65}, Грузинского филиала ИМЛ при ЦК КПСС (ныне — Институт демократического созидания и политологии Парламента Грузии)^{66}, Архангельской области (сейчас — Государственный архив общественно-политических движений и формирований Архангельской области)^{67}, Вологодской области (ныне — Вологодский областной архив новейшей политической истории)^{68}, в Центральном государственном архиве историко-политических документов в Санкт-Петербурге^{69}, а также в музеях Батуми^{70} и Гори^{71}.

К сожалению, до сих пор никто не дал описания всего комплекса этих ценнейших источников (а это не одна сотня наименований). Лишь частично они нашли отражение в библиографическом указателе, изданном к 60-летию И. В. Сталина в 1939 г.^{72}.

Обращаясь к мемуарам, нельзя не учитывать, что они подвергались как внутренней, так и внешней цензуре. Не все, что было известно их авторам, находило отражение в воспоминаниях. Многие факты интерпретировались с учетом последующей судьбы И. В. Сталина и условий, в которых воспоминания создавались. Однако, признавая несовершенство этого источника, было бы неверно игнорировать или же недооценивать его.

Стоящая сейчас перед исследователями задача прежде всего заключается в том, чтобы с максимально возможной полнотой аккумулировать сохранившиеся источники, в которых нашел отражение дореволюционный период биографии И. В. Сталина, и на основании этого восстановить объективную картину его жизни и деятельности до 1917 г. Это касается не только событий, в которых он принимал участие, но и лиц, с которыми был связан. Несмотря на значительный фактический материал, уже введенный в научный оборот как советскими, так и зарубежными историками (особенно в этом отношении следует отметить деятельность ИМЭЛ и его Грузинского филиала), приходится констатировать, что подобная работа требует еще значительных усилий.

Дело в том, что вплоть до самого последнего времени значительная часть архивных источников практически была недоступна не только широкому кругу исследователей, но и многим сотрудникам Института марксизма-ленинизма. В результате этого, с одной стороны, в дореволюционной биографии И. В. Сталина до сих пор остается много белых пятен, с другой стороны, далеко не все, что известно, имеет под собой надежную источниковую базу, вследствие чего в литературе имеет хождение много не только сомнительных, но и вообще мифических версий.

Одна из причин этого заключается в том, что подавляющее большинство работ об И. В. Сталине выполнены не в исследовательском, а в публицистическом стиле, для авторов которых, осознанно или бессознательно выполняющих социальный заказ, характерно стремление не восстановить истину, а нарисовать заранее заданную картину. Это характеризует как прижизненные работы об И. В. Сталине, так и работы последнего времени.

Следует также отметить, что некоторые документы, публиковавшиеся при жизни самого И. В. Сталина, подвергались «редактированию». Это порождает необходимость обращения к их оригиналам или же архивным копиям. Однако здесь приходится сталкиваться с тем, что за прошедшие пятьдесят с лишним лет произошли значительные перемены в их хранении. Многие документы были переданы в другие фонды, изменилась структура, а в ряде случаев и нумерация фондов, что осложняет, а порой делает почти невозможным выявление документов, уже введенных в научный оборот.

В данной книге внимание концентрируется лишь на наиболее важных эпизодах дореволюционной биографии И. В. Сталина, причем их отбор определялся, с одной стороны, необходимостью получить более или менее цельную картину его жизни, с другой — стремлением не только выявить, что же пытались скрыть от читателей официальные биографы И. В. Сталина и он сам, но и понять, почему возникла версия о его связях с охранкой.

В предлагаемой вашему вниманию книге больше вопросов, чем ответов на них. Одна из причин этого — гибель или недоступность многих архивных материалов, которые могли бы пролить свет на эти вопросы, а также нежелание некоторых мемуаристов делиться всей информацией, которой они располагали.

Но дело не только в этом.

Финансовые обстоятельства не позволили мне побывать в архивах Иркутска, Красноярска и Томска. Только дважды (1995 и 1996 гг.) удалось поработать в архивах Азербайджана и Грузии. Причем вторая поездка в Грузию по ряду объективных и субъективных причин оказалась почти безрезультатной. С каждым годом возрастают сложности с работой в архивах Российской Федерации.

Все это вместе взятое с учетом происходящего на наших глазах сокращения свободного информационного пространства заставило меня поставить в этой книге точку раньше, чем следовало бы.

ПРИМЕЧАНИЯ

Охранка и ее архивы

¹Перегудова З. И. Политический сыск России. 1880–1917. М., 2000. С. 26–27.

² Там же. С. 28, 35.

³ Там же. С. 39.

⁴ Там же.

⁵ Там же. С. 40.

⁶ Там же. С. 60.

⁷ Там же. С. 40; Государственный архив Российской Федерации: Путеводитель. Т. 1. С. 33.

⁸ Там же. С. 36; Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 50.

⁹ Там же. С. 47–48.

¹⁰ Там же. С. 104.

¹¹ Там же; Государственный архив Российской Федерации: Путеводитель. Т. 1. С. 36.

¹²Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 104.

¹³ Там же. С. 78.

¹⁴ Там же. С. 85–86; ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1907. Д. 46. Л. 274–275 (Положение об Особом отделе).

¹⁵Шиджикашвили Д. И. Сыскная полиция царской России в период империализма. Омск, 1973. С. 25.

¹⁶Добряков В. И. Краткий систематический свод действующих законоположений и циркулярных распоряжений, относящихся до обязанностей чинов губернских жандармских управлений по наблюдению за местным населением и по производству дознаний. СПб., 1903. С. 34–46.

¹⁷Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 118–120.

¹⁸ ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1906–1. Д. 40. Л. 39.

¹⁹ Там же. Л. 134 об.

²⁰ Там же. Ф. 102. Оп. 316. 1908. Д. 51–16. Л. 1; Д. 52–3. Л. 61; ОО. 1913. Д. 366. Л. 45–50; Ф. 110. Оп. 17. 1908. Д. 302. Л. 135, 150.

²¹Исмаил-Заде Д. И. Илларион Иванович Воронцов-Дашков // Исторические силуэты. М., 1991. С. 48–49.

²² ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1906–1. Д. 40. Л. 1.

²³ Адрес-календарь <…> Российской империи на 1906. Ч. 2. СПб., 1906. С. 430.

²⁴ ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1914. Д. 321. Л. 19.

²⁵ Список общего состава чинов Отдельного корпуса жандармов на 20 сентября 1906. Ч. 1–2. СПб., 1906.

²⁶ ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1906–1. Д. 40. Л. За.

²⁷Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 387–392.

²⁸ Штат служащих Кавказского районного охранного отделения был утвержден 21 декабря 1907 г. (ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1907. Д. 50. Ч. 12. Л. 37).

²⁹Джунковский В. Ф. Воспоминания. Т. 2. М., 1997. С. 100. См. также: Перегудова З. И. Материалы к биографии В. Ф. Джунковского // Из глубины времен. Вып. 4. СПб., 1995. С. 74.

³⁰ ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 366. Л. 19–22.

³¹ Там же. Л. 2–9.

³² Там же. Л. 45–50 (Опись делам розыскного пункта в г. Баку, переименованного с 1 ноября 1908 г. в Бакинское охранное отделение); Л. 53,59–69 (Опись делам и книгам Тифлисского охранного отделения. 1902–1913 гг.); Л. 70 (Опись агентурных дел Тифлисского охранного отделения за 1905,1906,1907 и 1908 гг.); Л. 71 (Агентурные книжки секретных сотрудников Тифлисского охранного отделения — 49 человек); Л. 72–73 (Опись документов по наружному наблюдению).

³³ Там же. Ф. 102. ОО. 1914. Д. 321. Л. 32. Ср.: Лурье Ф. М., Перегудова З. И. Царская охранка и провокация // Из глубины времен. Вып. 1. СПб., 1992. С. 54–55.

³⁴Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России. М., 1982. С. 154–155.

³⁵Добряков В. И. Краткий систематический свод действующих законоположений и циркулярных распоряжений… Савицкий С. В. Систематический сборник циркуляров Департамента полиции и Штаба Отдельного корпуса жандармов, относящихся к обязанностям чинов корпуса жандармов по производству дознаний. СПб., 1908.

³⁶Добряков В. И. Краткий систематический свод действующих законоположений и циркулярных распоряжений… 1903. С. 36–41.

³⁷Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 387–392, 393–403.

³⁸ Там же. С. 404–408; Из глубины времен. Вып. 1. СПб., 1992. С. 71–83.

³⁹Добряков В. И. Краткий систематический свод действующих законоположений и циркулярных распоряжений… С. 37.

⁴⁰Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 396–397.

⁴¹ Там же. С. 172.

⁴² Там же. С. 404–408.

⁴³ Там же. С. 404.

⁴⁴Лурье Ф. М., Перегудова З. И. Царская охранка и провокация. С. 61–62.

⁴⁵Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 405.

⁴⁶ Там же. С. 406.

⁴⁷Левандовский А. Знамение времени // Николаевский Б. История одного предателя. М., 1991. С. 11–12.

⁴⁸ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 308. Д. 91; Оп. 308а. Д. 14.

⁴⁹ Там же. Д. 236. Л. 1–7.

⁵⁰ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 308. Д. 128; Оп. 308а. Д. 51.

⁵¹Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 208–213; Очерк деятельности Департамента полиции в отношении внутренней агентуры // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 253. Д. 106; Обзор деятельности Департамента полиции в отношении приобретения внутренней агентуры и организации политического розыска // Там же. Оп. 314. Д. 628. Л. 1–23.

⁵²Жилинский В. Б. Организация и жизнь охранного отделения // Голос минувшего. 1917. № 9–10. С. 281–286.

⁵³Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 214.

⁵⁴Лурье Ф. М., Перегудова З. И. Царская охранка и провокация. С. 71–83.

⁵⁵ Тайны политического сыска. Инструкция о работе с секретными сотрудниками. СПб., 1992.

⁵⁶ Там же. С. 2.

⁵⁷Меньщиков Л. П. Охрана и революция. Ч. 3. М., 1932. С. 109.

⁵⁸Добряков В. И. Краткий систематический свод действующих законоположений и циркулярных распоряжений… С. 44.

⁵⁹ Вопрос о времени возникновения подобной картотеки остается открытым.

⁶⁰ Вопрос о том, когда и как сложился такой порядок, заслуживает специального изучения.

⁶¹Лурье Ф. М., Перегудова З. И. Царская охранка и провокация. С. 77–78.

⁶² Письма Азефа. 1893–1917. СПб., 1994. С. 14–132.

⁶³Лурье Ф. М., Перегудова З. И. Царская охранка и провокация // Из глубины времен. Вып. 1. СПб., 1992. С. 80.

⁶⁴ Там же. С. 80–81.

⁶⁵ Тайны политического сыска. Инструкция о работе с секретными сотрудниками. С. 13.

⁶⁶Лурье Ф. М., Перегудова З. И. Царская охранка и провокация // Из глубины времен. Вып. 1. С. 82.

⁶⁷Добряков В. И. Краткий систематический свод действующих законоположений и циркулярных распоряжений… С. 45; Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 389.

⁶⁸ ГАРФ. Ф. 102. ОО. Оп. 316. Д. 412. Л. 1.

⁶⁹Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 275–288.

⁷⁰Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России. С. 163; См. также: ГАРФ. Ф. 102. Оп. 260. Д. 247. Л. 4–11.

⁷¹Заварзин П. П. Работа тайной полиции. Париж, 1924. С. 12.

⁷² ГАРФ. Ф. 102. Оп. 260. Д. 247. Сборник руководящих циркуляров. Л. 62–68.

⁷³ Там же. Л. 62.

⁷⁴ Л. 62 об.

⁷⁵ Там же.

⁷⁶ Там же.

⁷⁷Добряков В. И. Краткий систематический свод действующих законоположений и циркулярных распоряжений… С. 289.

⁷⁸ Там же.

⁷⁹ Там же. С. 290–291.

⁸⁰ Там же. С. 643.

⁸¹Савицкий С. В. Систематический сборник циркуляров Департамента полиции и Штаба ОКЖ… С. 101–105.

⁸²Заварзин П. П. Работа тайной полиции. С. 12.

⁸³Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 39.

⁸⁴ ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 46. Л. 3.

⁸⁵ Там же. ОО. 1912. Д. 63. Л. 364.

⁸⁶Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 48.

Из истории архивных «чисток»

¹Сидорова М. В. Архивы центральных органов политического розыска России XIX — начала XX в. (III отделение с. е. и. в. канцелярии и Департамент полиции МВД): Канд. дис. М., 1993.

² ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 63. Л. 393–394.

³Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 221–224.

⁴Игнатьев Б. Занятие Департамента полиции. 1–4 марта 1917 г. 1921 // ГАРФ. Ф. 1463. Оп. 3. Д. 418. Опубликовано: Катенев Б. Г. Занятие Департамента полиции. 1–5 марта 1917 г. // Голос минувшего на чужой стороне. 1926. № 6 (19). С. 139–156. Настоящая фамилия автора этих воспоминаний была раскрыта С. П. Мельгуновым в его книге «Золотой немецкий ключ большевиков» (2-е изд. Нью-Йорк, 1989. С. 53).

⁵Катенев Б. Г. Занятие Департамента полиции. 1–5 марта 1917 г. С. 139–141.

⁶ Известия. 1917. № 7.3 марта. В воспоминаниях Б. Г. Кнатца приведен несколько иной текст данного распоряжения (Катенев Б. Г. Занятие Департамента полиции. 1–5 марта 1917 г. С. 154).

⁷ Там же. С. 154–155.

⁸Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 218.

⁹ Там же. С. 220.

¹⁰ Переписка председателя комиссии П. Е. Щеголева с товарищем министра внутренних дел Временного правительства кн. С. Д. Урусовым о задачах, средствах, штатах комиссии. 12–13 апреля 1917 г. // ГАРФ. Ф. 503. Оп. 1.Д. 1.

¹¹Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 220. См. также: ОР ИРЛИ. Ф. 627 (П. Е. Щеголев). Оп. 3. Д. 117–123.

¹²Берберова Н. Н. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия. М., 1997. С 181; Серков А. И. История русского масонства. 1845–1945. СПб., 1997. С. 57, 104, 114.

¹³Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 225, 231.

¹⁴ Тифлисский листок. 1917. 3 и 15 марта; Каспий. Баку, 1917. 7 марта.

¹⁵ Каспий. Баку, 1917. 9 марта; Джанибекян В. Провокаторы: Воспоминания, мысли и выводы. С. 24.

¹⁶ 25 лет Бакинской организации большевиков. Баку, 1924. С. 142–143.

¹⁷Джанибекян В. Провокаторы. Воспоминания, мысли и выводы. С. 13.

¹⁸ ГАВО. Архив архива. Дело фонда № 108. Л. 16.

¹⁹ Был ли Сталин агентом охранки? С. 246.

²⁰ Там же. С. 334.

²¹ Там же. С. 342; Хроника // Енисейский край. 1917. 6 и 7 марта.

²² Был ли Сталин агентом охранки? С. 342.

²³ Очерки истории исторической науки в СССР. Т. IV. М., 1966. С. 214–215.

²⁴ Истпарт ЦК КП Грузии был создан на основании решения Президиума ЦК КП Грузии от 24 июня 1922 г. и начал действовать 14 января 1923 г. (ГФ ИМЛ (архив бывшего грузинского филиала Института марксизма-ленинизма). Ф. 8. Оп. 3. Д. 1092. Л. 7, 57).

²⁵ Очерки истории исторической науки в СССР. Т. IV. С. 210.

²⁶ Там же. С. 218.

²⁷ Там же. С. 220.

²⁸ Там же. С. 222.

²⁹ ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 3. Д. 1092. Л. 30.

³⁰ Там же. Л. 1, 30.

³¹ В ПААО, бывшем партийном архиве Архангельской области (сейчас это Государственный архив общественно-политических движений и формирований Архангельской области — ГАОПДФАО), они хранятся в фонде № 858, в ПАВ О, бывшем партийном архиве Вологодской области (Вологодский областной архив новейшей политической истории — ВОАНПИ), — в фонде № 3838.

³² РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 2667. Л. 1–2.

³³ Там же. Ф. 155. Оп. 1. Д. 37. Л. 1.

³⁴ Там же. Ф. 558. Оп. 4. Д. 172 (ранее № 301) и 173 (ранее № 65). См. также: ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 37; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 644 (ранее № 307 за 1911 г. Вологодское ГЖУ).

³⁵ Там же. Ф. 71. Оп. 10. Д. 217. Л. 4; Ф. 558. Оп. 11. Д. 905. Л. 5–5 об.

³⁶ ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 5. Д. 199. Л. 1.

³⁷ РГАСПИ. Ф. 155. Оп. 1. Д. 61. Л. 1–12; ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 5. Д. 199. Л. 16–27.

³⁸ Там же. Л. 28–31.

³⁹ Там же. Д. 199. Л. 2.

⁴⁰ Там же. Л. 3–4. Приложение: перечень прокламаций 1905–1910 гг. (Там же. Л. 7–12).

⁴¹ Там же. Л. 13.

⁴² Там же. Л. 36–37.

⁴³ Там же. Л. 38; РГАСПИ. Ф. 155. Оп. 1. Д. 80. Л. 1. Перечень документов: Л. 7–12.

⁴⁴ Там же. Д. 66, 78, 79,81.

⁴⁵ Там же. Ф. 71. Оп. 5. Д. 4. Л. 63–64.

⁴⁶ Там же. Д. 10. Л. 3.

⁴⁷ Там же. Л. 5.

⁴⁸ Там же. Л. 6. Имеются сведения, что изъятие «сталинских» документов из Красноярского краевого архива продолжалось и позднее. «Как установлено нашими сотрудниками из беседы с работниками Красноярского архивного отдела, — информировал в 1956 г. Н. С. Хрущева председатель КГБ при СМ СССР И. А. Серов, — за последние 15 лет туда часто приезжали работники из Москвы и забирали ряд документов, касающихся И. В. Сталина» (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1288. Л. 15).

⁴⁹ ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 41. Л. 1.

⁵⁰ ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 62. Л. 1; РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 5. Д. 10. Л. 11.

⁵¹ ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 62. Л. 22. См. также: Л. 12.

⁵² РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 5.Д. 10.Л.9; ПААО. Ф. 859. Оп. 10.Д. 62.Л.24.

⁵³ РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 5. Д. 10. Л. 10. См: Опись делам о ссылке тов. Сталина, отправляемых в ЦК ВКП(б) (Там же. Л. 12–13).

⁵⁴ ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 60. Л. 1–11.

⁵⁵ РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 380. Л. 20–25.

⁵⁶ Там же. Д. 382. Л. 81–84.

⁵⁷ Там же. Д. 380. Л. 41–43.

⁵⁸ Личное дело доцента П. А. Ефимова // Архив ВГПУ.

⁵⁹ РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 399. Л. 34.

⁶⁰ Государственный архив Российской Федерации: Путеводитель. Т. 1. М., 1994. С. XI.

⁶¹ РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 399. Л. 34.

⁶² Там же. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 14–23; ГАВО. Архив архива. Дело фонда 108. Л. 2. Акт 10 июня 1944 г. («В 47 делах недостает 152 листов», «обнаруженные ИМЭЛ у тов. Ефимова документы в количестве 62 изъяты из вышеперечисленных дел»).

⁶³ ПАВО. Ф. 2522. Оп. 6. Д. 249. Коробка 253. Л. 36.

⁶⁴ Личное дело доцента П. А. Ефимова // Архив ВГПУ.

⁶⁵ Там же.

⁶⁶ ГАВО. Архив архива. Дело фонда 108. Л. 4–6.

⁶⁷ На это указывают ссылки на старую делопроизводственную нумерацию дел в некоторых публикациях довоенного периода.

⁶⁸ Рабочая инструкция по научно-технической обработке фонда № 2 (Вологодского ГЖУ). 18 января 1951 г. // ГАВО. Архив архива. Дело фонда 108; ГАВО. Ф. 108. Оп. 1–5.

⁶⁹ ГАВО. Архив архива. Дело фонда 108. Л. 31–36.

Источники, которые нам доступны

¹ В «Путеводителе» Центрального государственного архива Грузинской ССР в перечне фондов его Кутаисского филиала фонд Кутаисского ГЖУ не значится (ЦГИА Грузинской ССР: Путеводитель. 2-е изд. Тбилиси, 1976. С. 396–399). На вопрос о его судьбе летом 1996 г. работниками архива мне был дан ответ, что, по их сведениям, часть материалов этого учреждения после 1921 г. перешла в архив местного управления ОГПУ, часть была передана в Тифлис.

² Центральный государственный исторический архив Азербайджанской ССР: Путеводитель. Баку, 1958. С. 72–73, 184.

³ Государственный архив Иркутской области: Путеводитель. Иркутск, 1975. С. 30–31.

⁴ Государственный архив Томской области: Путеводитель. Томск, 1960. С. 13–14.

⁵ Центральный государственный исторический архив Грузинской ССР: Путеводитель. 2-е изд. С. 87–90.

⁶ На 1980 г. путеводитель по Государственному архиву Красноярского края издан не был (Государственные архивы РСФСР: Справочник-путеводитель. М., 1980. С. 121).

⁷ Государственный архив Российской Федерации: Путеводитель: Т. 1: фонды государственного архива Российской Федерации по истории России XIX — начала XX в. М., 1994. С. 100–101.

⁸ Там же. С. 119–120.

⁹ ГАВОФ. 108. Оп.5.Запись 23 августа 1989 г.;Ф. 1768. Оп. 1. Д. 34. Л.6.

¹⁰ Государственный архив Иркутской области: Путеводитель. С. 29–30.

¹¹ Центральный государственный исторический архив Грузинской ССР: Путеводитель. 2-е изд. С. 87–90.

¹² Там же.

¹³ Государственный архив Российской Федерации: Путеводитель. Т. 1. С. 22–47. В состав фонда Департамента полиции входят материалы Третьего отделения с. е. и. в. канцелярии за 1846–1880 гг.

¹⁴ ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4704.

¹⁵ ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А (Баку), 5–9-А (Вологда), Д. 5–61-А (Тифлис); 1910. Д. 5–6-Б (Бакинское охранное отделение), Д. 5–7-Б (Бакинское ГЖУ), Д. 5–14-А (Вологда); 1911. Д. 5–14-Б (Вологда), 5–57-Б (т. 1–2) (Петербург); 1912. Д. 5–14-Б (Вологда), Д. 5–7-Б (Баку), Д. 5–7-Б (Бакинское ГЖУ), 5–47-Б (Москва), 5–58-Б (Петербург), 5–79-Б (Тифлис); 1913. Д. 5–58-Б (Петербург), Д. 5–25-Б (Красноярск); 1914. Д. 5–25-Б (Красноярск); 1915. Д. 5–25-Б (Красноярск); 1916. Д. 5–25-Б.

¹⁶ РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 157.

¹⁷ ГАРФ. Ф. 111. Оп. 1. Д. 1110а; ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058; ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 16; ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 2, 3.

¹⁸ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 259. Д. 28; ОО. 1904. Д. 2396. Ч. 3 и 2396. Ч. 7.

¹⁹ ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А (Баку), Д. 5–9-А (Вологда); 1910. 5–6-В (Бакинское охранное отделение), 5–7-В (Бакинское ГЖУ), 5–14-В (Вологда); 1911.5–14-В (Вологда), 5–57-В (Петербург); 1912. Д. 5–6-В (Бакинское охранное отделение), 5–7-В (Бакинское ГЖУ), 5–14-В (Вологда), 5–47-В (Москва), 5–58-В (Петербург), 5–79-В (Тифлис); 1913. Д. 5–58-В (Петербург).

²⁰ Копии писем Сталина. 1905–1916 гг. // РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10.Д. 189.

²¹ ГИАГ (Государственный исторический архив Грузии — бывший ЦГИА Грузинской ССР). Ф. 153. Оп. 1. Д. 3424 (первоначально № 27, т. 3). Л. 2 (постановление о привлечении И. В. Джугашвили в качестве обвиняемого к переписке по выяснению политической благонадежности. 23 марта 1901 г.).

²² ГАРФ. Ф. 102. Оп. 270. Д. 28. № 214 «О забастовке рабочих нефтепромышленного завода Ротшильда».

²³ ГИАГ. Ф. 153. Оп. 1. Д. 3431. Л. 278–279.

²⁴ РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 627. Л. 20об.

²⁵ Там же. Д. 635. Л. 38.

²⁶ Там же. Д. 166. Л. 1.

²⁷ Там же. Д. 186. Л. 1.

²⁸ Там же. Д. 214. Л. 1.

²⁹ ГИАГ. Ф. 153. Оп. 1. Д. 3421, 3423, 3424, 3434.

³⁰ Там же. Д. 3431 (№ 420. Т. 1), 3432 (№ 190. Т. 2, по старой описи № 420. Т. 2). См. также: Д. 343 (№ 171. Т. 2., по старой описи № 410. Т. 2.), Д. 3433 (171. Т. 1. по старой описи № 410. Т. 1).

³¹ РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 627.

³² Там же. Д. 635.

³³ 1901 — № 171, 1902 — № 2–27, № 175, № 175–43, № 214, № 630 и 630–1, 1908 — № 2529, 1910 — № 737, 1911 — № 2093, 1912 — № 922 и 1913 — № 392.

³⁴ ГАРФ. Ф. 124. Оп. 11. 1902. Д. 119. 4 л. (Тифлисская губерния); РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 619. Начато 8 июля 1902, кончено 5 января 1905, 181 л. (Кутаисская губерния.)

³⁵ Из них два дела 7-го делопроизводства Департамента полиции хранятся в ГАРФ (Ф. 102. 7 Д. 1902. Д. 175; 1910. Д. 737), пять — в РГАСПИ (№ 2329 за 1908 г. // Ф. 558. Оп. 4. Д. 98; № 737 за 1910 г. // там же. Д. 124; № 2093 за 1911 г. // Там же. Д. 166; № 922 за 1912 г. // Там же. Д. 186; № 392 за 1913 г. // Там же. Д. 214), одно дело Временной канцелярии — в ГАРФ (Ф. 124. Оп. 11. 1902. Д. 119), второе — в РГАСПИ (Ф. 558. Оп. 4. Д. 619).

³⁶ И. В. Сталин: Альбом. // РГАСПИ. Для служебного пользования; Там же. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1647, 1650, 1652; Габриэлов Л. Сталин Т: Альбом. М., 1939; И. В. Сталин: [Альбом]. М., 1939; И. В. Сталин: [Альбом]. М., 1949; Hoobler, Dorothy and Thomas. Joseph Stalin. N.Y., 1985 (дореволюционные изображения И. В. Джугашвили).

³⁷ ГАРФ. Ф. 1741. Оп. 1. Д. 44887.

³⁸ ГИАГ. Ф. 153. Оп. 1. Д. 3432. Л. 116–116 об.

³⁹ РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 480. Л. 1.

⁴⁰ Там же. Д. 173. Л. 5.

⁴¹ ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 5–57-В. Л. 36–39 (Справка по Центральному справочному алфавиту Департамента полиции. 24февраля 1913 г.); Каталог Департамента полиции (И. В. Джугашвили).

⁴² РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 79. Л. 36–44.

⁴³ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1912. Д. 46. Л. 193–196.

⁴⁴Кнатц Б. Г. Занятие Департамента полиции. 1–5 марта 1917 // Голос минувшего на чужой стороне. 1926. № 6 (19). С. 139–156.

⁴⁵ Картотека Департамента полиции (И. В. Джугашвили).

⁴⁶ ГАРФ. Ф. 102. 7Д. 1908. Д. 2329. Л. 4.

⁴⁷ Там же. 1911. Д. 2093. Л. 13а—136.

⁴⁸ Там же. 1912. Д. 5–57-В. Л. 40–41.

⁴⁹ Там же. Л. 36–39.

⁵⁰Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 225.

⁵¹ Список секретных сотрудников, осведомителей, вспомогательных агентов бывших охранных отделений и жандармских управлений. Ч. 1–2. М., 1926–1929. По: Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 241.

⁵² ГАРФ. Ф. 4888 (Архив архива). Оп. 5. Д. 599 (Баку), 673 (Тифлис).

⁵³ Там же. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 41 (дело Иркутского охранного отделения. 17 сентября 1903 — 31 января 1904).

⁵⁴ РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 628 (дело канцелярии вологодского губернатора. 1908–1911); Д. 632 (дело Вологодского ГЖУ. 1909–1911).

⁵⁵ Там же. Ф. 558. Оп. 4. Д. 645 (дело канцелярии вологодского губернатора. 1911–1912) (фотокопия: ГАРФ. Ф. 1764 Оп. 1. Д. 39); РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 172 (дело Волгодского ГЖУ. 1911–1912); Там же. Д. 173 (дело вологодского полицейского управления. 1911–1912) (фотокопия: ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1.Д. 18).

⁵⁶ Там же. Д. 40 (дело канцелярии томского губернатора. 1912); РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190 (дело томского уездного полицейского управления. 1912).

⁵⁷ Там же. Д. 218 (дело канцелярии енисейского губернатора. 1913–1917).

⁵⁸Эмексузян В. С. Сурен Спандарян. Красноярск, 1982. С. 33.

⁵⁹ ГИАГ. Ф. 113. Оп. 2. Д. 841. Л. 7–9.

⁶⁰ РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 426.

⁶¹ Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории: Краткий путеводитель. Фонды и коллекции, собранные Центральным партийным архивом. М., 1993. С. 8.

⁶² Наибольшую известность среди них получили: Арсенидзе Р. Из воспоминаний о Сталине // Новый журнал. Кн. 72. Нью-Йорк, 1963. С. 218–236; Байкалов А. Мои встречи с Осипом Джугашвили // Возрождение. 1950. Тетрадь 8. Paris, С. 116–119; Верещак С. Сталин в тюрьме. Воспоминания политического заключенного // Дни. 1928. 22 и 24 янв; Вакар Н. Сталин (по воспоминаниям Н. Н. Жордании) // Последние новости. Париж, 1936. 16 декабря; Жордания Н. Н. Моя жизнь. Standford, 1968; Уратадзе Г. Воспоминания грузинского социал-демократа. Standford, 1968.

⁶³ См., например: Каторга и ссылка. Кн. 22. С. 285; Кн. 34. С. 199; Кн. 36. С 114; Кн. 44. С. 189; Кн. 52. С. 175; Кн. 60. С. 84; Кн. 61. С. 194; Кн. 72. С. 7, 9, 18; Кн. 73. С. 61.

⁶⁴ В 1935 г. после выступления Л. П. Берии с докладом по истории большевистской организации Закавказья «Заря Востока» начала публиковать мемуарные «отклики» читателей, которые должны были подкрепить изложенную им версию истории социал-демократического движения на Кавказе (Сталинская школа революционной борьбы большевизма // Заря Востока. 1935. 18 сент).

⁶⁵ В Государственном архиве политических партий и общественных движений Азербайджана (ГАППиОДА) в фонде «Материалов, созданных Особым сектором ЦК КП Азербайджана для научно-исследовательской работы» значится дело: «Описи фонда И. В. Сталина, пересланные в ЦК ВКП(б) в 1936 г. заведующим партархивом. 1901–1926 гг. 18 л.» (Ф. 456. Оп. 14. Д. 97). Это значит, что когда-то в Институте истории партии им. С. Г. Шаумяна существовал фонд И. В. Сталина, но выяснить его судьбу не удалось.

⁶⁶ Здесь воспоминания об И. В. Сталине сосредоточены в фонде бывшего Грузинского филиала ИМЛ при ЦК КПСС (Ф. 8. Оп. 2. Ч. 1 и 2).

⁶⁷ ПААО. Ф. 859. Оп. 10. 87 ед. хр.

⁶⁸ ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. 52 ед. хр.

⁶⁹ Центральный государственный архив историко-политических документов в Санкт-Петербурге. М., 2000. С. 350–354.

⁷⁰ Богатая коллекция воспоминаний имеется в Батумском городском краеведческом музее.

⁷¹ К сожалению, мне не удалось ознакомиться с описями архива Дома-музея И. В. Сталина в Гори, так как, по свидетельству его работников, они составлены только на грузинском языке.

⁷²Маркович Р. М. О Сталине: Краткий указатель литературы. М., 1939; О Сталине: указатель литературы, изданной к 60-летию И. В. Сталина. М., 1940.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ