За дверью отчетливо прозвучал мелодичный звонок, но никакой реакции не последовало. Видимо, слишком громко работал телевизор. Меркулов вновь нажал кнопку, подержал ее подольше. За дверью послышались шаги, женский голос спросил:
— Кто там?
— Я хотел бы поговорить с Ириной Ивановной, — ответил Меркулов и встал так, чтобы через дверной глазок ее можно было хорошо разглядеть.
Пауза. Разглядывала.
— А кто вы?
— Заместитель Генерального прокурора России генерал Меркулов.
Длинная пауза.
— Покажите документ, — потребовали из-за двери.
Меркулов поднес к глазку служебное удостоверение. Предложил:
— Давайте, я его лучше вам под дверь подсуну, а то так ничего не увидите.
Пауза. Покороче. И — решительно:
— Подсовывайте.
Это было, конечно, не по правилам, но Меркулов без колебаний протолкнул удостоверение под дверь.
Длинная пауза. Потом звякнул замок, повернулся ключ во втором, и дверь открылась.
— Заходите.
Как и докладывал Косенков, барменша была в домашнем халате, вполне обычном, без всяких там фазанов, и в таких же обычных тапочках, в каких ходят дома обычные женщины.
— Проходите, раздевайтесь.
Она посторонилась, впуская Меркулова, и заперла за ним дверь. Пока он снимал плащ, молча рассматривала его.
— Не разувайтесь, мне все равно убираться, — проговорила она, заметив, что он взглядом ищет какие-нибудь тапки.
— Вообще-то я уважаю труд женщин…
— Завидую вашей жене.
Ирина Ивановна молча вернула Меркулову его удостоверение, провела в гостиную, из которой выходила еще одна дверь, очевидно, в спальню. Дом был старой постройки, со смежными комнатами и тесным пеналом прихожей.
— Располагайтесь, — показала она на кресло. — Чаю?
— Не откажусь.
Пока барменша звенела чашками на кухне, Меркулов осмотрелся. Мебель. Ну, мебель как мебель. Немного хрусталя в серванте. Обычный ковер на стене. И телевизор тоже самый обычный, «Рубин».
— Теперь я понимаю, почему у вас нет железной двери, — заметил Меркулов, когда хозяйка внесла поднос с чаем и вазу с какими-то печеньями.
— А что у меня красть-то? — усмехнулась она. — Разве что саму меня, так я и рада бы, да охотников нет.
— Не скромничайте, Ирина Ивановна. Вы многим молодым дадите пять очков вперед.
Она снова усмехнулась:
— Ну, спасибо. Как мне вас называть? Товарищ генерал? Или гражданин прокурор?
— Называйте меня просто Константином Дмитриевичем. Я сейчас для вас и не генерал, и не прокурор.
— А кто же?
— Человек, попавший в трудное положение, который пришел к человеку, попавшему в трудное положение.
Она была явно не из тех, кто за словом лезет в карман, но эти слова Меркулова ее озадачили.
— Значит, вы — в трудном положении? — уточнила она.
— Да, — кивнул Меркулов.
— И я тоже, по-вашему, в трудном положении?
— Да, — повторил Меркулов. — И вы сами это прекрасно знаете.
— Что же я знаю?
— Вы очень неглупая женщина с богатым жизненным опытом. И не можете не понимать, что у вас в «Руси» обосновалась банда.
Она даже руками всплеснула:
— С чего вы взяли? Какая банда? Приходят люди, кушают, выпивают, танцуют — какая банда, Константин Дмитриевич, о чем вы?!
— Банда, — повторил Меркулов. — И очень сильная, очень серьезная и очень опасная. И есть у меня ощущение, что вам самой это не очень нравится. А правильнее даже — очень не нравится.
— Есть гости, которые нравятся, есть, которые не нравятся. А чем они занимаются — не наше это официантское дело разбираться.
— Я сейчас о другом… — Меркулов подошел к серванту и взял в руки фотографию очень симпатичной молодой девушки, чем-то похожей на саму Ирину Ивановну.
— Дочь, — объяснила барменша. — Тоже Ирина. Сейчас учится.
— На третьем курсе колледжа в Итоне, — уточнил Меркулов.
В глазах барменши мелькнул испуг.
— Откуда вы знаете?
— А разве это так трудно узнать? Кстати, теперь я понял, почему в вашей квартире не больше роскоши, чем, скажем, в моей. Или в квартире какого-нибудь инженера. Дорого платить за учебу?
— Ой, и не говорите! Все, что зарабатываю, туда уходит. Лишней тряпки себе купить не могу. Но ведь дочь — единственная, сама воспитывала, без мужика. Пусть сама не больно многому выучилась, так хоть она пусть получит настоящее образование. Ради этого и вкалываю как лошадь.
— И вот представьте: пройдет совсем немного времени, она закончит курс и вернется домой. Девочка красивая, из Итона — а ну какой-нибудь из ваших… пусть так и будем называть их — гостей — глаз на нее положит?
— Глаз? На мою Иришку? Да я любому глаза выцарапаю! Разогнались! Своих б… им мало! Я ее к «Руси» и близко не подпущу.
— Запрете под замок? А вдруг прознают и попросят привезти?
— Я привезу! Я им такого привезу!
— Ирина Ивановна, а ведь они и спрашивать вас не будут. Неужели вы не понимаете, что это люди, для которых главное — их животный инстинкт: мне, все, сразу, немедленно. И если жизнь человека для них — тьфу, то про честь и говорить неуместно. Вы же не хотите, чтобы ваша единственная и любимая дочь стала ресторанной валютной б…?
— Пейте чай, стынет, — хмуро кивнула барменша.
— Спасибо… очень хороший чай… — Меркулов сделал глоток и отставил чашку. — Платят-то они хоть хорошо?
Ирина Ивановна только рукой махнула:
— Какой там хорошо! У меня подруга официанткой в обычном ресторане работает, валютном, конечно, так она в три раза больше приносит.
— А что ж так? — удивился Меркулов. — Денег им вроде бы не занимать.
— Не в этом дело, — объяснила Ирина Ивановна. — Платят за себя нормально, даже хорошо. Но если в зале всего шесть человек вместо пятидесяти — что я имею, хоть золотом они плати? А у нас постоянно: то спецобслуживание, то еще что. Ментов на въезде купили, чужие машины заворачивают. А они-то как раз — с иностранцами, им наша «Русь» — в самый бы кайф. Кухня у нас отменная. И вообще. Представляете, даже рекламу нашу отовсюду велели убрать. Чтобы поменьше чужих у нас было. И убрали, а что сделать. Скоро все вообще забудут, что был такой ресторан «Русь».
— Вот вам второй аспект ваших проблем — чисто экономический, — констатировал Меркулов. — Есть и третий, — помолчав, сказал он. — Вы в этот бар вложили все, что копили всю жизнь, правильно?
— Ну, я не одна в доле. Но… Конечно, правильно, — согласилась Ирина Ивановна.
— И вот представьте, что в один прекрасный день между вашими… гм, гостями… и какими-то другими, назовем их тоже гостями… произойдет то, что на современном жаргоне называют разборкой. И в результате ее ваш прелестный деревянный теремок под названием бар «Русь» попросту взлетит на воздух? Может быть, вместе с вашими гостями. И даже скорее всего. Вы никогда не допускали такую возможность?
Барменша ответила не сразу.
— Допускаю. Каждый день, будь они прокляты, допускаю! Утром подъезжаю, с горки гляну — стоит. И хоть крестись, слава Богу… А что я могу сделать? Они сначала наехали, как на всех, я отстегивала. Потом им понравилось: место тихое, спокойное, вокруг почти никакого жилья. Брать с меня, правда, перестали. А толку-то? Нравится не нравится, а что я могу сделать? — повторила она.
— Вы — не можете, — согласился Меркулов. — А мы — можем.
— Вы? — с иронией переспросила барменша. — Так что ж не делаете? Ко мне пришли. С трудным положением. В чем же оно, ваше трудное положение?
— Банду мы возьмем. Раз уж на нее вышли — обязательно возьмем, можете не сомневаться. Это только вопрос времени. С вашей помощью или без нее. Но с вашей помощью мы смогли бы это сделать гораздо быстрей. Вот почему я к вам и пришел.
— Чем же это я могу помочь?
Меркулов вынул из портфеля пакет с фотографиями и протянул их барменше. Она молча перебирала их одну за другой.
— Вы знаете этих людей? — спросил Меркулов.
— Кого знаю, кого не знаю, — уклонилась она от прямого ответа.
— А мы не знаем почти никого, — признался Меркулов. — Узнаем, но на это уйдет время.
Барменша молчала.
— Что ж, я вижу, что не сумел убедить вас в том, что у нас общие интересы. Жаль.
Он собрал фотографии, засунул их снова в пакет, а пакет — в портфель. Но пакет как-то не так повернулся, и Меркулову пришлось вначале вынуть из портфеля архивное дело барменши, пристроить пакет, а потом вернуть на место и папку досье.
При виде папки Ирина Ивановна нахмурилась:
— Вот, значит, в чем дело. Вы и историю мою подняли? Да, сидела. В молодости, по глупости, за растрату. Было.
— Два раза, — поправил Меркулов. — Во второй раз дело не дошло до суда из-за амнистии.
— И что? — с вызовом спросила барменша. — У меня каждый квартал ревизия, и всегда все чисто. У меня вообще дела чистые.
Меркулов усмехнулся. Продолжая укладывать папку в портфель, он заметил:
— Вас всякий раз проверяли местные ревизоры. В течение последних десяти лет. Ирина Ивановна, не считайте меня недоумком. Я тоже кое-что видел в жизни. И если сейчас прислать к вам мощную финансовую группу для аудиторской проверки за последние десять лет, я думаю, что лет пять строгого режима вам обеспечено. Или даже семь — в силу рецидива преступлений. А такие группы у нас есть. И их не достанут ни ваши покровители, ни даже высокие покровители ваших бандитов.
Ирина Ивановна уточнила:
— Значит, если я не соглашусь вам стучать, вы посадите меня на пятерку? Или даже на семь лет?
Меркулов защелкнул портфель и встал.
— Нет. Мы могли бы это сделать без малейших усилий, но делать этого не будем. Наши дела — особо важные преступления. Если бы я решил это сделать, это была бы просто месть вам с моей стороны. А мне не за что вам мстить. Я на вас не обижен, каждый человек сам отвечает за свою судьбу. Поверьте, Ирина Ивановна, я вам даже сочувствую. Потому что мои проблемы — служебные. А ваши — ваши совсем другие. Спасибо за чай. Где-то тут был мой плащ.
Ирина Ивановна молча подала ему плащ.