Попутно Турецкий выяснил, что главным инженером АОЗТ «Кедр» Юрий Сергеевич работает недолго, всего два года, а до этого был в Норильске, в концерне «Никель», дошел до начальника цеха. Там его и приметил Барсуков, прилетавший в Норильск по делам, и переманил хорошей квартирой, зарплатой и климатом.
— Не жалеете? — поинтересовался Турецкий еще во время экскурсии, где-то между разделительной плавкой и рафинированием.
Главный инженер неопределенно пожал плечами:
— Не знаю. Климат здесь, конечно, не сравнить с Норильском. А вообще… Не знаю, — повторил он.
— Что-то не нравится?
— Ну, все и не может нравиться, — ушел главный инженер от прямого ответа.
— А кто был до вас? Отправили на пенсию?
— Нет. До пенсии ему было еще лет десять. Утонул. На Байкале. Говорили: попал в шторм. Поехали порыбачить…
— Мы занимались этим делом, — вмешался в их разговор Мошкин. — Моторку нашли, прибило к берегу, а людей — нет, унесло течением. Дело закрыли, хотя неясности были.
— Какие?
— Ну хоть бы взять то, что заядлым рыбаком он никогда не был. Даже не удил в Ангаре. А тут вдруг — на самый Байкал. А второе что — поехал с двумя, которых жена не знала. Сказал — с завода. А на заводе никто с ним не ездил. А кто был с ним — так мы и не узнали. Были неясности, были.
Юрий Сергеевич, как показалось Турецкому, слушал Мошкина с каким-то обостренным интересом и даже словно бы с внутренним напряжением. Он промолчал, хотя Турецкий был уверен, что ему есть что сказать.
И теперь, возвращаясь с экскурсии по заводу, он решил зайти с другого конца.
— Как, по-вашему, кто станет генеральным вместо Барсукова?
— Татарин, — не задумываясь, ответил главный инженер. — Первый зам, Важнов. Его Татарином все на заводе зовут. За глаза, конечно.
— А первым замом?
— Коммерческий директор, — последовал такой же уверенный ответ.
— А коммерческим директором?
— Начальник отдела сбыта. Это все одна команда.
— А начальником отдела сбыта?
— Не знаю… Найдут кого-нибудь. Свято место пусто не бывает.
— А это место — свято? — спросил Турецкий.
Главный инженер внимательно на него посмотрел и кивнул:
— Да.
Турецкий взглянул на часы:
— Уже четверть второго! Мои не спешат?
Главный инженер тоже посмотрел на свои часы:
— Нет, правильно.
У него был не «Роллекс». Что-то вроде «Сейки». Хорошие часы, не из дешевых, но совсем не «Роллекс». И Турецкий решился спросить напрямую. И спросил:
— Я вижу, вас что-то тревожит. Не поделитесь? Может быть, легче станет?
Главный инженер помедлил с ответом. Потом сказал:
— Был с полгода назад один случай… не выходит из головы. Один слиток золота вышел с брачком — с маленькой раковинкой. Мастер спросил: переплавить? Я посмотрел, решил: сойдет, раковинка еле заметная. Сказал: отправляйте на склад. На другой день один покупатель, он большую партию брал, потребовал сделать еще один анализ. Хотел убедиться, что золото — действительно, как мы говорим, четыре нуля, всего 0,0001 — одна десятитысячная доля примесей. Я и решил: вот этот слиток и возьмем, а потом переплавим. Но…
— Этого слитка на складе не было? — угадал Турецкий.
— Да.
— А кому-то другому не могли продать?
— Нет, других клиентов не было, ни одного.
— Понятно…
— Вы думаете, за этим что-то есть?
— Пока не знаю, — ответил Турецкий. — Как говорит мой знакомый патологоанатом: вскрытие покажет.
— А вскрытие будет?
— Думаю, этого не избежать. Может быть, не завтра, но обязательно будет. Вы никому об этом случае не рассказывали?
— Никому. Только вот вам.
— И не рассказывайте, — посоветовал Турецкий. — Спасибо за откровенность. А теперь познакомьте нас с начальником отдела кадров.
— У нас не начальник — начальница.
— Тем лучше, — сказал Турецкий. — Попробую ее обаять.
Главный инженер усмехнулся:
— Ее обаяешь!..
Начальнице отдела кадров было за сорок, она словно бы не вмещалась в изящный синий костюмчик и с виду была неприступной как танк. Для начала Турецкий попросил показать список всех руководителей завода и внимательно его просмотрел: не было ни одной прибалтийской фамилии. Может, этот Антон Романович работал раньше, а теперь уволился?
Турецкий начал издалека — с самой больной темы для любого кадровика:
— У вас большая текучесть кадров?
— А с чего ей большой-то быть? — ответила, будто огрызнулась, кадровичка. — Зарплаты у нас хорошие, даже по нынешним временам. Раз в квартал — дивиденды с акций. Обеды бесплатные, из трех блюд. Кто из Иркутска ездит — «Икарус» для тех ходит, к смене и со смены. Тоже бесплатно. От нас и в ранешние времена не шибко бегали, а сейчас и подавно. Работа, говорили было, не волк в лес не убежит. Э! Убежала! Сейчас народишко за свое место зубами держится!
— А из руководящего состава кто-нибудь за последние два-три года уволился?
— А вам-то зачем это знать?
— Вы умеете хранить служебную тайну? — спросил Турецкий.
— Конечно!
Турецкий обаятельно улыбнулся:
— Я тоже.
— Ишь ты! Вывернулся! Хитер! — искренне восхитилась начальника и словно бы помягчела: — Ловко! Надо будет это запомнить!
— Так как же? — вернул ее к делу Турецкий.
— Из руководства? — Она задумалась. — Главный инженер года два назад утонул…
— Это я уже знаю.
— Начальник техотдела в прошлом году уволился. У него отец помер, мать-старуха осталась одна. И дом большой — под Полтавой. Уехал… Кто еще?.. А, вот! Начальник отдела сбыта. Но тому уже года четыре. Как его?.. Во память стала! — Она открыла дверь в соседнюю комнату: — Девочки, как была фамилия латыша — из отдела сбыта?
— Крумс, — подсказали из-за двери.
— Правильно, Крумс.
Турецкий насторожился.
Щелкнуло?
— А имя-отчество?
— Это помню. Антонас Ромуальдович. Но все звали: Антон Романыч.
Неужели щелкнуло? Турецкий все никак не мог поверить в удачу.
— Нормальный был мужик, — продолжала начальница, — спокойный, обстоятельный. Но и себе на уме.
— А почему уволился?
— С Барсуковым полаялся. Не знаю из-за чего. Но тот его турнул. И Татарин за него заступался — Важнов, и коммерческий директор. Но Барсукова было сбить, если он себе что-нибудь в голову взял, — куда там! Так и турнул.
— По статье?
— По собственному. Но что турнул — факт.
Щелкнуло. Щелкнуло!
— У вас личные дела хранятся?
— А как же? — Она даже обиделась. — Пятьдесят лет. Закон! Человек пенсию начнет оформлять, ему справку о заработке подай — пожалуйста!
— Хотелось бы взглянуть на дело этого Крумса.
— А это еще зачем?
— Вы умеете хранить служебную тайну? — снова спросил Турецкий.
— Заколебал ты меня со своими тайнами! Ладно, уговорил. — Она снова выглянула за дверь: — Девочки, принесите мне папочку Крумса!
Одна из сотрудниц принесла из архива тощую бумажную папку. Анкета, куцая автобиография, копия трудовой книжки, приказы о поощрениях. Анкета и биография были десятилетней давности — десять лет назад Крумс устроился на этот завод.
Крумс. Антонас Ромуальдович. Родился в 1950 году в г. Иркутске в семье служащих. В 1971 году, после армии, поступил в Московский институт народного хозяйства им. Плеханова. В 1976-м закончил. Работал до «Кедра»: иркутская мебельная фабрика — экономист, старший экономист, начальник планового отдела. Городское управление торговли: начальник финансового управления. Потом — «Кедр», начальник отдела сбыта.
Женат. Жена: Боброва Елена Сидоровна. Работает заведующей продовольственным магазином. Дети: два сына, 8 и 11 лет. («Теперь им, значит, 18 и 21», — отметил Турецкий.) Член КПСС. Под судом и следствием не состоял. Родственники за границей — нет. Пребывание за границей — не был. Нет. Не состоял. Не участвовал. Не был. Нет. Нет…
В архивном деле Турецкий обнаружил еще один документ, не совсем обычный. Это была справка иркутского КГБ о родителях Крумса. «На ваш запрос сообщаем: отец А. Р. Крумса гр-н Крумс Ромуальд Янович и его мать гр-ка Крумс Ильзе Витасовна в 1945 году были высланы из Риги в г. Иркутск. В 1952 году Крумс Р. Я. был арестован и осужден по статье 58 УК РСФСР за контрреволюционную террористическую деятельность на 20 лет лишения свободы с отбыванием в ИТК строгого режима. В 1959 году умер от сердечной недостаточности…»
— И вы взяли человека, у которого такие родители, на работу? — поинтересовался Турецкий.
— А почему нет? Приняли в партию, — значит, человек проверенный, — ответила кадровичка.
— Но запрос все-таки послали?
— А как же? Мы должны знать, что за люди у нас работают. И вообще я так считаю: сын за отца не отвечает, — убежденно добавила она.
Турецкий усмехнулся:
— Вы знаете, чьи это слова?
Начальница отдела кадров удивилась:
— Как чьи? Это мои слова.
— Лет за пятьдесят до вас, в тридцать седьмом, их произнес другой человек.
— Это кто ж такой?
— Сталин, — ответил Турецкий.
— А чо, и правильно сказал.
— Сказал-то правильно…
«ЧСИР — член семьи изменника Родины». Была и такая формулировка. 1952 год. Режим был еще лютый, но уже дал слабинку. Случись все даже годом раньше, мыкаться бы матери Крумса по лагерям с клеймом «ЧСИР», а самому Крумсу — по специнтернатам Воркуты и Красноярского края.
Но Турецкий не стал заниматься политическим просвещением кадровички. Он вернулся к личному делу Крумса: «Проживает по адресу: г. Иркутск, ул. Левобережная, 26».
«Квартиры нет. Значит, дом частный».
Все.
— Спасибо. — Турецкий вернул папку начальнице, спрятал блокнот. — Можно я от вас позвоню?
Получив разрешение, набрал телефон паспортного стола.
— У вас там должен работать товарищ из Генеральной прокуратуры. Софронов его фамилия. Нельзя ли позвать его к телефону?
Услышав «алло» Софронова, спросил:
— Как у вас?
— Полный нуль. Здесь копать — на неделю. А у тебя?