— Тогда зачем вы вообще его выбрали? Сегодня вы с детьми «Ананасы в шампанском» поставите, а завтра, не к пленуму будь сказано, рок-оперу! Эту, как ее, Юрий Савельич, напомните, вы мне ее давали слушать.
— «Иисус Христос — суперзвезда», — промямлил Готовченко. — Только это не моя пленка была, я ее у одного бывшего члена ВЛКСМ конфисковал, и уже уничтожил.
— Уничтожили? Жаль. В смысле, правильно, что уничтожили. Потому что увлечение такими какофониями, язык не поворачивается назвать их музыкальными произведениями, искривляет линию партии, ее принцип конкретно-исторического воспроизведения жизни в плане достижений критического реализма.
Каллипигов отпил из стакана воды, перевел дух и продолжил свою речь.
— Видел я, будучи в Италии, эту буржуазную эстетику. Стоит этакий опус — нагромождено металла, обломков. Скульптура! А, по-моему, наглядный пример деградации капиталистического способа производства. Этот, с позволения сказать скульптор, тоже, небось, ананасы ел, как ваш Северянин, в то время как итальянская мать не знала, чем накормить ребенка. Сначала шампанское, потом — сигареты, девочки. Так ведь, Юрий Савельич?
— Так, — вновь неохотно промямлил Готовченко.
— А потом такой комсомолец на субботник отказывается выходить, профсоюзные взносы не сдает. В общем, так, товарищ Сорокина, пока мы устно ставим вам на вид, учитывая вашу молодость и незрелость, но в будущем за ананасы на территории нашего района ответите по всей строгости!
В городок на берегу Белого озера профессор Маловицкий приехал с женой из Ленинграда — администрация педучилища, заславшая гонца-кадровика в тамошний университет, пообещала семье Маловицких, ютившихся с тремя дочками в сыром полуподвале, две полнометражные комнаты с прихожей в благоустроенном общежитии преподавателей.
— Дали комнату? — поинтересовалась Люба у Леонида Яковлевича, когда он с мягкой грустью поведал, как решили Маловицкие поехать поработать на время, а получилось — навсегда.
— Да. Я и сейчас в ней живу.
Жена Леонида Яковлевича скончалась, дочки уехали в столицы, звали отца, но он продолжал жить в комнате общежития преподавателей и каждое утро, прихрамывая и опираясь на клюшку, шел к своим ученикам — абитуриентам, студентам, детям вроде Любы.
— Любочка, не держи зла на Гертруду Васильевну и Марию Семеновну, — успокаивал он. — Подозреваю, впрочем, она не Блейман. Истинная Блейман не отказала бы ребенку, мечтающему сыграть на школьной сцене.
Авторитет Леонида Яковлевича в вопросах языкознания для города был непререкаем. Его неизменно вызывали в агитационный отдел райкома партии, когда возникал вопрос в правописании лозунга или стилистике призыва. Частенько, впрочем, Леонид Яковлевич с его гипертрофированными деликатностью и мягкостью выдавал чересчур уж интеллигентные лозунги и здравицы. «Извините, мы придем к победе коммунистического труда!» «Широкой, как воды реки Иордан, колонной на площадь выходят труженики райпищекомбината!» И тут уж не дремал завагитотделом. Однажды профессор Маловицкий разрешил филологический вопрос вообще громадного идеологического значения. Дело в том, что товарищ Каллипигов был вовсе не Каллипиговым. Нет, мама товарища Каллипигова не изменяла своему супругу. Просто фамилия его деда была Белоспинник. Что во времена революционных бурь звучало нарицательно. Кто-то второпях, не разобравшись, в текучке буден, мог принять фамилию деда за идеологический ярлык. «Кто у нас следующий?» — «Белоспинник» — «Расстрелять в двадцать четыре часа!» И дед решительно, по-революционному боевито отвергая все старое, и потому не печалясь о корнях предков, сменил Белоспинника на фамилию Краснозадов. Звучало, конечно, не так чтоб очень, но дед резонно рассудил, что Краснопередов будет очень уж многозначительно. Еще подумают, что он претендует занять место товарища комдива и мчаться впереди дивизии, прокладывая копытами дорогу в светлое завтра! Таким образом, будучи вторым секретарем райкома КПСС, товарищ Каллипигов значился в партбилете Краснозадовым. Когда же ему по секрету сообщили из области, что он со дня на день займет пост первого секретаря, Калипигов расстроился.
— Зинаида, — признался он вечером жене. — Я решил сменить фамилию.
— Правильно, — ответила Зинаида Петровна. — Я давно тебе говорила, что Краснозадов очень уж напоминает Казнокрадов.
— Тьфу, сплюнь! — возмутился Каллипигов.
— Что если твоя секретарша, эта легкомысленная дурочка, опечатается в документе? А с нее станется, у нее одни мужики на уме.
— Да? А мне клялась, что однолюб. В смысле, однолюбка.
— Оставь ее! Давай подумаем, какую фамилию ты возьмешь? Необходимо, чтобы она была созвучна старой. Чтоб смена произошла незаметно для широких масс.
— На ту же букву?
— Верно! На букву «К». И с приставкой «красный».
— Краснорожин? — предложил Каллипигов.
— Зинаида Краснорожина. Нет, не то.
— Красноруков? Красноглазов?
— Прекрасноглазов, может быть? Зинаида Прекрасноглазова. Звучит.
— Но ведь это на букву «П».
— Ах да, — вздохнула Зинаида Петровна.
— А что если — Красная-Площадь? Товарищ Красная-Площадь. Впечатляет? Торжественно и емко.
— Неплохо. Хотя… Представь, два раза в год по телевизору и радио будут сообщать «В цветах и кумачовом убранстве Красная площадь». И население каждый раз будет думать, что ты умер. А я буду ломать голову: умер или нет?
— Сплюнь! Тьфу-тьфу-тьфу.
— Вот тебе и тьфу. Будешь, как привидение по райкому ходить, и объяснять каждому, что ты не призрак коммунизма, а Краснозадов.
— Что же делать?
— Посоветуйся с профессором Маловицким. Все ж таки он специалист в таких вопросах.
— Таки! Был бы он в этих вопросах специалист, давно себе фамилию на Малышева поменял.
— Краснозадов, откуда в тебе этот сионизм?
— Хотя, ты, пожалуй, права. Завтра проконсультируюсь с Маловицким. Зинаида, а если в общем разрезе, так сказать в принципе, изменять фамилию идеологически верно? Все же я не актриса какая-нибудь из театра оперетты и балета, чтоб псевдонимы менять.
— О чем ты говоришь! Ульянов-Ленин. Джугашвили-Сталин. Это ли не величайшие примеры?
— Фу черт, Ленин у меня как-то из головы выскочил.
Леонид Яковлевич Маловицкий деликатно выслушал Каллипигова в его кабинете второго секретаря.
— Вопрос не так уж сложен, хотя, несомненно, имеет свои подводные камни. Желательно, чтобы новая фамилия отражала ваше мировоззрение, политические взгляды или литературное кредо, и, в идеале, перекликалась со старым родовым именем.
— То-то и оно, — ответил Каллипигов.
— Давайте воспользуемся примером из литературы? — предложил Леонид Яковлевич.
— Советской? — уточнил Каллипигов.
— Вне всякого сомнения!
— Краснопушкин?
Леонид Яковлевич не изменился в лице, лишь слегка склонил голову к столу.
— Не думаю, что это самый удачный вариант.
— И я не думаю, — поразмыслив, согласился Каллипигов. — О! Горькокрасный? Красногорький, в смысле. Пусть сильнее грянет буря! Нет, бурь, пожалуй, не надо.
— Если бы вы мне позволили продолжить.
— Ну-ну.
— Есть такой советский писатель Борис Полевой.
— Красное-поле? Ну, ничего. Хотя, Гуляй-поле напоминает. Я там так однажды погулял!.. Конечно, до знакомства с Зинаидой Петровной.
— Понимаю. Так вот, предок Бориса Полевого был священнослужителем.
— Э-э, это мне не подходит. Религиозный дурман отбрасываем сразу!
— Нет-нет, никакого дурмана. Это просто в качестве примера. Полагаясь в священный сан, тот человек принял фамилию Кампусов. Борис же Полевой впоследствии сделал ее вольный перевод с латыни на русский: кампус, что значит «поле» — Полевой.
— Кампус, — раздумчиво прикинул Краснозадов. — Примус уж очень напоминает. В то время как наш район газифицирован почти на 43 процента, и газификация продолжается быстрыми темпами.
— Никакого газа! Но зад останется на месте, и даже слово «красный», которое издревле у русичей означало «красивый, прекрасный, благолепный», никуда не денется.
— Благолепнозадов, что ли? Зинаиде Петровне понравится. Но мы хотели на букву «к».
— Все как вы хотели! Позвольте вам предложить: Каллипигов! Что в переводе с древнегреческого означает «прекраснозадый».
— Точно?
— Слово филолога!
— Товарищ Каллипигов. Очень, очень даже ничего. Вот только — древнегреческий, — поморщился Каллипигов. — Греция. Отсталая, преимущественно сельскохозяйственная страна с бедными революционными традициями. А нельзя, чтобы с итальянского переводилось? Все-таки Гарибальди, движение сопротивления. Это было бы созвучнее моим политическим устремлениям и идеологически верно выдержанно. Как бы в духе грядущей мировой социалистической революции. На какую букву в итальянском слово «красивый» начинается?
— На «б».
— Не-не-не! Не то.
— Но отчего вы боитесь древнегреческих корней? Смею вас заверить, что эта страна — родина демократии.
— Точно?
— Уверяю!
— Что ж, демократический централизм — важнейший принцип управления социалистическим обществом, построения и деятельности коммунистической партии, социалистического государства, общественных организаций.
— Греция славна многими именами, на чьих трудах воспитывался Ленин.
— Да вы что?
— Платон. Архимед. Аристотель.
— Ну-ну!
— В Древней Греции зародилось театральное искусство, о важной роли которого неоднократно говорили товарищ Владимир Ильич и товарищ Леонид Ильич Брежнев.
— Интересно.
— Искусство театра рассчитано на коллективное восприятие.
— Трудовым коллективом? — уточнил Каллипигов.
— И трудовым в том числе, — согласился Леонид Яковлевич. — Самобытность театра…
— Советского, — поправил Каллипигов.
— Самобытность советского театра, как вида искусства — в современности, делающей его важным фактором воспитания масс.
— Так-так-так. Значит, вы рекомендуете остановиться на Калли… как там?
— Каллипигов, — подсказал Леонид Яковлевич. — И не забывайте, что именно в древней Греции рабы настойчиво боролись за освобождение трудящихся, вспомните знаменитое восстание Спартака.