«Какая сумка?»
«Ну, вспомни-вспомни, потаскуха лакированная. Еще тебя дурой обозвала».
«Меня? Тебя вроде».
«Не важно. Главное, что это — она, мерзавка!»
«Ладина сумочка?» — поразилась Люба.
«Помнишь, мы ели в кафе? В «Макдональдсе»?
Так вот… Ой, у меня прямо так ясно вся картина преступления в глазах стоит».
«Преступления? — Люба вздрогнула. — Сумка хотела убить Колю?!»
«Как же, убьешь твоего Колю сумкой! Твоего Колю поленом не перешибить. Она нас задумала извести! Подбросила нам в еду… как его? По телевизору говорили, на клопа похож».
«Таракана что ли» — с омерзением предположила Люба.
«Какого таракана? Не сбивай! Клопелин? Клофелин! Она нам подсыпала клофелин, что б мы заснули и были в беспамятстве».
«Ой, ну зачем ей это надо?» — засомневалась Люба.
«Да чтоб ограбить же. Ограбить?! Ой, Любушка, проверяй скорей мою велоаптечку, не пропало ли чего?»
Люба судорожно ощупала свое имущество: утка на месте, в пакете, сбоку возле подлокотника, рюкзачок — здесь, на коленях. И вдруг ее прошибла догадка: «Мамочка родная! Она хотела мой диск украсть. Там же такие необыкновенные песни!»
Трясущимися руками Люба развязала шнурок, стягивающий горловину рюкзачка, и принялась шарить внутри.
«Хватит, щекотно», — заверещал рюкзак.
«Потерпи, не велик барин, — приказала коляска рюкзаку. — Ограбили тебя, пока дрых».
«Никто меня не грабил, — обиделся рюкзак. — Я свое дело туго знаю!»
«Диск с моими песнями на месте?» — все еще не веря и продолжая шарить, воскликнула Люба.
«В кармашке… а-ха-ха… под молнией лежит», — выдохнул рюкзак.
«Уф! — Люба нащупала диск. — Слушай, колясочка, вариант ограбления отпадает».
«Ну, если тебе не нравится моя версия», — обидчиво произнесла коляска.
«Версия мне нравится, но нас никто не грабил. Ох, как хорошо, что не нужно никого подозревать! Я, кстати, сразу с первых твоих слов засомневалась: ну не способна Лада на такую подлость!»
«Ага, все у тебя хорошие, одна я плохая, — обиделась коляска. — Лада-Ладушка. А ведь она у меня за спиной стояла, когда мы здесь очнулись!»
«И сразу убежала, — продолжила Люба. — Давай-ка, еще раз подумаем. Помнишь, мы с тобой раньше играли в «вижу, слышу, чувствую»? Что ты ночью чувствовала, слышала?»
«Вроде бы катили меня, — задумчиво сказала коляска. — Мне сон снился, просыпаться не хотелось. Снилось, что джип меня катает».
«С тобой все ясно, — махнула рукой Люба. — Совсем от любви голову потеряла».
«Кто бы говорил».
«Я все поняла, — вдруг осенилась Люба. — Все! Я заснула, Коля не хотел меня будить, и попросил Ладу отвезти нас к тому месту, где мы должны его ждать».
«А почему мы в том месте ждать не могли?» — засомневалась коляска.
«Мало ли какие причины? Может там стоянка колясок запрещена из-за опасности камнепада?»
«Какого камнепада?»
«Ну, схода лавин, — нетерпеливо сказала Люба. — Откуда я знаю, какие тут, в Москве, порядки? Я в столице нашей родины первый и последний раз пятнадцать лет назад была. Главное, что мы именно здесь должны ждать Колю. И он наверняка появится с минуты на минуту».
«На джипе?» — незначительным голосом спросила коляска.
«Ну не на велосипеде же!»
«Тогда я готова ждать, пока не заржавею, — самозабвенно поклялась коляска. — Послушай, Любушка, а может мы сейчас совсем недалеко от того места, на которое утром приехали?»
«Я об этом не подумала. Ой, конечно, это где-то рядом!
Подожди, спрошу».
Люба поглядела на тонар, пахнущий хлебом. Поймав Любин взгляд, продавец снова заулыбался:
— Подходи, красавица!
— Скажите, здесь кусты где-нибудь поблизости есть? — подрулив к окошку, спросила Люба. — Деревья густые?
Продавец расцвел:
— Слушай, зачем кусты-мусты? В кустах насрано, люди мимо идут. Заходи сюда!
— Заходить некогда, — заторопилась Люба. — Вы мне так, через окно покажите.
— А-а, шутишь? — засмеялся продавец. — Слушай, красавица, он у меня в окно не поместится.
— Кто? — слегка отодвинулась Люба.
— Кого в кусты зовешь.
— Колю что ли? — в недоумении протянула Люба.
— Коля! Коля! Такой Коля у меня!
— Коля уже меня искал? — обрадовалась Люба. — «Колясочка, слышишь? Коля нас здесь уже искал!»
— Ай, искал! Всю ночь тебя искал! Где была?
— Здесь! Как же мы разминулись? — расстроилась Люба.
— Ай, сам не знаю. Не плачь, красавица, заходи. Лаваш горячий угощу. Просто так, без денег лаваш горячий дам.
— Ну ладно, давайте, раз вы такой добрый.
— На!
— Ух, руки прямо обжигает. Спасибо!
— Кушай на здоровье. Стой, ты куда?
— Кусты все-таки поищу, — крикнула Люба и шустро покатила прочь.
Продавец перегнулся через окошко на улицу и, пошарив глазами возле подземного перехода, позвал:
— Мамка! Эй, слушай, мамка!
— Чего тебе? — дородная цыганка средних лет с обесцвеченными, поднятыми в пышную прическу волосами, развевая турецким платьем, подошла к тонару.
— Ай, мамка, не бережешь своих девочек. Все утро на коляске здесь просидела девочка. Никто ни рубля не подал. Я только лавашем угостил. Так решила в кусты, клиенты искать. Я ей зову: иди сюда, в тонар. Нет, говорит, только в кустах могу. А там бомжи, насрано.
— Вот дура! Учу-учу: езди там, где люди приличные с деньгами ходят. Бомж тебе чего подаст? Вернется, так подскажи мне, я ей, сучке, устрою!
— Подскажу, обязательно подскажу. Красивая девочка! В джинсы, волосы белые.
— Это кто же у меня? — задумалась цыганка. — Новеньких кучу привезли. Я уж запуталась.
— Откуда привезли, слушай?
— А я почем знаю? Из Костромы вроде, с Молдовы. Чего они там, в домах инвалидов видели-то? А здесь — Москва, деньги, знай, зарабатывай. Мамке немного дай — за квартиру заплатить, одежду им купить, еду повкуснее, а остальное клади себе в карман. Неплохо?
— Неплохо!
— В какую сторону она поехала?
— Вон туда, к рынку.
— Ладно, вернется, куда денется.
Люба доехала до рынка, разномастными фургончиками напоминавшего задворки цирка, какой однажды приезжал в ее город. Первая же торговка, возле ящиков которой остановилась Люба, протянула ей спелый помидор.
— Что вы, зачем? — смутилась Люба.
— Бери, бери, — сказала торговка. — Думаешь, не знаю, как у мамки-то тебе живется?
— Что вы, у меня мама очень хорошая. Она меня очень любит.
— Ну-ну, рассказывай больше…
— Честное слово!
— Ладно тебе, не бойся, никому не скажу.
— О чем?
— Про мамку твою.
Люба недоуменно переглянулась с коляской. Потом потянулась к продавщице и шепотом спросила:
— Здесь туалет где-нибудь есть?
— Да зачем ты деньги будешь платить за этот туалет?
Коляска торжествующе ткнула Любу: «Что я говорила? В Москве за утку деньги берут!»
— Езжай вон в кусты, — продолжала торговка. — Там все и сделаешь забесплатно.
— Кусты? — переспросила Люба. — А деревья и клумба там есть?
— Была. Вытоптали.
— За одну ночь? — удивилась Люба.
— Кто его знает? Может и за одну.
— И где она была, клумба? — спросила Люба.
— За рынком. Вот здесь объезжай, за рыбой дорожка есть, прямо в кусты и приведет.
— Спасибо вам огромное! Вы такая чудесная! — жарко воскликнула Люба.
— Ладно тебе, — смущенно махнула рукой торговка, засмеялась, и до самого обеда никого не обвешивала.
Кусты за рынком действительно обнаружились. Но деревья толпились совсем не так. Утром, смутно помнила Люба, это был угол бульвара, заворачивающего к эстакаде. И тюльпаны алели в сумерках на травяном изгибе. А здесь, за рынком, вообще ничего не алело.
«Наверное, где — то неподалеку еще кусты есть, другие», — упавшим голосом сказала Люба.
«Сумневаюсь, — сумрачно ответила коляска. И вдруг закричала: — Джип! Любушка, джип! Держи его!»
Люба задохнулась и вывернула колеса к дороге.
«Не тот. Неужели не видишь, что другого цвета — черного».
«Я думала, это у меня в глазах потемнело от радости», — упавшим голосом протянула коляска.
Они помолчали. Люба заерзала.
«Не могу я в кустах… Неприлично это. Только в Москву приехали и сразу кусты засорять. Придется опять у людей спрашивать».
«Подожди-ка, я поспрашаю. А то тебе опять платную утку присоветуют. Извините, — окликнула коляска ржавый запорожец, вместо задних колес которого были подставлены кирпичи. — Здесь поблизости утки бесплатные есть?»
Запорожец задумался.
«Не уверен, давно на приколе стою, но раньше вон за тем проспектом, в парке «Дубки», утки были».
«Спасибо, — чинно поблагодарила коляска, и вдруг увидела кирпичи вместо колес под задним крылом запорожца. — Ой, тоже инвалид?»
«Так уж получилось».
«В аварию попали?» — не отставала коляска.
«Воры скрутили».
«Что я тебе говорила! — торжествующе напомнила коляска Любе. — Колеса на ходу снимают. Это мне еще повезло, что клофелин меня не берет. Зря сумка Ладкина драная мне его сыпала».
«Что ты плетешь? — возмутилась Люба. — Кто тебе чего сыпал?»
«Не насыпала, но хотела».
«Откуда ты знаешь?»
«Я как глянула на эту Ладу, так сразу поняла, что она промышляет».
«Слушать не хочу такую чушь», — заткнула уши Люба.
«А вот сейчас у запорожца спросим. Вам клофелин подсыпали?»
«Не помню», — пожал плечами запорожец.
«Значит, точно — подсыпали, раз ничего не помните», — удовлетворенно констатировала коляска.
«Поехали уже в парк, а? — предложила Люба коляске. — Не могу больше терпеть».
Они наугад проехали прямо через проспект. Потоки машин — кто возмущенно, кто сочувственно, тормозили при виде отчаянно передвигавшейся коляски. Из одного открытого окна Любе на колени вылетела металлическая монета в десять рублей.
— Вы деньги потеряли! — крикнула было Люба, но машина уже умчалась.
«Какое — потерял! — вскричала коляска, когда бурный поток проспекта был преодолен и показался парк. — Это он тебе милостыньку бросил».