— А собака не покусает? — спросила Люба.
— Какая собака?
— Ваша.
— Да ведь она издохла.
— Да вы что? — поразилась Люба. — А что с ней случилось?
— Под машину попала.
«Ой-ой-ой», — лицемерно заохала коляска.
В холле консьерж снял трубку побитого телефонного аппарата и бодро сообщил Сталине Ильясовне, что девочка симпатичная уже прибыла. Внизу дожидается.
Сталина Ильясовна появилась немедленно. Решено было, что консьерж понесет Любу на руках («Ой, что вы, мне так неловко!» — «Держись крепче, эх, давно я таких молоденьких не носил!»), а Сталина Ильясовна затащит коляску.
На площадке возле раскрытой двери, когда Люба была уже вновь усажена на дерматиновое сиденье, она протянула хозяйке ватрушку:
— Совсем забыла! Это для вашего домового.
— Спасибо, — на секунду задумавшись, приняла ватрушку Сталина Ильясовна.
Люба посмотрела вслед консьержу и тихо спросила:
— Не воет по ночам?
Сталина Ильясовна тоже посмотрела на лестницу, по которой браво спускался консьерж.
— Кто?
— Домовой ваш — не воет?
— Нет, — твердо сказала Сталина Ильясовна. И доверительно наклонилась к Любе. — А что, бывает, что воет?
— Я сама не слышала, но коляска говорит — случается. Когда голодный.
— Я вообще-то сплю крепко, к тому же спальная на улицу выходит, а там всю ночь шум, так что, может быть, просто не слышу воя, — предположила Сталина Ильясовна.
— Тогда сами ватрушку съедим, — решила Люба.
— С удовольствием, — заверила хозяйка.
Люба въехала в квартиру и восторженно замолчала, глядя в распахнутую в прихожую двустворчатая дверь, за которой на холеном паркете в солнечном квадрате стоял огромный белый рояль! Возле рояля ожидала выхода статная арфа. Были видны угол бархатной вишневой банкетки, тафтяной подол портьеры и ваза с сухими розами.
— У вас тут как во дворце! — восхитилась Люба.
— Что ты, дорогая! Ты просто давно не видела дворцов. Есть здесь у нас, на последнем этаже… Памятник зодчества начала двадцать первого века, охраняется государством. Проходи, вот здесь можно умыться, здесь — туалет. Какая у тебя стильная маечка.
— Правда? Мама вязала.
— Давай-ка, посмотрим, коляска твоя в дверь пройдет?
— Пройдет! У вас тут широко везде, как в поле. Хорошая квартира.
— Это от папы.
— Титан электрический? — поддерживала светскую беседу Люба.
— Титана у нас нет. Водоснабжение централизованное. Но раньше, в моем детстве, была колонка.
— А мне нравится с титаном. Лежишь в ванной, а дрова потрескивают, в трубе гудит. Песни хорошо сочинять. А где у вас все? На работе?
— Я живу одна.
— Да вы что? В такой большой квартире? А чего квартирантов не пустите?
— Как-то не приходило в голову, — засмеялась Сталина Ильясовна. — К тому же летом ко мне прилетают внуки.
— С Севера?
— Нет, они живут в США.
— Ух ты! Покажете фотографии внуков?
— Обязательно! Ты кофе пьешь или чай?
— Кофе. Три в одном. Хотя один мой близкий друг говорит, что это — гадость.
— Правильно говорит. Умный человек. Заботится о своем здоровье.
— Очень умный! — глаза Любы стали бессмысленными. — Добрый, заботливый, нежный…
— Понимаю. Как его зовут?
— Николай.
— Прекрасное имя. Давай-ка обедать! Борщ горячий. Тебе со сметаной?
— Борщ? Даже и не знаю. Коля, наверное, меня ищет, а я тут рассиживаюсь. Давайте скорее заниматься!
— Певица обязана полноценно и сбалансировано питаться, — приказала Сталина Ильясовна. — Бери вот этот хлеб, не стесняйся, это зерновой.
— Да какая разница, только деньги зря переводить. Хлеб-то весь из зерна, что простой, что дорогой, — хозяйственным голосом сказала Люба.
— Этот с цельными зернами, с проростками. Очень полезно. И биосметана полезна. Органика. Клади побольше.
— Органика? Надо же! А мы дома все простую едим.
— Любочка, ты давно занимаешься музыкой и пением?
— Даже и не помню. С детства. Папа меня сажал на стол и объявлял: «Выступает артистка погорелого театра Любовь Зефирова! На гармони ак-ком-понимирует папа».
— Тебе врачи порекомендовали заниматься вокалом?
— Нет, папа порекомендовал.
— Он очень правильно поступил. Видимо, интуитивно понял.
— Понял про что?
— Центральная нервная система, мозг очень связаны с гортанью, с дыханием. Чем больше ты поешь, тем более развитой становится твоя гортань. Тем большие зоны в мозге захватываются возбуждением. Происходит восстановление поврежденных при параличе функций мозга. Нервные узлы, точки их пересечения, они называются синапсы, регенерируют или даже возникают вновь. Тебе понятно?
— Да, — неуверенно ответила Люба. — Вроде.
— При правильном пении правильным становится и дыхание. Работают мускулы живота, груди, полноценно действует диафрагма. Древние греки полагали, что душа находится именно в диафрагме.
— Я так и думала! Я когда пою, душа просто наслаждается в диафрагме.
— Так и должно быть. Но заниматься нужно постоянно, а не от случая к случаю. Тогда твой голос найдет свое место в звуковом пространстве тела. Он станет объемным, а не будет плоским, как у этих бесчисленных певичек на телевидении. Замечательно, что папа начал заниматься с тобой в детстве.
— Ко мне еще из музыкалки учительница ходила. А потом я сама там работала секретарем.
— Пение в раннем детстве дает толчок формированию новых областей неокортекса.
— А это что такое?
— Неокортекс — самая молодая область мозга, отвечает за творческие способности, за чувства.
— Да, я чувствительная, — подтвердила Люба.
— То, что поэтические и музыкальные способности развились именно в тебе, не удивительно. Люди с ограниченными физическими способностями часто живут сокровенным миром чувств, много фантазируют.
— А я давно догадалась, что все это не случайно. Ну, то что не могу ходить. Это специально, чтобы я не пошла неверной дорогой. Если бы я ходила, ведь могла не заметить, что моя судьба — стать певицей, правда? Пошла бы в техникум бухучета, а потом на рыбозавод ходила, как мама. Верно?
— И тебя не пугает цена, которую судьба взяла за возможность стать певицей? — дрогнувшим голосом спросила Сталина Ильясовна.
— А что — цена? Не дороже денег! Дельфины вон тоже не ходят, и ничего.
— Ты совершенно не переживаешь по поводу своего заболевания?
— Мне иногда снится, что я иду. Я ведь не знаю, что человек при этом чувствует. Поэтому так странно это во сне… Иду, почему-то всегда по полю, к реке, земли не касаюсь, и дух захватывает! А потом просыпаюсь. И уже заранее знаю, что на улице идет дождик, робкий такой, тихий. Почему так? Прямо гидрометцентр какой-то, а не сон.
Сталина Ильясовна слушала Любу с выражением страдания на лице.
— Ой, чего вы так расстроились? — сказала Люба. — Вам жалко, что ли, меня стало?
— Тебе, наверное, неприятно, когда окружающие тебя жалеют?
— Ерунда какая! Лучше пусть человек будет жалостливым, чем безжалостным. Верно?
— Конечно, — согласилась Сталина Ильясовна. — Ты очень мудрая девушка.
— Мне вообще все время добрые люди встречаются. Николая вот встретила…
— Он тебе нравится?
— Я его люблю.
— Что он за человек? Чем занимается?
— Точно не знаю, мы недавно познакомились. Вроде бы эколог. Он к нам в город приезжал с рыбой проблему решать. А тут я — прямо на голову ему свалилась!
— Счастливая встреча. Ты сыта?
— Спасибо!
— Пойдем заниматься?
Люба благоговейно въехала в комнату с роялем.
— А гармонь у вас есть?
— Нет.
— А у меня дома и гармонь, и балалайка.
— Если тебе понадобится, я приобрету балалайку и найду аккомпаниатора.
— Не надо. Рояль мне тоже нравится.
— Для начала спой то, что знаешь, на свой выбор. Нужно определиться с твоим диапазоном, с амплитудой голоса, с интенсивностью, с окраской. Чтобы составить наиболее эффективный план занятий.
Люба обвела глазами сухие розы, благозвучные хрустальные чаши и сервизы за выпуклыми стеклами, солнечный квадрат на янтарном полу, и, устремив взгляд в таинственную даль, затянула:
— Ветер на белом коне, солнцу вдогонку…
— Пиво холодное, — сказал Николай бармену. — Целый день по жаре мотался.
— Ноль два, ноль пять? Закуски к пиву будете? Салат?
— Все давай. Пива один бокальчик, я за рулем.
— Телевизор не громко?
— Нормально.
— Ваше пиво, пожалуйста. Рыба уже жарится. Приятного аппетита!
— Ага!
Николай припал к запотевшему бокалу, в один глоток отхлебнул половину, поставил бокал на стол и отдышался.
— Где же ты, Любовь? Очень ты мне нужна, — проговорил Николай.
Деваха за соседним столиком, призывная, как стринги, польщенно фыркнула.
— А теперь финансовые новости, — сказала в телевизоре строгая молодая ведущая в мужском галстуке. — Неожиданное колебание рынка валют произошло сегодня в Москве. Пара доллар-рубль торговалась…
Николай подался вперед, зависнув над стейком из лосося.
— Аналитики пока воздерживаются от комментариев по поводу того, что обвал произошел необъяснимо локально, в отделениях продажи валюты, принадлежащих одному из коммерческих банков, и тех пунктах, которые расположены на проспекте Мира. Возможно, этот банк — следующий в списке центробанка? Репортаж с места события ведет наш корреспондент Антон Семенихин. Антон?
— Ольга?
— Мы вас слушаем, Антон.
— Я нахожусь на проспекте Мира. Сегодня, в первой половине дня, в семи пунктах курс доллара рухнул до рекордной отметки: шесть, я подчеркиваю шесть рублей — за один доллар США. Последний раз примерно так доллар торговался в далеком уже августе 1998 года, накануне дефолта. Так же стало известно, что граждане США, проживающие в Москве, сегодня стали в массовом порядке избавляться от наличной валюты. Однако ко второй половине дня в силу пока неизвестных нам причин, скорее всего мерами, предпринятыми центробанком, обвал доллара был остановл