Человек сунул руку в холщовую сумку и извлек пистолет.
Корреспондент оторопело смотрел на оружие.
— Убивают! — истерично закричала женщина в блестящем парике.
Каллипигов скатился с сиденья и, вывалившись из джипа, бросился к оператору. Он закрыл камеру папкой с документами и скомандовал, показывая на реорганизатора шахмат:
— Задержать!
Группа в камуфляже и черных спецовках повалила странного человека, который впрочем, совершенно не сопротивлялся и лишь пытался удержать на босых ногах кожаные больничные шлепанцы.
— Мы прерываем наш репортаж, — прокричал в микрофон Антон Семенихин. — Ольга?
— Антон? Мы вас не слышим… Вы смотрели прямое включение, — растерянно сказала ведущая и, склонив гладкую головку, уставилась в студийный монитор, ожидая подсказки режиссера.
Лежащему на брусчатке шахматисту пинками раздвинули ноги, прошлись для порядка дубинками по спине, ткнули в рот дулом автомата и заковали в наручники. Через секунду он уже сидел в машине Каллипигова и давал довольно связные показания.
— Фамилия? — сурово спросил Каллипигов.
— Фишер.
— Слушай, — понизив голос, обратился Каллипигов к помощнику. — Это чего же? Опять семь-сорок?
— Имя! — строго выкрикнул помощник.
— Бобби.
— Профессия? Род занятий?
— Чемпион мира по шахматам Бобби Фишер.
Каллипигов и помощники переглянулись.
— А по паспорту ты кто? — охватившись подозрениями, спросил Каллипигов.
— Игорь Викентьевич Курочкин.
— На учете состоишь?
— На воинском учете не состою, — с достоинством ответил чемпион мира по шахматам, — по причине инвалидности по общему заболеванию.
— По какому заболеванию? — на всякий случай спросил Каллипигов.
— Узник совести.
— В психучреждении содержался? — уточнил Каллипигов, отметив кожаный шлепанец на босу ногу.
— Это деятельность спецслужб, — хмуро пояснил Бобби Фишер.
— Ну ясное дело, — согласился Каллипигов. — Значит, ты решил убить лидера страны?
— Да.
— Из-за шахмат?
— Да.
— Расскажи, как это произошло.
— Я выстрелил два раза, но тут вылетела эта инвалидка на коляске.
— Почему именно она? У тебя есть предположения?
— Она оглянулась и встретилась со мной взглядом. Я показал ей пистолет и засмеялся. А потом поднял оружие и направил на президента. А она решила закрыть его от выстрелов.
— Либерман решила кинуться под пули за президента России? — выпучил глаза Каллипигов. — Новое дело! Еще лучше прежнего.
Да, — твердо сказал Бобби Фишер, он же шахматист Курочкин. — Я это понял по выражению ее лица. Она спасла президента от моей карающей руки. Но погубила будущее российских шахмат. И за это я ее убью!
Через час Бобби Фишера увезли. А Каллипигов крепко задумался. Такую свинью судьба подкидывала ему впервые в жизни. Как и во всякий ответственный момент, Каллипигов решил посоветоваться с Зинаидой Петровной, матерью его детей, женой и другом. Он извлек мобильник.
— Мурка? Тьфу, Зинаида? Это я. Зинаида, слушай меня внимательно. Дело государственного значения.
— Говори, — деловито ответила Зинаида Петровна.
— Как ты думаешь, что лучше?..
— Лучше, в смысле — лучше? Или лучше, в смысле — хуже? — с ходу поняла Зинаида Каллипигова.
— В смысле, хуже. Для нашей с тобой карьеры.
Зинаида Петровна беззвучно кивнула.
— Что лучше? — сызнова начал Каллипигов. — Когда еврейка стреляет в объект? Или когда еврейка спасает объект от выстрела?
— Хрен редьки не слаще, — зловеще сказала Зинаида Петровна.
— То-то и оно, — мрачно ответил Каллипигов. — Ну чтоб ей коми-пермячкой оказаться, чувашкой на худой конец. Мало ли в нашей многонациональной стране прекрасных русских национальностей?! Так нет же…
— Значит, я так понимаю, Каллипигов: евреи стреляют в Кремле, а твоя охрана спит?
Каллипигов тяжело вздохнул.
— Можно сказать, в первое лицо страны стреляют, — продолжала Зинаида Петровна, — а вместо твоей охраны его своим телом закрывают жидо-масоны?!
Каллипигов еще раз вздохнул, подвывая.
Распустил ты своих людей! — укорила Зинаида Петровна.
— Это я без тебя знаю, Зинаида. Ты посоветуй, как быть? Что предпринять?
— Свидетелей много?
— Как собак нерезаных.
— Плохо. Значит, свидетелей не убрать. Всех ведь не перебьешь? — уточнила Зинаида Петровна.
— Не перебьешь, — закачал головой Каллипигов. — Хотя, это мысль. Зинаида, будь на связи! Пока!
Каллипигов вызвал по рации спецсвязи из соседней машины помощника. Тот примчался в момент.
— Зайди-ка, — бросив взгляды в окна джипа, позвал Каллипигов и нажал кнопку автоматической блокировки задних дверей — передних у джипа не было, и электроподъемников стекол. — Есть разговор.
Когда помощник тесно уселся на заднее сиденье, Каллипигов сказал спокойным голосом:
— Ну чего? Сухари сушишь?
— А? — отпрянул помощник. — Чего? Сухари?
— А ты думал, тебя по головке погладят? Звезд на погоны добавят? В Кремле стреляет Бобби Фишер — «девятка» не в курсе. И черт бы с ним — чего с психа возьмешь? Так лидера страны своим телом закрывает не охрана, морды — во! — а еврейка безногая.
— Чего теперь делать? Подскажи …те, — испуганно протянул помощник.
— Подскажу! — сурово сказал Каллипигов. — Каллипигов друзей не сдает.
— Спасибо! Век не забуду!
— В двух словах, план такой: психа этого, чемпиона мира по шахматам, выпускаем и убираем как бы при попытке к бегству. Либерман срочно отыскиваем — в течение ночи все нужно организовать! — и устраняем тоже. А утром делаем на пресс-конференции заявление, что ее убил этот Фишер-Курочкин. Помнишь, он погрозился убить, за то, что она будущее российских шахмат сговняла?
— Помню, — помощник восхищенно посмотрел на Каллипигова.
— Убил и сам застрелился. Псих, одним словом. И весь этот инцидент совершенно случайно имел место в Кремле. Но к политической жизни России совершенно не имеет отношения. Тем более к внешнеизраильскому курсу страны.
— Ясно.
— Значит, первым делом объявляем в розыск Либерман. В Склифе, в Бурденко ищи. Куда там еще «скорая» отвезти могла?
— В Первую градскую?
— Вот-вот. Пошли кого-нибудь к инвалидам, наведи справки. Наверняка знают, где она жила?
— Сам доеду до них.
— Давай! — одобрил Каллипигов. — И как можно меньше народу в это дело ввязывай. Чтоб без лишних свидетелей. Меня в курсе держи. Звони на личный номер в любое время.
Через сорок минут Каллипигову сообщили, что Игорь Викентьевич Курочкин оказал злостное сопротивление сотрудникам федеральной службы охраны при перемещении его, Курочкина, из спецмашины в спецучреждение, чем создал опасность для жизни прохожих москвичей и гостей столицы, и был уничтожен на поражение.
Каллипигов облегченно вздохнул. Посмотрел на ночное небо.
Над кремлевской стеной коркой дыни висела луна. В кармане заиграло «семь сорок».
— Да! — приподнято ответил Каллипигов.
— Это я, — интимно сказала Зинаида Петровна.
— Зинаида, устал, как собака. Ты чего хотела?
— Я вот что думаю, — обиженным голосом произнесла Зинаида Петровна. — Может, зря мы проявляем мягкотелость? Может, всех свидетелей убрать? Все-таки дело государственной важности. В большом деле и жертвы большие. Как ты считаешь?
— Зинаида, все в порядке. Главный свидетель …уже… Осталась Либерман.
— Мерзавка какая! — возмутилась Зинаида Петровна.
— С минуты на минуту жду доклада насчет нее.
— Держи меня в курсе.
Однако доклада не поступило ни через минуту, ни через тридцать минут.
Помощник лишь снова и снова докладывал Каллипигову, что ни в одной из больниц нет пациентки по фамилии Либерман.
— А если не найдем? — заискивающе спросил ближе к полуночи помощник. — Если Либерман сама объявится? Выступит в прессе?
— Объявим, что это она покушалась в Кремле. А мы, служба охраны, ее обезвредили прямым попаданием. Главного свидетеля, Курочкина, уже нет. А инвалидке кто поверит? Но ты на всякий случай не прекращай поисков. Объяви в розыск срочно. Ориентировку дай.
— Так мы ж внешность ее не установили, — удивился помощник. — Как ориентировку-то посылать?
— К инвалидам на площадь ходил? Нет?! Я ж тебе велел в первую очередь это сделать. Что, не успел! Э-эх!
Каллипигов раздраженно толкнул в плечо водителя:
— На Манежную, к уродам!
На площади вовсю ликовали. Инвалиды смешались со здоровым населением и марш протеста исподволь сменился народным гулянием.
— Гуляем? — приветливо спросил Каллипигов попавшего ему на глаза горбуна Федю.
— Ну! — ответил Федя.
— Что празднуем?
— Да слух прошел, что Люба жива.
— Какая Люба? — насторожился Каллипигов.
— Ты чего, мужик? Не знаешь ничего? Наша Люба президенту жизнь спасла.
— Это которая по фамилии Либерман? — вкрадчиво спросил Каллипигов.
Какой еще Либерман? — отмахнулся Федя. — Зефирова ее фамилия. Любовь Зефирова!
Каллипигова пригвоздило на месте. Кондитерская фамилия! Он, Каллипигов, был на верном пути! И чего ему в голову взбрела Мармеладова?! Зефирова… Ну, конечно! Девчонка на инвалидной коляске. Теперь уже, ясное дело, не девчонка. «А враг-то попался крепкий» — вспомнил Каллипигов слова начальника КГБ товарища Преданного. Ну да ничего! Каллипигов тоже не лыком шит. Еще посмотрим, кто кого.
Каллипигов расправил плечи и поглядел поверх толпы. На здании Манежа висел освещенный прожекторами огромный черно-белый плакат. С плаката смотрела девушка. Она подалась вперед, вцепившись в поручни коляски, так что лицо было совсем близко и оттого слегка искажено. Тонкие русые брови поднимались изломанным уголком. Растрепанные волосы забраны за маленькие, сильно торчащие уши. Макушка едва касалась цифры 140 см на ростомере за спиной. Внизу, под грудью, был номер.
— Выставка фотографии, — догадался Каллипигов. — Люди культурно отдыхают, по выставкам ходят. А тут — пашешь как лошадь ломовая на страже государственных интересов, и никакой тебе благодарности. Ладно, личность подозреваемой установлена, теперь главное — фотографию добыть.