На момент, когда Рэнд вновь начала пытаться помочь своей семье с эмиграцией, ее сестра Нора вышла замуж за инженера Федора Дробышева и работала учительницей в советской школе. Наташа больше не стремилась ехать в Америку. Но Анна и Зиновий, которые были больны и нуждались в медицинском уходе, который не был доступен в Советском Союзе, ничего не имели против – и Рэнд удвоила свои усилия в этом направлении. В июне 1936 она писала кузине своей матери, Саре Липтон, что дата их приезда в Америку может стать известна со дня на день.
На деле перспективы Розенбаумов по отъезду из России оказались далеко не столь радужными. В течение нескольких следующих месяцев между Ленинградом и Нью-Йорком летали туда-сюда телеграммы, но в конечном итоге советские власти дали отрицательный ответ. «Не разрешен выезд из страны», – гласила последняя телеграмма от Розенбаумов, полученная в мае 1937. Вскоре после этого американское правительство предупредило, что любое общение с оставшимися в Советском Союзе родственниками и друзьями может угрожать их жизням. Переписка между Рэнд и Розенбаумами прекратилась, как – на несколько долгих лет – и ее попытки как-либо им помочь.
Глава 9У истоков «Источника»
Пускай ее этическая теория была выверенной и твердой – но Рэнд была не столь уверена насчет других посланий, которые должны были быть заложены в книгу В первых рабочих заметках она предполагает, что, возможно, ей не стоит писать в этом романе о коммунизме. В начале 1938, в разговоре с издателем, проявлявшим интерес к ее новому произведению, она упомянула, что на этот раз роман не будет столь политизирован. На его страницах не появится ни единого русского или коммуниста, уверяла она издателя. Но – в то же время Рэнд всегда ощущала связь между политикой и своей концепцией «секонд-хендера». Конечно, заявление ее соседки потрясло ее именно потому, что оно обозначило вопрос: что делает одних людей коллективистами, а других – индивидуалистами? Прежде Рэнд не понимала этой разницы, но теперь она начала считать, что базовым принципом коллективизма является «подчинение диктату окружающих в ущерб собственной независимости». Несмотря на то, что ее замысел имел исключительно философскую природу, перед Рэнд лежал широкий спектр возможностей превратить роман в политическое моралите. Однако она все еще колебалась относительно того, стоит ли ей писать книгу такого типа.
Частью проблемы являлось то, что Рэнд не была уверена, каковы ее политические взгляды за пределами российской специфики. В начале 30-х она стала читать еще больше философских произведений, чем раньше, и первым делом обратилась к творчеству авторов, которые были весьма скептически настроены по отношению к демократии: Генри Луиса Менкена, Освальда Шпенглера, Альберта Джея Нока и Хосе Ортеги-и-Гассета. Это помогло ей лучше оформить понимание послания Ницше, поскольку мыслители, чьи произведения она изучала, сами находились под сильным влиянием немецкого философа. Менкен, к примеру, был одним из наиболее выдающихся популяризаторов ницшеанских идей в Америке. Также эти идеи оказали сильное влияние на «Закат Европы» Шпенглера и «Восстание Масс» Ортеги-и-Гассета, которые, в свою очередь, оказали влияние на «Воспоминания лишнего человека» Альберта Нока. Практически все, что читала Рэнд в те годы, было проникнуто ницшеанским духом и имело одну общую идею: решительный элитизм.
Те предварительные выводы, которые она делала, размышляя об американском обществе, носили крайне негативный характер. Рэнд сомневалась в том, что Америка разделяет ее взгляды, и это впечатление усиливалось популярностью коммунизма в Нью-Йорке. В своем писательском блокноте она задавалась вопросом, «есть ли в капитализме и демократии что-либо, достойное остаться в веках», и рассуждала, в духе Освальда Шпенглера, о том, что «белая раса вырождается». К любому упоминанию об американской индивидуалистской экономической системе она язвительно добавляла: «так называемый» или «может быть». Согласно Рэнд, главной виной либерал-демократов было «предоставление всех прав большинству». Вместо этого, писала она, властные полномочия следовало делегировать только самым выдающимся представителям общества. Когда она начинала работать над книгой, связь между ее концепцией индивидуализма и американским обществом, не была для нее очевидна.
Персонажи, напротив, возникали в ее сознании очень отчетливо и ярко. Рэнд разработала для своей новой книги элегантную, почти что геометрически верную структуру. Говард Рорк был ее идеальным мужчиной, бескомпромиссным индивидуалистом и творцом. Прочие основные герои являли собой вариации на эту тему.
«Он – благородная душа, – писала она, составляя психологический портрет Рорка. – Самодостаточный, уверенный в себе человек, персонифицированное наслаждение жизнью. Кроме того – человек, живущий для себя – в том смысле как жизнь для себя следует понимать. И в конечном итоге он одерживает победу. Рорк – человек, каким он должен быть».
Питер Китинг в этой системе координат является полной противоположностью Говарда Рорка и воплощением того, каким человек быть не должен. Он – беспринципный эгоист, в том смысле, в каком это принято понимать во всем мире. Ведомый невероятными тщеславием и жадностью, он жертвует всем ради своей «блестящей карьеры». Он – «человек толпы» до мозга костей. Его триумф является для него величайшим бедствием. Его ждет горькое крушение – он жертвует всем ради победы, которая не приносит ему удовольствия, а его методы приводят его к бесславному концу. Его пример является иллюстрацией утверждения, что человек, живущий чужими ценностями, не может быть нравственным. У него нет самости, а стало быть, ему чужда всякая этика. Он никогда не станет таким, каким должен быть человек. И он даже не осознает этого.
Чтобы придать форму образу Рорка и наделить этого персонажа уникальными чертами, она обратилась к жизнеописанию американского архитектора Фрэнка Ллойда Райта, авангардный стиль которого ей очень нравился. Многочисленные подробности жизни Райта – в том же самом виде, как они описаны в его автобиографии – всплывают в романе не раз, кроме того, Рэнд приставила к Рорку склочного и сердитого наставника, образ которого был срисован с обучавшего Райта Луиса Салливана. Персонаж «секонд-хендера» Питера Китинга был основан на фигуре популярного в те времена, но весьма посредственного архитектора Томаса Гастингса. Прочитав книгу о Гастингсе, Рэнд написала в своем блокноте следующее: «Если эту книгу совместить с автобиографией Райта, это, фактически и получится та история, которую я хочу написать».
На страницах романа можно встретить и других ее известных современников. Например, Тайл Уинанд был скопирован с Уильяма Рэндольфа Херста[5], за чьей карьерой Рэнд пристально следила. Она была особенно поражена тем, что ему не удалось избраться на пост мэра Нью-Йорка и губернатора одноименного штата. Это был человек, который оказывал огромное влияние на политику, но не имел реального успеха в деле захвата рычагов власти. Рэнд считала, что для Херста, который дважды избирался в Конгресс и владел огромной медиа-империей, это было большим унижением. В ее понимании его могущество было призрачным. Власть Херста ему не принадлежала: ее могли дать ему – или отобрать – массы, которым он служил. Иллюстрацией этого принципа в романе «Источник» является Уинанд, недостатки которого резко контрастируют с независимостью и представительностью Рорка. «Уинанд – человек, который управляет толпой до тех пор, покуда он говорит то, что толпа хочет от него слышать, – пишет Айн Рэнд. – Нужно посмотреть, что случится, когда он попытается сказать то, что сам хочет».
Еще одной разновидностью «секонд-хендеров» Рэнд называла людей, которые ставят любые вторичные соображения выше истинных ценностей. Например: человек, который, вместо наиболее достойного кандидата берет на работу своего друга. Он руководствуется только мотивами их дружбы, в то время как за бортом остается человек, чье участие было бы намного более полезным для бизнеса. Или же критик, который оценивает произведение, исходя из своих отношений с автором, нежели из реальной ценности работы. Замена истинных ценностей на вторичные рождает «вторичный образ жизни».
«Это может показаться наивным, – писала Рэнд. – Но – станет ли наша жизнь когда-нибудь по-настоящему реальной? Будем ли мы когда-нибудь жить так, как подобает? Или жизнь всегда будет чем-то другим, чем-то отличным от того, чем она должна быть? Настоящая жизнь – простая и искренняя, даже наивная – это единственная жизнь, в которой можно обнаружить все потенциальное величие и красоту человеческого существования. Существуют ли какие-то убедительные причины, по которым мы должны продолжать мириться с той подменой, которую имеем сегодня. Никто не показывает современную жизнь такой, какая она есть на самом деле, с настоящими причинами и следствиями. Я собираюсь сделать это. И, если эта картинка не приятна – то какова же альтернатива?»
Введение отрицательного персонажа, Эллсворта Тухи, могло превратить роман, изначально запланированный как произведение, свободное от политического подтекста, в сатиру на левацкую литературную культуру Нью-Йорка 1930-х. Однажды вечером она и Фрэнк неохотно присоединились к паре своих друзей для похода на лекцию британского социалиста Гарольда Ласки в исповедовавшей левые взгляды Новой школе социальных исследований. Когда Ласки вышел на сцену, Рэнд была поражена. Это что, появился Эллсворт Тухи во плоти? Во время лекции Рэнд нарисовала в своей записной книжке его портрет, а также детально описала его мимику и жестикуляцию. На выступления Ласки они с Фрэнком приходили еще два раза.
Заметки Рэнд, сделанные на лекциях Ласки, демонстрируют также ее неприязнь к образу жизни окружающих женщин. Дамы, присутствовавшие в аудитории Новой школы, ужаснули ее – она описывает их как бесполых, немодных и неженственных. Во время лекций она и Фрэнк перебрасывались шуточками, насмехаясь над их неряшливыми фильдекосовыми чулками. Но