— Марта, подъем, — мужской шепот на ухо был ужасно громким, все равно, что ложкой по тарелке стучать. Я сразу вспомнила, что хочу есть, поморщилась и завернулась в капюшон еще сильнее. Не помогло.
— Или я отправляюсь к озеру без тебя, — пообещал голос.
Я распахнула глаза. Темно.
— Стой!
— Т-с-с! — Заметил Стэк. — Поднимайся, уходим.
Солнце еще показалось из-за горизонта, и на сеновале было темно почти как ночью, но свет все же был — холодно-серый, предрассветный. Стэк шуршал рядом, одевался. Я нащупала свои ботинки, залезла пальцами внутрь и поморщилась. Конечно, толком не высохли за короткую ночь. Носки, в которых шла по лесу, позорно затвердели. Я сунула их в мешок, понимая, что скоро такой будет вся одежда. Шепотом вспомнив разверзшуюся землю, напялила мокрую обувь и заодно продрала слипнувшиеся веки.
Постепенно в голову начали вползать все насущные проблемы. Так всегда бывает, когда просыпаешься. Во сне проблем нет, а просыпаешься — есть. Наверное, поэтому все так любят спать. Во сне была блаженная пустота, а в реальности на мне была влажная и грязная одежда, все еще мокрые ботинки, сено в волосах и ни крошки во рту. А рот не чищен. И живот неприятно тянет… А вчера… Как много случилось вчера! Как они там? Очнулись? Добрались? Рассердились? Ох, как они рассердились, наверняка же. И обиделись точно. А ведь Сок был так внимателен…
— Может купим хлеба в дорогу? — предложила, не выдавая мыслей. — У меня есть немного денег.
Не то, чтобы я настаивала, но без запаса пропитания я чувствовала себя неуверенно. Как и без запаса сухого белья, как и без возможности помыться…
— Дело не в деньгах, — Стэк оборвал меня в своей обычно-резкой манере. — Дело в…
— А, да… Ты прав…
Я и сама вспомнила, что надо уходить без задержек и ни с кем не говорить, чтобы не застрять. Живот снова потянуло.
— Я сейчас.
Быстро вышмыгнув наружу за угол, я сняла штаны и в сером свете обнаружила на белье темное пятно.
«Не-е-е-ет! Ну почему сейчас?!»
Для женских дней, которых Волки называли брусничными, Быки — гостями краснорогих или днями мясника, а Змеи — днями красных роз, было не время всегда, сколько я себя помнила. Они как караулили. Начинались точно не вовремя: то накануне дня рождения, то в день отбытия на общий праздник, то, когда мы с семьей собрались на грандиозное купание, то посредине путешествия к озеру познания, когда у меня совершенно нечем их встречать.
А если мы сейчас уйдем… Я безнадежно вспомнила осень, дождь, грязь, ледяную воду; поняла, что селения мы будем обходить и осознала, что выхода нет.
— Стэк…
— Сейчас тихо, молча и быстро выходим из города. Тщательно убери волосы. Капюшон на голову, — он инструктировал меня, стоя около двери и настороженно вглядываясь в щель. Стэк казался до обидного выспавшимся, собранным, даже чистым. Мысленно помянув разверзнутую землю относительно всех проблем женского рода, я попыталась его оборвать.
— Стэк…
Не получилось.
— Кое-какая еда есть. Сосредоточься. Если не сосредоточишься…
— У меня кровь. — Прямо выдохнула я. Это подействовало. Стэк мгновенно оглянулся.
— Где? Что случилось? Показывай.
— Нет… Это, — не вспомнив, как говорят воронорожденные, я замялась, и сказала просто, — лунные дни. Ну, женские…
— Какие еще лунные д… — он начал сердито, но быстро осекся. — А… О. Ма. линовки?
Чуть запнулся, когда говорил. Да, точно. Вот так они их называют.
— Ага…
Стыдно было до того, что стая малиновок, по ощущениям, опустилась и на лицо. Цокнув языком, Стэк отвернулся, как мне показалось, недовольно, вглядываясь наружу, коротко побарабанил пальцами по деревянным доскам.
Я вздохнула.
— Мне нужно…
— Сухая чистая ткань. — Ворон в очередной раз формулировал мысль быстрее меня.
— Да…
— Проблема. — Обозначил Стэк и снова всмотрелся между досок.
К стыду размером с тыкву, присоединилось еще и чувство вины, размерами сразу с сарай для хранения тыкв. Понимая, что задержка из-за меня, я опустила глаза. Стэк ведь не обязан… Мы ведь не друзья, просто случайно встретились…
— Слушай, Стэк… А знаешь, ты лети. За меня не волнуйся, — я приняла самый уверенный из всех своих ликов и улыбнулась. — Не буду тебя задерживать. У меня свой путь, у тебя свой, мы случайно встретились… Ты не обязан помогать, задерживаться из-за меня. Я дойду сама. Пойду, как шла. Это будет справедли…
— Не помнишь меня, да?
Стэк задал вопрос, не оборачиваясь.
Слабо понимая, о чем он, я испуганно помотала головой.
— Мы встречались. — Огорошил он и обернулся. — Последний раз лет восемь назад. В вашем доме.
Встав столбом, я беспомощно воззрилась на парня. Какие там восемь лет… Я и год назад не вспомню.
— Наши родители знакомы, в хороших отношениях.
Стэк приблизился ко мне вплотную. Серьезный, суровый, острый, черный… Ворон.
Очень глупо себя чувствуя, я застыла, судорожно копаясь в памяти.
Не помню! Восемь лет назад у меня в одной руке была кукла, а в другой — шарлотка! Если я не занималась куклой, то кусала шарлотку! Если и был среди моих знакомых какой-то мальчик Ворон, то… Да не было у меня никакого знакомого мальчика! Разве что… Всколыхнувшееся воспоминание накрыло за раз.
Тепло, лето. Мама в светло-персиковом платье оживленно говорит с леди в зеленом платье.
— Марта, подойди, — смеясь, мама оборачивается на меня и отступает. За ней я вижу стройного хмурого мальчика в черном костюме. Черные волосы зачесаны назад, как и у его отца.
— Леди Марта, лорд Рейтор.
Не меняя выражения лица, мальчик кланяется. Я кланяюсь тоже, а затем липну к руке мамы и отхожу от нее только, чтобы убежать. Я не хочу говорить с Воронами, они страшные и черные. С мальчиком мне не о чем говорить тем более… О чем вообще с ними говорят?
— Рей? — я заморгала.
Он изобразил улыбку одной стороной рта.
А я заулыбалась во весь рот. Рейтор — сын друзей отца, он высокородный, это надежная семья. О, пламя земли, да его отец — всеведущий глава совета Воронов, а его мать — дочь Скорпиона! Тоже смесок, точно!
Я закрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться от счастья.
— Я говорил с твоим отцом, с матерью, был в вашем доме, ел вашу еду и даже дрался с твоим братом. С тобой мы почти не контактировали, но я заподозрил что-то знакомое сразу, потом вспомнил. Да нас принимала одна повитуха, ты мне, можно сказать, сестра… Конечно, я обязан, Марта. Родители не простят, если оставлю тебя в опасности. Я и сам не рассматриваю этот вариант. Поэтому…
Это была самая длинная и эмоциональная речь, которую я слышала от Стэка… То есть Рейтора.
Не выдержав, я с размаху обняла черные плечи.
— Я так рада, Рей! Так рада…
— …поэтому давай ты оставишь героические попытки выжить в одиночестве и никого не обременять. Эмоциональные всплески — тоже отставить. Не время. — Не двигаясь, Рейтор говорил строго. — Я найду, что нужно, и вернусь. Сиди тихо, никуда не ходи. Ты — не Марта, а мышь. Прячешься и не шуршишь! Ясно?
Глава 25. Хлебные крошки
Ожидая возвращения Рейтора, я зарылась в сено до макушки так, чтобы меня не было видно со двери. Происходящее немного походило на игру в прятки, где я играла роль мышки. Роль предполагала сидеть тихо, чтобы не нашли. Правда, кто именно мог хотеть меня найти, я представляла слабо. Ищут ли нас Сокур с Тараном? Да вряд ли… Как они могут нас найти на краю города? Может сюда заявятся злые владельцы сеновала, которые не желали бы видеть постороннюю на своем драгоценном сене? Такая встреча тоже не казалось очень уж страшной. Все-таки основной задачей у нас с Реем было ни с кем не разговаривать, чтобы никто не мог попросить помощи. Только поэтому прятаться казалось резонным.
Я думала о Рейторе, прикладывая к нему и сличая известные мне факты. Немного прояснялось. Если он здесь, если Кирел тоже послал его к озеру, значит у Рейтора тоже нелады с Силой… Про меня говорили, что слишком запутаны родовые линии. А что у него?
Я порылась в мешке, нашла там подсохший кусочек хлеба и начала его грызть, продолжая думать.
А ведь у Рейтора ситуация может быть даже похуже, ведь его мать — из рода Хаоса. Стыдно, но мысль, что не только у меня трудности с родовой Силы, вызывала отчетливую радость. Не из-за того, что я радовалась беде Ворона, а потому что не одна в своей беде. А может дедуля и вовсе послал Рейтора мне в помощь?
Неторопливо размышляя, я с удовольствием сгрызла горбушку. Вчера она казалась безвкусной, а теперь я откровенно наслаждалась сладковато-кислым вкусом, тающим на языке. Хлебные крошки падали на колени, я собирала их пальцем и отправляла на язык, жалея, что у меня нет молока. Тогда было бы идеально.
Вдруг травинки над головой зашуршали и зашевелились. Я замерла.
Между подсушенных темно-желтых стеблей просунулся острый серый нос с длинными тонкими усами. Нос был розоватым и беспрестанно живо двигался. Ко мне заглянула крыса, привлеченная запахом хлеба.
— Ш! — с отвращением сказала я, старательно удерживая брезгливость с неприязнью.
Я не какая-нибудь там домашняя леди, которая никогда не выходила на задний двор. Я видела множество мертвых тушек грызунов. Был момент, когда Демис гонялся за мной по двору, держа за хвост подсушенную мумию крысы, что нашел в сарае. Да, тогда я убегала с визгом. Но то было в детстве, а теперь-то я взрослая, которой всего лишь надо сидеть тихо.
И я осталась на месте.
Потому что нечего бояться, даже если очень-очень противно и не хочется, чтобы укусила.
Моего «ш-ш», крыса почти не испугалась. На мгновение опасливо отпрянув назад, она вновь двинулась на меня, заинтересованно принюхиваясь. Она сидела на стогу повыше, чем я. Так близко, что я видела жесткие прямые волоски серой шкурки и длинные желтые зубы. Было страшно, что крыса может скакнуть мне на голову. Я пожалела, что не успела прикрыть волосы и опять тоскливо вспомнила о забытом в повозке парике.