Руки опускаются… Чувствую, как же невероятно устал за этот год. Видит Порядок, я слишком слаб для такого испытания. Я достаточно силен, чтобы бороться с законом, с любой из стихий, если надо со всем родом, с любым из родов. Но, как и чем я должен побеждать собственную дочь?
— Убери… — выдыхаю и жестом показываю ей опустить руку. — Не бойся… Я не… Хорошо. Я не буду тебя удерживать. Можешь хотя бы… Попрощаться?
Сам не знаю, говорю ли правду. Просто говорю и раскрываю руки.
Марта недоверчиво смотрит на меня несколько мгновений, а затем срывается с места, бежит навстречу и олененком всхлипывает в мое плечо. Заключаю ее в объятия, жмурюсь, что есть сил, сдерживая и не сдерживая накатывающие слезы. Мой наивный, доверчивый огонек… Задней мыслью еще думаю унести ее домой силой. А Марта даже не подозревает, как подрывает мою решимость бессильным: «Папа… Папа. Папочка…»
За что мне это…
Самая слабенькая, самая маленькая, самая нерешительная из моих детей. Я видел их всех с рождения. Демис деятелен и серьёзен, за напористых близняшек я волнуюсь меньше, чем за их избранников; уверен, что верткий Андрос не пропадет, а Марта… Ее чудом спасли при родах и вот недавно. Сколько раз я должен прощаться с ней? Опять?
— Ты уверена? Уверена? Скажи, что хорошо подумала.
О, земной огонь, я уже сдался. Молюсь, что она хотя бы уверена. Хотя бы это!
— Конечно, подумала… Конечно, не уверена! — она всхлипывает, попеременно то пробуждая, то снова убивая остатки надежд. — Я не могу его забыть, не могу. Я пыталась, но… Он не забываем… Он в крови, понимаешь? Я должна, папа…
Речь обрывиста, слова несуразны — она не может объяснить. Не требую большего, потому что и сам не мог объяснить, как однажды полюбил Берту. Вместо слов говорят действия, дрожащие плечи, и решимость.
— Мне трудно с этим смириться… — с трудом отвечаю.
Марта рыдает, что понимает, что любит меня, маму, всех. И его. Она обещает писать, а я отмечаю, она уже задумала писать. Понимаю, дело безнадежно.
Домой дочь я всё же возвращаю, но только для того, чтобы она попрощалась со всеми.
— Мама, мамочка…
Навсегда запоминаю ее голос, слезы, а затем слезы Берты. Даже после того, как все кончено, я не уверен, потому что не могу… Не могу быть уверен!
Ее голос все еще звучит в голове. Выписка приговором лежит на моем столе.
Марта Тихорско-Темная
Род: маги.
Степень: 8.
Положение: Высокородная леди.
Рождение: 30 день, 1 месяц, 1559 год от о. т. в. х.
Смерть: 29 день, 2 месяц, 1522 год от о. т. в. х. (засекречено)
…;
Дата брака: 24 день 11 месяц 1441 от о. т. в. х. (засекречено)
Муж: Сокур Урумийский (засекречено) впоследствии Кирел Верхеннарийский (засекречено).
Дети: 4 (засекречено)
…;
Идейная вдохновительница и основательница женского факультета при храме высшей магии (засекречено).
Первая женщина, сумевшая получить звание высшего мага (засекречено).
Глава 58. Сторона стены
Через двадцать четыре дня
Остановившись на краю площади Аспина, я верчу головой, одновременно пытаясь справиться с мелкой дрожью. Коварно подкараулив у площади, она злорадно пользуется моментом, чтобы пройтись по коже самой жесткой теркой. Я шла почти месяц и пришла… куда-то. Не знаю какой год, но вижу, что черное лобное место еще есть, а булочной с моим именем не видно.
Небо… Как страшно-то!
Получилось? Да? Нет?
Стараюсь не обнадеживаться, но, конечно, обнадеживаюсь. Я так боялась сдвинуть что-то во времени, что предпочла делать все ровно так же, как в первый раз: покорно шла пешком, откликалась на любые просьбы, даже не пользовалась Силой — только вначале для порталов. С момента расставания с Сокуром прошел почти год. Перенесло ли озеро меня так же на сто сорок лет назад или я случайно перелетела на сто сорок один и все повторится сначала? А если день не тот, и мы не встретимся? А если я пришла, когда Сокуру уже сорок? Даже маленькая погрешность во времени может иметь огромное значение. За дни пути я немало всего передумала и решила, что в крайнем случае дойду до озера, а смогу отправиться на новый заход…
Пока что готовлюсь к худшему. Бесконечно кручу головой в поисках медных волос, но их не вижу. Передо мной только море разноцветных платков и капюшонов. Уши мерзнут — я сняла черный парик, открыв огненный цвет собственных волос, чтобы он увидел, если… Если еще ждет. Если еще хочет видеть.
Солнце подбирается к полудню, подмигивая через вуаль седого осеннего неба. На площадь ручейками стекается и плотно набивается народ. Я начинаю подозревать, что опять попала на казнь. Может на ту же самую…
Колотит. Какая же я трусиха…
Не могу стоять спокойно. Ужасно хочется найти спиной хоть какую-то опору — стену, столб. Но их нет, и приходится удерживать себя самой. Переминаясь с ноги на ногу, я трясусь как последний осенний лист на ветке. То и дело ловлю на себе взгляды — любопытные, острые, непонимающие или наоборот, слишком понимающие. Страх чувствуют.
— Чего трясешься-то, пигалица… Не тебя же казнят! — буркает худая женщина, которой не нравится соседство с моей дрожащей рукой. Не дожидаясь ответа, она пробирается подальше, на прощание от души пихнув меня локтем.
— Куда прешь?! — возмущается мужчина впереди. Ему тоже достается.
— А нечего стоять на дороге! Глаза с утра протирать надо!
Они препираются, а я даже не сержусь, не до них.
Я вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть, что происходит. Из-за спин и голов видно мало.
— Жмунь! Жму-у-нь! Сюды! Ведут! Ведут!
Та же торговка! Ахнув, я подпрыгиваю на месте, пытаясь рассмотреть, кого ведут. Это что… Мне опять принимать поручительство? Толпа смыкается и шевелится, как одно огромное лоскутное покрывало. Я опять вижу блестящие металлические верхушки солдатских шлемов устаревшего фасона, вижу длинные палки пик над ними. Сердце вытягивается и сжимается. Сколько не всматриваюсь, рыжих волос Сокура не вижу. Встаю на цыпочки и тяну шею вверх, пытаясь не скулить от страха, непонимания и глупой слепой радости.
Сокур? Сокур?!
— Всего лишь мелкий жулик. Ловкий, но глупый. Украл кольцо прямо с пальца судьи, представь? — раздается голос над ухом. Приятный мужской голос, не давящий, со смешинкой. Непонятно, серьезно говорит или нет…
Голос Сокура.
Замираю, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— А когда поймали, он кольцо проглотил.
Сокур говорит рядом так непринужденно, как будто… как будто…
Ни жива, ни мертва, я поворачиваюсь.
…как будто он ничего особенного не чувствует.
Поворачиваюсь и застываю, не в силах пошевелиться. Он, он, он, он! Снаружи звучит горн, внутри меня трубит тоже. А может только внутри, не разбираю, не могу разобрать. Ноги подкашиваются, голос мгновенно пропадает. Сердце, ахнув, прячется куда-то за ребра, подальше. Я приоткрываю рот, силюсь что-то сказать и… молчу.
Сокур смотрит на меня сверху вниз сдержанно. От испуга я не могу понять, есть ли что-то за этим. Он почти такой же каким был, но одновременно другой: теперь кажется взрослее, уже молодой мужчина, такого не назовешь парнем. Скулы высокие, на коже загар, оставшийся с лета. На спинке носа несколько веснушек. Кончики пушистых ресниц такие же золотистые, а глаза…
Глаза уже голубые и зрачки в них круглые, больше не вытянуты в две иглы. Змея нет. Сколько времени прошло для него? Не меньше года, больше… Два? Три?
— …за кражу ценного имущества у уважаемого гражданина… — голосит орало, перекрикивая толпу.
Этот момент я репетировала очень много, часто крутила так и так, планировала. В разных вариантах представлялось по-разному. Особенно мне нравился тот, где я вижу его издалека, а затем мы бросаемся друг к другу. Была ещё фантазия, где Сок одергивает меня за плечо, затем прижимает к себе, потом как-нибудь уносит…
А в реальности — иначе. Мы стоим друг перед другом, оба молчим, а главное, Сокур молчит, глядя на меня. С испугу мне кажется, что он смотрит без интереса, даже с разочарованием. Я прихорашивалась утром, но зеркала не было, как смогла… Онемев, стою столбом, мгновенно растеряв давние заготовки и мысли.
Я думала о тебе. Я очень скучала.
Наконец-то я могу сказать, что люблю тебя!
Я не смогла забыть тебя. Я вернулась…
Все вдруг стало казаться слишком патетичным… Может зря я? Может стоит дойти до озера и вернуться домой? Может Кирел не женился просто потому, что ему не надо было, потому что у него характер не тот, а статуи… А статуи так, для красо…
— Надолго к нам? — вежливо интересуется Сокур. — Или только искупаться?
Чувствую, как бледнею. Понимаю, что он не знает, чего от меня ждать. Как мне ответить? Что отвечать? Многое зависит от него…
— …есть ли среди добрых граждан тот, кто выступит в защиту? — низко звучит голос Быка с помоста.
Сокур смотрит на меня испытующе.
— Есть ли тот, кто желает за него поручиться? Хоть кто-то? — Бык не унимается.
Пробирающийся сквозь толпу увалень случайно толкает меня в бок. Я подшагиваю к Соку, он машинально шагает ко мне, заодно прикрывая плечом.
— Хотела спросить… — рот плохо поддается и говорит как-то сам, без меня. — Сколько… Сколько ножей ты носишь?
Спрашиваю и тут же пугаюсь вопроса. Что я сказала, зачем? Вопрос интимный, его задают только невесты женихам, а у нас ничего не понятно, да и он уже не Змей, а маг, у магов иначе, другие ритуалы…
Сокур вдруг опускает глаза.
— Прости, я…
— Извини, я…
У обоих вырывается одно и то же одновременно. Уголок рта Сокура ползет вверх, а глаза искрятся так же ярко и солнечно, как раньше. Задохнувшись от надежды, я тоже опускаю ресницы.
— Нет, ты говори…
— Нет, ты говори…
Снова несколько бесконечных секунд мы молчим, затем Сокур первым открывает рот, но его заглушают.