Глава 18. Сандра
Вот и любовь прошла,
Речка белым-бела,
Свёрнуты паруса,
Хмурятся небеса.
Двое сидели в уютном кафе «Песня кукушки»: крупная мулатка с копной курчавых волос, в красном платье с блестками, с золотыми украшениями, размер которых предполагал, что золото ненастоящее, и мужчина в кожаной куртке с обветренным грубым лицом, не лишенным известной привлекательности – этакий брутальный мачо. Это были модель Сандра Сахно и гонщик Егор Шеремет.
Шеремет пил кофе, Сандра – какао с пирожными. Одно она уже съела, еще два лежали на тарелочке. В кафе было уютно, почти пусто и приятно пахло ванилью.
– Не боишься? – Шеремет кивнул на пирожные.
– Я? Ни капельки! Люблю сладкое. – Сандра облизнула ложечку и отпила из чашки, промокнула салфеткой влажный лоб: – Жарко! А ты чего, на диете?
– Нет, просто не ем сладкого. Лучше пива. У них есть пиво?
– Это кондитерская, пива нет. А ты надолго домой?
– Пока не знаю. – Шеремет помрачнел.
– Ты думал, она тебя ждет? – в лоб спросила Сандра. – Ты когда уехал? Два года назад! Знаешь, сколько у нее было за эти два года?
– Не знаю. Наплевать. Можешь о чем-нибудь другом?
– Извини! Просто… Ну почему вы, мужики, такие дураки! Разве нам с тобой было плохо? Помнишь, как мы гуляли в «Белой сове»! Не была там ни разу с тех пор. Новый год, дни рождения… шикарная тусовка! Боб, Макс, Линка, Зюзя… Помнишь, как мы танцевали? А шашлыки на природе, а ночные купания… Хорошее было время. Помнишь, как ты подрался и бармен вызвал ментов? Нас всех тогда загребли! Держали до утра, пока не приехал Линкин батя. Ты был такой заводной! Часто вспоминаю, как ты прыгнул с пешеходного моста. Одетый! И доплыл под водой до сваи, а мы думали, каюк! Прямо охренели!
– Дурак был, – нехотя сказал Шеремет.
– Ты что, до сих пор ее любишь?
Он пожал плечами и промолчал.
– Знаешь, когда я ее увидела… ужас! – Сандра прижала ладошки к лицу. – Вся в крови! И колье пропало. Бегу по коридору, ору как ненормальная и кажется, что кто-то догоняет! Вроде был там кто-то, понимаешь? Сначала не поняла, а теперь вспоминаю: точно, был кто-то. Из гримерной дверь в гардероб, он мог спрятаться там, а когда я побежала, выбежал следом… Ты когда ушел?
– Около одиннадцати. Не мое это… Спасибо за пригласительный, конечно.
– Ты подходил к ней, я видела! – Сандра сгорала от любопытства. – Что она сказала?
– Ничего. Мы просто поздоровались.
– Тебя еще не вызывали в ментовку?
– Меня? С какой радости?
– Они всех таскают! Нас допрашивали уже несколько раз. В зале видеокамера, они вычисляют, кто когда ушел, и выворачивают наизнанку. Считают по минутам.
Шеремет промолчал.
– Все их поздравляли, они целовались… Видел?
– Не видел! – набычился Егор.
– Напрасно ты ушел! У меня есть запись, хочешь, дам? – Сандра смотрела на Шеремета с простодушной улыбкой. – Их интересует, кто к ней подходил, с кем она говорила, кто когда ушел. Ты у нас в Доме раньше вроде не был… не заплутал в коридоре? Там несколько дверей. Гримерная, где ее… – Сандра кашлянула, – в самом конце, там, где туалеты. Я до сих пор не могу опомниться! Каждый день обсуждаем с девочками, кто что видел, о чем говорят в городе…
Шеремет махнул официантке, та принесла счет. Он поднялся и бросил на стол несколько смятых купюр.
– Уже уходишь? Посидели бы… Егор!
– Ты хорошая девочка, Сандра, только не надо забивать себе голову и выдумывать. – Он потрепал ее по пышной гриве. – Удачи!
– Позвони мне! – крикнула она ему вслед, но он не оглянулся; хлопнула дверь, по маленькому залу пролетел сквознячок, и Шеремет исчез.
Разочарованная Сандра доела пирожные и допила какао. Посидела в нерешительности – а не повторить ли? Похлопала себя по животу и скомандовала:
– Подъем, корова! – но осталась сидеть.
Настроение было испорчено, она надеялась, что Егор… что он вернется, когда-то им было хорошо вместе… а он ушел! Вместе, пока эта не отбила! Она, правда, сейчас не одна, у нее есть друг, Гена Смолик из «Английского клуба»… Она никогда не бывает одна, мужики так и липнут как мухи! Она посмотрела в окно – на улице было пасмурно и сеял холодный весенний дождик. Крокодил Гена… Бывает Данди, а бывает просто крокодил. Господи, ну и дурак! Даже для мужика есть предел глупости. Егор не такой, он умный и знает, чего хочет.
«Сказал, не надо забивать себе голову и выдумывать… – вспомнила она. – Что значит не надо забивать голову? В каком смысле? Чем? И в каком смысле я хорошая девочка? Бросил меня ради этой куклы… Весь вечер терся по углам, все глаза об нее обломал… Нет чтобы начистить Руслану морду, а ей выдать пару теплых! Сдулся парень, даже не поговорил… Говорит, подошел поздороваться. И все? – Она хмыкнула: – Голову не надо забивать… а то что?»
Она, как дура, вылезла с пригласительным, хотела подлянку кинуть этой… невесте, а он сдулся. Был орел и весь вышел. Уж на скандал-то она точно рассчитывала! Ну, мужики пошли! А может, врет все же, переговорили? Он же два года назад вообще с катушек слетел! Да и сейчас морда перекосилась, когда узнал, что его принцесса выходит замуж. Он же бешеный был, всегда лез в драку, себя не помнил. Точно, не мог не подойти. Или подмигнул: выйди, мол, подруга, разговор есть. Дура ты, мать, и ни хрена в мужиках не понимаешь! Так он тебе и расколется. И плевать он хотел на ее шашни с мужиками, это только нам, девушкам, кажется, что они ценят верность, преданность, дать пожрать лишний раз… Ни фига! Они ценят совсем другое.
Когда Шеремет позвонил, она обрадовалась, думала, соскучился, хочет встретиться, вспомнить старое… Ага, разбежалась! Он хотел узнать про следствие: что говорят, кого подозревают. Выспросил и свалил… козел! Вот на фиг ему знать про следствие? Он-то здесь каким боком? Боится, что поинтересуются, какого рожна приперся? Посмотреть на старую любовь? На счастливого жениха? Или… зачем? Сказал, не выдумывай себе… Что не выдумывай? В смысле, про нас? Прошлое не вернешь?
Она махнула официантке и заказала еще два пирожных и какао. Кутить так кутить! Сосредоточенно жевала, думала, вспоминала…
Глава 19. Траур
Умeршим мир! Пусть спят в покое
В немой и черной тишине…
Простуда или вирус все не отступали, Федор Алексеев чихал и сморкался, пил чай с малиной и коньяком и глотал таблетки. Температуры, правда, не было – и на том спасибо. Он перестал бегать в парке в шесть утра и спал… Нет! Дрых! Дрых до упора.
Потом, вялый и сонный, шел на пары, подкидывал учням тему для эссе и сидел молча, невидяще скользя взглядом по их головам, и прокручивал в памяти запись из Дома моделей; рисовал на листке квадратики и круги. Ему легче думается, когда рука чертит геометрические фигуры.
Сегодня учни пишут о феномене смеха: что это такое, какова природа, зачем нужно, что является триггером… и вообще. Смех как реакция на юмор, а юмор как когнитивная стимуляция, в отличие от тактильной, то есть банальной щекотки. С точки зрения философии. Да, да, философы занимались также и феноменом смеха. Аристотель, например.
Есть даже наука о смехе – гелатология, которая пришла к выводу, что смеяться наши супердалекие предки – гоминиды, – начали около четырех миллионов лет назад. Тут возникает законный вопрос: а над чем можно было смеяться четыре миллиона лет назад? Даже трудно себе вообразить! Хотя… Например, над попытками смельчаков ходить на двух ногах вместо четырёх. Бедняги спотыкались и падали, что вызывало хохот у аудитории. Четыре миллиона лет назад! А гомо сапиенс появился всего-навсего около двухсот тысяч лет назад. Из чего следует, что чувство юмора предшествует интеллекту и речи. И как прикажете это понимать?
…Федора разбудил телефонный звонок. Часы показывали девять утра. Звонила Регина Чумарова.
– Федечка! – простонала она. – Ты придешь? Я сойду с ума, честное слово!
– Здравствуй, Регина. Куда я должен прийти?
– Капитан не сказал? Я же просила! Сегодня прощание, в двенадцать, у нас в Доме! Похороны в два. Поминки в «Сове» в четыре. Расписано по минутам, до хрена народу! У меня уже нет сил!
– Регина, я не уверен…
– Федечка, ты не можешь меня бросить! – закричала Регина. – Убийца будет в зале! Они всегда приходят на место преступления… пожалуйста, Федя! Ты его сразу узнаешь! Чертушка тоже просит! Только на тебя вся надежда, ты его сразу узнаешь!
– Регина, у меня занятия…
– Отпусти детей и приходи! Ты хочешь моей погибели? – Она всхлипнула.
– Не хочу. Я приду, – сдался Федор.
«Вся наша жизнь – театр», – сказал классик. А мы не то актеры, не то зрители. Или то и другое: половина на сцене, половина в зале. Или в какой-нибудь другой пропорции. Зрелище – вторая натура человека. Дикарь, потрясая копьем, плясал перед убитым буйволом и падал ниц, приветствуя восход солнца; шаманы устраивали ритуальные танцы с бубном, хранители ритуалов устраивали роскошные свадьбы коронованных особ и их же пышные похороны, отправляя за усопшим свиту, гарем и табун лошадей. Зрелище, театр, картинка! О, дайте нам зрелищ! Дайте, дайте, дайте! Пищу – воображению, горючее – мозгам, тему – для обсуждения, пересудов и сплетен.
Хрустальный гроб, где спит вечным сном принцесса в подвенечном платье и фате, в сложенные на груди руки воткнута горящая свеча. Синеватый огонек колеблется от сквознячков, но не гаснет. И никакому принцу уже не под силу разбудить ее поцелуем. Едва слышная фоновая музыка; море цветов – белых лилий, пахнущих удушливо и печально; стены, затянутые черным крепом. На посту у изголовья гроба – жених Руслан Бродский, Регина Чумарова, Игорек, стайка девушек: Тамара, Сандра, Алина и Аня: все в черном.