…Сандра закончила замазывать сочный синяк под левым глазом, отодвинулась от зеркала, критически рассмотрела свое отражение и осталась довольна. Ну не идиот? Ревнует он! Потом, правда, извинился, распустил сопли: ах, любит, жить без нее не может, давай поженимся. Обещал убить Леона. Вычислил все-таки! И что удумал, скотина… Мало того что выследил, так еще и торчал там, дожидался, пока она выйдет. Он бы сунулся и к Леону в номер, но побоялся секьюрити. Схватил за руку, морда зверская! А она так ему прямо и врезала: «Не твое собачье дело! Я свободная женщина, жену свою будешь воспитывать!» И толкнула, да так, что он отлетел на полкилометра и растянулся. Скользко, дождь… повезло.
Потом помирились. А вечером этот идиот снова накинулся. Соседка стала стучать… сплетница старая! Руки он распустил, скотина! Ну она тоже не осталась в долгу, морда у любимого еще долго не заживет. Недаром ноготь сломала. Еле вытолкала. Сегодня целый день пролежала: лечила синяк. В баре вечером собираются ребята, а она сказала, что не пойдет. Теперь передумала, надоело дома сидеть. Синяка совсем не видно.
Она вздрогнула, заслышав звонок в дверь. Соскучился? Некстати! Нечего ему делать в баре, хватит вчерашних разборок. Не открывать? Она замерла, прислушиваясь. Звонок повторился. Теперь не отцепится. Крокодил Гена хочет поговорить? Поговорим! Сандра достала из ящика перцовый баллончик, поднялась и пошла в прихожую. Отперла дверь и отступила от неожиданности. Спросила после секундного замешательства:
– Что-то случилось?
Глава 25. Девочки
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза…
Они сидели на скамеечке у скромного памятника, почти скрытого колючими плетями ежевики. На темно-серой плите лежали красные и желтые герберы, являя собой резкий контраст с мрачным днем, темными туями, разбросанными тут и там латками серого тающего снега.
– Летом здесь цветы, – сказала Аня. – Барвинки и флоксы. И ежевика цветет, а потом ягоды. И птиц много. Я рада, что ты пришла, Саша будет рад. Я не знала, что он любил герберы… Приносила ему ирисы.
– Он всегда дарил мне герберы. Говорил, что это удивительно жизнерадостный цветок. Я была здесь два года назад, когда умер дядя Паша. Видела ягоды. – Оля улыбнулась. – Птицы клевали ягоды, чирикали и дрались. Мы часто ездили в лес, Саша любил лес… Это ты придумала посадить куст? – спросила она.
– Нет, он сам. Тут когда-то была роща и заросли ежевики, потом расширили кладбище, все выкорчевали. А он выжил. А барвинки и флоксы – я и дядя Толя. Он сказал, чтобы ему тоже барвинки и флоксы… когда-нибудь. У них странный запах, не цветочный, а как кора дерева… необычный.
– Как тебе с ними? Что они за люди?
– Хорошие люди. Тетя Лия – мамина сестра, и дядя Толя – ее муж… толстый и лысый, – Аня улыбнулась. – А тетя Лия – красавица, прекрасный голос. Пела в филармонии. Вокруг нее всегда много поклонников. Они часто ссорились, она убегала из дома, потом возвращалась, а он прощал и принимал. Я не могла понять, а он сказал, что я еще маленькая. Сейчас она в Канаде, звонит, говорит, все у нее хорошо. А он ждет – знает, что вернется. Она всегда возвращается. Мне повезло с ними. Дядя Толя очень добрый, только пьет. Но не скандалит, а наоборот, радуется, смеется, вспоминает детство и всякие смешные случаи, а потом спокойно ложится спать.
Они помолчали.
– Как будто вчера, – сказала Аня. – Несправедливо. Саше было двадцать четыре, мне через пять лет тоже. А кажется, только вчера. Я все забыла… как это было, что потом… ничего не помнила. Помню только, как он упал… И только позже стала вспоминать… кто что сказал, как его подняли, положили на диван… Мне было страшно, я не могла дышать, даже плакать… стояла и смотрела на него. Он был такой бледный… я думала, он спит. А дальше туман…
Оля обняла ее, прижала к себе. Они смотрели на красивого парня, который улыбался им с фотографии…
– Знаешь, я думаю сделать операцию, – сказала вдруг Аня. – Видела в Интернете, называется пластика ушей. Только дорого. Дядя Толя сказал: глупости, а я хочу. Игорек, наш дизайнер, уверяет, что это моя фишка. Фишка! Не хочу я такую фишку! Сандра говорит, я как вертолет. Снежана тоже… смеялась. Я прижимаю их ладонями и держу, но не помогает. Сильно заметно?
Оля рассмеялась:
– Несильно. Сейчас, по-моему, на это вообще внимания не обращают. Я видела запись с дефиле, ты смотрелась прекрасно. И этот мальчик…
– Юлька! Да уж. Парочка из зоопарка. Сандра говорит, Игорек притянул меня за уши! Сандра страшно прикольная, как скажет что-нибудь, хоть стой, хоть падай. Но шуточки необидные. А Игорек вообще любит все нестандартное, говорит, классика – это скучно. Я шла в голове зебры: жарко, трудно дышать и почти ничего не видно. Сейчас, думаю, как грохнусь! Вцепилась в Юльку! И вдруг все начали хлопать! Игорек сказал: Снежан много, а таких, как я, раз-два и обчелся. Уникальные уши, говорит. Только я не поверила, не надо меня утешать. Она была очень красивая… Руслан нам всем нравится, он надежный. Игорек говорит, он каждый день к ней ходит, приносит цветы. Он чем-то похож на дядю Толю.
– Разве? – удивилась Оля. – Ты сказала, он толстый и лысый!
– Да! Похож не внешне, а по-другому. Тетя Лия тоже очень красивая, все на нее смотрят, она любит блистать, а дядя Толя сидит дома и ждет, понимаешь? Только Руслан не дядя Толя, он не стал бы сидеть и ждать…
– Ты хочешь сказать, что у них не было будущего?
– Все говорят, что они разбежались бы через год. Или раньше. Он очень правильный, понимаешь? Говорят, она собиралась в Париж. Есть тут у нас один тип со связями, обещает карьеру в мире европейской моды. Их видели вместе. Может, и свадьбы не было бы. Ты с ним говорила? Как он тебе?
– Руслан? Понравился. Серьезный, умница. Сам раскрутил бизнес.
– Говорят, он талант. Не пьет, не курит, работоголик. Сандра уверена, что она его приворожила, и лучше бы ему оставаться с Тамарой Голик. Он сначала с ней встречался, это ее подруга. А она отбила, только чтобы ей насолить. Она никого не любила и всегда старалась уколоть. Извини, конечно, что я так… Сандра говорит, он теперь вернется к Тамаре. Он тебе как? Как мужчина?
Оля пожала плечами и промолчала.
– А почему ты не замужем? Никого не встретила? Или тоже работоголик?
– Не знаю, Нюточка, как-то не сложилось. Привыкла одна, должно быть. Семейная жизнь – это всегда компромиссы, а я к ним не готова. У меня есть сын, он – моя жизнь. Нам хорошо вместе. Он будет рад познакомиться с тобой, вот увидишь. Тетя Нюта!
– И с Сашей тоже компромиссы?
– Нет. Саша был родной. Мы думали одинаково, взаимопонимание полное… мы дышали одинаково, понимаешь? Знали, что это судьба. Наверное, я все еще там. Всех сравниваю с Сашей и не могу, понимаешь?
Аня кивнула…
Глава 26. Тризна
Прошлое! Пусти меня, пожалуйста, на ночь!
Это я бьюсь бронзовой головой в твои морозные ставни…
Они сидели в ресторанчике «Альфонсо». У Оли впервые была возможность как следует рассмотреть Бродского, и она бросала на него взгляды украдкой. Ей был интересен мужчина ее сестры. Правильные черты лица, неулыбчив, сосредоточен. Она смотрела на него и задавала себе вопрос: что Милочка нашла в этом безликом человеке? Капризная, бесшабашная, яркая Милочка и этот… спокойный и немногословный мужчина, с его манерой смотреть прямо в глаза собеседнику! Чего такие, как он, ожидают от семейной жизни? А чего ожидала сестра? Праздника! Подарка, который вряд ли получила бы.
Все в жизни закономерно, но любовь ломает каноны и резоны. Влюбленный видит искаженный мир, без правил, и ожидает, что этот мир будет подчиняться правилам, к которым он привык и считает единственно правильными. Она думала, что более неподходящих людей трудно себе вообразить. Тот парень, гонщик, с которым ее познакомила сестра, подходил ей больше. Даже синяк у нее под глазом был органичен! Она сказала, что с ним не скучно, есть драйв, а в постели… вообще! И тут возникает вопрос: зачем ей Бродский? Скучный, скромный, не обладающий харизмой… Ради свадебного платья? Праздника для всего города?
– Их фирменное блюдо – теплый салат, мясо с овощами, хотите? Я не гурман, беру обычно то, что рекомендует официант. – Бродский смотрел на нее поверх карты меню, словно спрашивал: – «Где ты? О чем ты думаешь?»
– Я тоже не гурман, – улыбнулась Оля. – Пусть будет салат.
– Вино?
– Белое. Что-нибудь полегче.
– Мне жаль, что мы познакомились при таких трагических обстоятельствах. Снежана много рассказывала о вас, говорила, что летом можно махнуть на Адриатику, в Дубровник… Вы бывали там?
– Мы ездили туда с Сашей, в прошлом году.
– Это ваш друг?
– Это мой сын. Ему девять лет.
Бродский удивился:
– Снежана не говорила, что у вас есть сын.
Оля промолчала.
– Вы с ней похожи… не внешне, а по духу. Мне тепло с вами… – В голосе Бродского слышалась тоска.
Они помолчали.
– Я могу попросить вас… Я напишу вам, ответите? Насколько я понимаю, у вас там своя жизнь и вы не собираетесь возвращаться… так?
Оля кивнула.
– Я понимаю. Найти свою стаю трудно. Жаль, что мы не познакомились раньше… Я хочу сказать, что мы не чужие… правда? – Он смотрел на нее выжидающе, и Оля снова кивнула. – Вы другая, более серьезная…
– Я на десять лет старше, – сказала она.
– Снежана была ребенком! Избалованным капризным ребенком… это привлекало меня, понимаете? Она как младшая сестра, я был готов на все для нее. Это несправедливо, понимаете? Она не заслужила… Мы оба не заслужили! Я не знаю, как жить дальше…
Бродский замолчал. Пауза затягивалась. Оля испытывала дискомфорт – какой-то недужный разговор… чего он хочет? Младшая сестра? Как это понять? Они же были любовниками… Она вспомнила гонщика, грубого мужика, с которым сестре было хорошо в постели. Уж он-то не считал Милочку младшей сестрой. Оля сидела, опустив глаза, мучительно придумывая, что сказать. Ничего путного в голову ей не приходило. Да скажи ты хоть что-нибудь, взмолилась она, не молчи!