Он уже выходил от капитана, когда его настиг очередной звонок от Леши Добродеева. На сей раз он ответил. Возбужденный журналист закричал:
– Федя, я в «Кукушке»! Ты как? Успел? Нормально? Звоню-звоню, а ты не отвечаешь! Уж не знал, что и думать!
– Нормально, Леша. Сейчас приеду, расскажу.
Глава 48. У Митрича
Луцилия приветствует Сенека!
Ты спрашиваешь: как я все узнал? —
Молва все знает, хоть таись в отсеке,
Хоть вырой неприступнейший канал.
– И тогда я подумал, Савелий, что не один Бродский на виду, есть еще тот, кто все время рядом! Но подозрений не вызывает, доверие к нему полное, ни поводов, ни мотива для убийства у него нет. Все его любят, похож он на мальчишку – рот до ушей и всегда в запасе свежий анекдот. Джокер.
Федор Алексеев и Савелий Зотов сидели в гостеприимном заведении Митрича в ожидании капитана Астахова, который по своему обыкновению запаздывал – работа у него такая, то облава, то засада. Федор рассказывал, Савелий внимательно слушал и задавал вопросы. Взволнованный Митрич поглядывал издали и, сгорая от любопытства, пытался поскорее избавиться от привередливого клиента.
– Но есть движения, Савелий, которые человек не контролирует, нельзя все держать под контролем, – продолжал Федор. – Слово, жест, взгляд… интонация. Везде Бродский, везде Драга. Оба, плечом к плечу. Юрист не женат. Завещание вдовы Шмугаль составлял он; офис свой открыл четыре года назад, и мысль, что деньги ему после получения наследства ссудил Бродский, лежит на поверхности. Напрашивается вопрос: кому была выгодна ее смерть и кого видел Гущин в ту роковую ночь? И еще. Согласно завещанию Бродского, составленному также Драгой, он бенефициар, других родственников у Руслана нет.
– Но он не мог знать заранее, что Бродский попытается покончить с собой, – сказал Савелий. – Он же просил тебя повлиять на него, договорился с Рыдаевым…
– Не мог. Но предполагал, зная своего друга. Он действительно просил повлиять на Бродского, прекрасно зная, что тот не согласится. Он ничем не рисковал. Зачем же он звонил? Я потом еще раз прокрутил наш разговор… Он упомянул, что видел Шеремета со Снежаной: они поцеловались, и тот ушел. По сути, он обеспечил ему алиби и тут же заявил, что готов выступить свидетелем измены Снежаны. Сказал, что понимает Бродского – так, мол, ей и надо! Она заслужила… Он так это сказал… в этом было что-то большее, чем обида за друга. Он просто подталкивал к тому, что убийца Бродский, понимаешь? Уже записал друга в виновные и не стеснялся заявлять об этом. И это в то время, когда Шеремет еще ходил в подозреваемых. А потом было еще кое-что. Секретарша Бродского, Елена, просила за шефа, утверждала, что он добрый и порядочный человек, никакой не убийца! А Драга подонок! Наговорил ей гадостей, кричал, что она любовница Бродского, брызгал слюной, хватал за руку. Дело было в ресторане. Она уверена, если бы не люди вокруг, он бы ее ударил. А на другой день очень извинился и подарил розы. Красные! Подруга студентки, которую убили в парке двенадцать лет назад, рассказала, что она встречалась с Бродским, но он порвал с ней, так как считал, что они очень разные. Спокойно и деловито отодвинул. Но был еще кто-то, кто дарил ей красные розы, очень дорогие, которые студенту не по карману. Снова красные розы. Одна из капель, которые точат камень, Савелий. Бродский и Драга в то время уже работали, деньги у них водились. Во время нашего первого разговора Драга упомянул очень дорогое колье, подаренное Бродским Снежане, сказал… «синие лучики на ее коже». Очень образно, ты не находишь? Слова любовника, пусть даже неудавшегося. Не понимаю, как я пропустил это мимо ушей.
– Ты хочешь сказать, что он крутился около женщин Бродского?
– Да, Савелий. Он крутился около женщин Бродского. Ревновал и завидовал. Тянул к ним руки… пытался, во всяком случае. Тот нравился женщинам, а Драга, с его пацанскими манерами, нет. Бродский – прекрасный математик, талантливый архитектор, он нравился женщинам, а Драга всю жизнь был рыбой-прилипалой. И еще одно, что с самого начала не давалось, а только… ощущалось. Елена назвала меня профайлером… Поторопилась, как оказалось, профайлер из меня так себе. Так вот, профиль Бродского не совпадал с профилем убийцы. Бродский холоден, расчетлив, очень сдержан. Елена сказала, он держит себя в руках. Убийца же наоборот: несдержан, азартен, легко впадает в ярость. Это разные люди.
– А улики?
– В тайнике в его спальне фотогалерея женских портретов…
– Убитых? – ахнул Савелий.
– Портретов, Савелий. Живых. Несколько десятков фотографий Снежаны, Юлии Бродской, Ирины Сутеевой, двух других… Думаю, они были так или иначе связаны с Бродским. Похоже, Драга был одержим его женщинами.
– Этого достаточно?
– Там еще коллекция ювелирных изделий жертв, их опознают. Это были его трофеи. Думаю, достаточно. Да и кровь на серьге Снежаны, на его одежде…
– А почему он не взял колье?
– Спешил, должно быть. Цепочка разорвалась, оно упало, и он не стал его искать. Выдернул сережку…
– А Сандра подобрала, и он это видел…
Они помолчали.
– Ты хочешь сказать, Федя, что мотив – зависть? – спросил Савелий.
– Зависть и ревность. Допускаю, что он пытался познакомиться с моделью поближе, а когда увидел ее с Шереметом, то уже не мог себя сдержать. Зависть и ревность… В случае со вдовой Шмугаль еще и деньги. Он был ее любовником, видимо, в расчете на подарки или завещание, а потом обокрал ее. Она прогнала его и пригрозила рассказать все Бродскому. В ту же ночь она умирает от сердечного приступа. Бродский получает наследство и делится с другом. Гущин шантажировал не Бродского, а Драгу. Именно его он видел в ночь неудачного грабежа. Неудачный грабитель оказался неудачным шантажистом, Драга его вычислил. Между прочим, защищать его будет Паша Рыдаев. Уж он-то устроит из защиты фейерверк…
– А Бродский… эта странная история с сестрой Снежаны…
– Странная. Когда мы с ней уходили, он заплакал, понимая, что больше ее не увидит. И не сказал ни слова.
– Какое-то извращение… – пробормотал Савелий.
– Максималист. Или все, или ничего. Всех нас терзают демоны.
– Меня не терзают, – сказал тот.
Митрич тем временем вырвался из лап привередливого клиента, прибежал и выпалил:
– Ребята, а это правда, что Бродский порезал вены и теперь в больнице? Он жив? А Шеремета выпустили! Я сразу сказал, что это не он! Кто бы мог подумать, что Драга… я прекрасно его знаю! Дал мне пару толковых советов и не взял ни копейки, очень порядочный человек! Может, неправда? Мамочка говорит, это все любовь! Любовь толкает людей на страшные поступки…
– Как же, как же, любовь-морковь! – услышали они родной голос капитана Астахова, подошедшего незаметно. – Одна любовь виновата. Ах, он так ее любил! Слегка придушил и приложил об стол, но это от большой и чистой любви. А то, что он подонок, вор, предатель, – это все так, мелочи! Что пьем?
– Коля! – обрадовался Митрич. – Он признался?
– В чем-то признался, в чем-то сопротивляется. Петляет как заяц, хватается за сердце, два раза упал в обморок. Этот идиот хранил украшения жертв! Серьга Рубович, браслет Юлии Бродской… там много чего.
– Он и колье хотел себе в коллекцию… Бедная Сандра! Федя сказал, там были две незнакомые девушки, – вспомнил Савелий. – Уже известно, кто они?
– Выясняем, Савелий. Работаем. Кстати, когда он мыл свой бокал, то оставил два отчетливых отпечатка на кухонном кране. Просто сравнить было не с чем. Теперь есть.
– А старую даму тоже он?
– Ее соседка показала, что он украл брошку. Кража и убийство не одно и то же, Савелий.
– А грабителя Гущина кто?
– Не все сразу. Следствие продолжается, там еще копать и копать. Может, хватит?
– Леша Добродеев приходил вчера с целой компанией, хвастался, что раскрыл преступление века, и если бы не он… с риском для жизни! – сказал после паузы Митрич. – Книжку начал писать, читал первую главу! Громко, с выражением… прямо артист! Талант! Иван Денисенко фотографировал, обещал подарить фотки. И Шеремет приходил, говорит, открывает спортивный клуб, приглашал. Вам как всегда? Я сейчас, ребята!
Митрич убежал, а они смотрели ему вслед.
– Я бы упек вашего архитектора за киднеппинг, – сказал капитан. – Чтобы неповадно было, а то развели, понимаешь! А если у нее аллергия на вино? Это каким нужно быть идиотом… что хочу, то и ворочу! Ничего не буду слушать! – капитан повысил голос, заметив, что Савелий открыл рот. – Все! Если бы не философ… А ты уверен, что он отпустил бы ее? А то закопал бы в саду, чтобы не расставаться, и поставил скамейку. Я лично не уверен.
– А он выживет?
Капитан пожал плечами, помолчал и сказал:
– Между прочим, Савелий, у них роман!
– У кого?
– У философа и сестры жертвы. Нигде своего не упустит, спасатель!
– У Феди и Оли? – Савелий посмотрел на Федора. – Но она же уехала!
– Как уехала, так и приедет. Или философ рванет… куда? – Он пошевелил пальцами.
– В Хорватию, – подсказал Савелий.
– Туда. И готовый ребенок!
– Федя! – воззвал Савелий.
– Кого ты слушаешь, – сказал Федор. – У него одна любовь на уме.
– У меня?! – капитан даже задохнулся от возмущения. – А кто провожал ее в аэропорт? И вообще! Ну, философ! Одного не понимаю…
– Чего? – спросил Савелий.
– Вот скажи, что он в ней нашел, а? Не танцовщица из мюзик-холла, не барышня по вызову, не тощая малолетка… Обыкновенный бухгалтер! Никакой экзотики.
– Ты не прав, Коля, среди бухгалтеров попадаются очень интересные женщины! – заволновался Савелий – например, подруга Зоси, бухгалтер, дрессирует кроликов: они у нее прыгают через обруч. Замечательная женщина! Не замужем, между прочим.
Капитан радостно заржал и в знак одобрения показал большой палец, а Федор сказал с чувством: