— Он не мой! Ты же знаешь, с каким сердцем я шла на заручины!
— А что я тебе говорила? Не иди за этого катабаса.
Фальшивая душа у него, хотя и сладенький такой он с виду. «Целую руци! Целую руци»! А у самего сердце гадюки. То не твой отец.
— Мой тато никогда не вел двойной игры, не был карьеристом и меня всегда учил говорить только правду. Оттого и держала его консистория на задворках, в Тулиголовах.
— Интересно, Шептицкий знал обо всем этом? Ну, всю эту историю с отказом в приеме? Как ты думаешь?
— Думаю, знал. Если не он сам, то его каноники. Не мог Герета сам решиться на это. А со мной эксцеленция говорил так уклончиво, будто впервые слышит об отказе и о том, что меня не приняли из-за отца-священника.
— Нечему удивляться,— сказала Цимбалистая, утешая подругу.— Недаром пословица говорит: «У владыки два языки»...
— Сколько подлости вокруг! — с горечью воскликнула Иванна.— Подлости и крови! У меня ум за разум заходит. Такой мрак кругом. И стыдно мне очень...
— Даже в кромешной тьме можно отыскать просвет,— твердо сказала Юлька и испытующе посмотрела на подругу.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Иванна и с надеждой посмотрела на Юльку.
— Есть у меня одна думка, Иванна,— промолвила медленно Цимбалистая.— Я понимаю, как тебе тяжело от того, что ты ненароком выдала немцам капитана.
— Еще бы! Я ведь не знала, что это капитан, я думала, в саду просто раненый человек, и верила, что мы окажем ему помощь. Я себе этого простить не могу. Всю жизнь буду мучиться.
Юля подошла вплотную к Ставничей, положила ей на плечи худенькие руки, долго смотрела ей в глаза, а потом рвиительно спросила:
— Слушай, Иванна... А если бы представилась возможность помочь им?.. Ты бы помогла? Ведь ты ход туда имеешь.
Иванна выдерживает острый и прямой взгляд подруги и, тряхнув длинными густыми волосами, решает:
— Так!.. Что надо сделать?
— Я посоветуюсь с нашими...
— Кто это «наши»?
— Хорошие люди!
НОЖНИЦЫ
Выплескиваясь на соседние улицы, бушевал непомерно разросшийся за время оккупации Краковский базар за Оперным театром, называемый «маленьким Парижем».
Чего здесь только не было, какие песенки можно было услышать!
Вот курносый замурзанный «батяр», озираясь, нет ли вблизи полицаев, и подмигивая соседям, пропел на ходу:
Пане Гітлер, дайте мила,
Бо вже воші мають крила...
Голосистые торговки-спиртоносы, бродя меж лотков с горячей, распаренной колбасой в кастрюлях, с фляжками под фартуками, таинственно, полушепотом выкрикивают названия спиртных напитков оккупационных лет:
— Чмага! Чмага! Чмага!
— Бонгу! Бонгу! Бонгу!
— Аирконьяк! Аирконьяк!
Пышногрудая спекулянтка в ситцевом платье кокетливо постукивает деревянными сандалетами и подмигивает проходящим молодым людям на сулею самогона, которую она держит в руках.
Слепой шарманщик с обезьянкой, присевшей на краю раскрашенного музыкального инструмента—«катаринки», крутя рукоятку, напевает двусмысленную песенку о том, что Гитлер уже проиграл войну.
И чего только не покупают и чем только не торгуют на Краковском рынке — от португальских сардинок, французских духов и коньяков до боевых пистолетов! Их охотно сбывают из-под полы сомнительные союзники гитлеровцев — военные из числа расположенного во Львове итальянского гарнизона «Ретрови итальяно». Что им до того, что оружие попадет к участникам Сопротивления! Им не нужна война. Чем хуже гитлеровцам, тем лучше, думает не один итальянец, заброшенный судьбой сюда.
Иванна в черной сутане, в белоснежной повязке, накрытой черной пелериной, медленно бродила по узеньким промежуткам в москательном ряду и присматривалась к товарам.
Вот она наклонилась, поторговалась, протянула хозяину развала деньги и забрала у него большие ножницы для резки кровельного железа. Затем спешно спрятала покупку в тот самый портфель, в котором некогда хранились декларации.
Иванна подошла еще к одному торговцу. Взяла вторые ножницы. У третьего — еще одни.
Из соседнего ряда заметил Иванну совершающий обход с патрулем полиции Каблак. «Наверное, игуменья послала ее купить ножницы для монастырского сада!» — подумал он, не сводя глаз с красивой монахини, которая давно уже ему приглянулась. Не будь на пути его старого дружка Гереты, он охотно бы приволокнулся за дочерью отца Теодозия.
Обозревая все вокруг, Каблак не выпускал из поля зрения Ставничую.
Иванна остановилась около пожилой торговки. Как наседка, стоя над листом фанеры, та охраняет разложенный внизу товар. Совершенно новые, еще в масляной смазке, завернутые в прозрачную бумагу, лежат на фанере трое ножниц. С пружинами. Крепкие. Надежные!
— Почем пани продает ножницы?
— По пендзесёнт пьенц злотых![14] — сказала торговка и зевнула.
— А разом все? — спросила Иванна и посмотрела Вопросительно в мутные глаза торговки.
— Пусть будет за сто пятьдесят! Ставничая порылась в широких карманах сутаны, достала оккупационные злотые, пересчитала их и растерянно оглянулась, не замечая внимательно следящего за ее движениями Каблака. Денег не хватало.
Внезапно Иванну осенило. Она сняла с пальца обручальное кольцо и протянула его торговке.
— Я забираю все ножницы, а пани оставляю кольцо. Оно стоит куда больше, чем сто пятьдесят злотых. А завтра пани будет так добра принести кольцо на базар — я обменяю его на деньги.
Опасаясь подвоха, торговка осторожно взяла кольцо, недоверчиво повертела его в руках и спросила:
— А то настоящее золото?
— Посмотрите пробу! — поспешно бросила Иванна.
Торговка попробовала кольцо на зуб, заглянула на внутренний его обод, перевела глаза на Иванну. в — Если бы пани не была монашкой...
Не дослушав, Иванна быстро положила ножницы в портфель и, сказав: «Я буду здесь завтра»,— исчезла в сутолоке базара.
Торговка хитровато подмигнула соседу, как бы говоря:
«Черта с два я приду завтра на базар! Ищи ветра в поле», и еще раз, как очень вкусную конфету, попробовала кольцо на зуб. В эту минуту нежданно-негаданно перед нею вырос Каблак в сопровождении двух полицаев в черном.
— Пани еще может подавиться! — сказал он, улыбаясь, и потребовал, чтобы торговка отдала ему кольцо.
— Проше пана, проше пана,— суетливо и жалобно пробормотала торговка.— То мое личное обручальное кольцо. Як бога кохам!
— Давай, пани, и не рыпайся, а то пойдешь со мной в криминальную полицию. Не знаешь разве, что все золота надо отдавать для победы империи? Давай, ну!
«Торговка неохотно протянула Каблаку золотое кольцо, проклиная в душе незнакомую монахиню, которая всучила ей эту быстро уплывшую из рук драгоценность.
- О, а пани-то у нас крестница самого митрополита, как же он не надорвался опуская в купель такую крошку?
А два полицая с завистью наблюдали, как Каблак опустил золотое кольцо с дарственной надписью митрополита Шептицкого в карман черного мундира.
НОЧНОЙ КОНЦЕРТ
В тот же день Иванна Ставничая подошла с группой дам-патронесс к решетчатым воротам, ведущим в Сталаг Цитадели.
Над воротами распростер свои черные крылья орел, вжимающий в когтистых лапах круг со свастикой.
Как и в прошлый раз, дамы-патронессы держали под мышками пачки молитвенников, портфели с декларациями.
— Вам куда? Хальт! — крикнул часовой в черном, преграждая дорогу к воротам.
Иванна смело приблизилась к часовому и сказала:
— Мы из комитета помощи. Вот пропуск от оберста Охерналя!
— А здесь что? — ткнул часовой пальцем в большой пакет, что держала Иванна под рукой.
— Молитвенники! — твердо ответила Иванна. Полицай бегло прочел пропуск и, пересчитав всех женщин, бросил:
— Только не задерживаться там долго, как в прошлый раз. Сам сатана не смог бы уговорить этих фанатиков! По-быстрому давайте!
— Пусть дадут сигнал сбора! — попросила Иванна, которой игуменья поручила заменять ее в этот день. Она облегченно вздохнула оттого, что полицай не пожелал развернуть пакет. Обложенное со всех сторон молитвенниками, в нем лежало то главное, что привело сюда сегодня Ставничую.
Пропустив делегаток за ворота, полицай изо всех сил заколотил в стальной рельс. И как прежде, на звуки этого гонга стали выходить и выползать отовсюду, из всех укрытий Цитадели и из проволочных загородок, военнопленные.
Оторвавшись от дам-патронесс, Иванна пошла вдоль ограды, стараясь найти знакомых военнопленных.
Наконец она заметила Зубаря, который, едва передвигая ноги, приближался к проволоке.
— Я принесла вам декларацию. Подписывайте! — повелительным тоном сказала Иванна.
— Когда рак свистнет! — отозвался Зубарь. И тут он услышал тихий шепот Иванны:
— Так надо. Берите. Привет от Юльки. Понимаете? Ну?..
Лениво взял декларацию Зубарь.
— Следите, где я оставлю пакет,— шепнула Иванна. Заслоняя собою пакет с «молитвенниками», она опустила его по сутане на землю и потом протолкнула за проволоку. Как футбольный мяч, коротким пасом, Зубарь перегнал этот пакет ногой за спину. Как будто ничего не произошло, он стоял, навалившись на проволоку, разглядывая текст декларации.
Иванна двинулась дальше. Увидела Журженко. Шепнула:
— Подойдите к Эубарю. Ему нужно помочь. Слышите?
Было в ее голосе что-то такое, что заставило Журженио подчиниться Ставничей.