Она открыла дверь и выглянула в широкий двор:
- Эта сторона мне немного знакома. Иногда, когда Назариан приносит бельё из прачечной или покупки с рынка, я стою здесь внутри и выглядываю в открытую дверь. Но когда стоишь здесь, - она сделала один шаг через порог, и душа её замерла. - Как красиво. Такой простор.
- Смотри, смотри, - бормотала она про себя и вдруг быстро заговорила по-гречески. Слова накатывались друг на друга, руки обхватили голову, словно не давая ей расколоться. Затем ноги сами понесли её. Асаф подумал, что должен побежать за ней, но побоялся выйти, вдруг кто-то поджидает его у больших ворот. Он вспомнил первые шаги Муки, как он боялся за неё, и какое это было чудо, когда она сама дошла от кровати к столу.
А Теодора удалялась от него, как рыбацкая лодка, влекомая мощным течением. Отворила ворота, ведущие на улицу, и посмотрела направо и налево. Очевидно, там никого не было, потому что, когда она обернулась к Асафу, на её лице была широкая, слегка отрешённая улыбка. Собственно говоря, подумал Асаф, если там никого нет, ей необязательно выходить! Минутку! Постойте! Вы можете вернуться!
Но никакая сила в мире уже не могла её остановить, и ворота закрылись за ней. Асаф остался один в пустом дворе. Он представил, как она идёт по улице. Глаза её раскрываются всё шире и шире. Он испугался за неё, подумал, что ещё минута, и она в ужасе прибежит обратно, спасаясь, и скроется в своей комнате ещё на пятьдесят лет. В самых смелых своих фантазиях он не мог бы представить то счастье, которое захлестнуло её под наплывом обычного буднего дня. Боль и слабость моментально покинули её. Ноги привели её на улицу Яффо. Пятьдесят лет назад, одной жаркой ночью, приехала она сюда на старом автобусе, а потом на телеге бухарского извозчика, который ссадил её перед воротами её тюрьмы. Теперь она стояла, воспринимая всеми органами чувств чудо улицы. Тысяча выражений дрожали на её лице. Тысяча сердец стучали в её груди. Все запахи, все цвета, все звуки и шумы – у неё не было названий для всего, что она видела, у неё не было названий для новых чувств, знакомые ей слова лопались одно за другим, и если возможно умереть от избытка жизни, то это было то самое мгновение.
Не обращая внимания на десятки машин, на толпы людей, даже на двух людей Песаха, которые обнаружили её, как только она вышла на главную улицу (смотри, Шишко, вон твоя чокнутая монашка, быстро звони Песаху и иди за ней), она шагнула прямо на дорогу, ослепшая от счастья, совершенно равнодушная к гудящим вокруг сиренам, к визгу тормозов, опустилась на колени посреди улицы Яффо, сложила ладошки и впервые за пятьдесят лет от всего сердца вознесла благодарственную молитву Богу.
Пять минут спустя он уже бежал изо всех сил, до смерти перепуганный. Его руки бешено молотили воздух, глаза почти ничего не видели. Впервые за время поисков он не мог справиться с дыханием. Динка сразу почуяла произошедшую в нём перемену, она то и дело поворачивала голову назад и с тревогой смотрела на него. Он не представлял себе, каким страшным окажется это приключение. Каждая пара глаз, останавливающаяся на нём, вызывала в нём содрогание. У него было чувство, что по всему городу разбросаны люди, выслеживающие только его. Он был прав: уже четыре дня все люди Песаха были заняты только погоней за Тамар, а со вчерашнего дня – и за ним. Все представления в других городах были отменены. Артистам было приказано смотреть в оба и докладывать – в общежитии ходили слухи о вознаграждении в две тысячи шекелей, не меньше, тому, кто сообщит полезную информацию – а бульдоги получили указание прекратить свою обычную деятельность, прочёсывать улицы и искать Тамар или неизвестного высокого парня, который возник непонятно откуда, бегает по городу с собакой Тамар, везде суёт свой нос и постоянно опережает Песаха и его людей на один шаг.
Так получилось, что Асаф, который, выйдя из дома Теодоры, старался передвигаться только по боковым улицам, сам того не зная, сразу же потянул за собой шлейф пристального внимания. Он бежал за Динкой, отдав свою судьбу ей в руки (в ноги), и ему было всё равно, куда она бежит, пока она уводила их обоих подальше от опасной зоны, от разорённого дома. Он так старался скрыться, что то, что он видел, тоже скрывалось от его глаз. Так он не заметил коренастого мужчину, который стоял на перекрёстке улиц Кинг Джордж и Агрипас у фалафельной, и пытался починить – со вчерашнего дня, похоже – машину "Субару" с открытым капотом. Это у него сейчас зазвонил мобильный телефон. Кто-то со смежной улицы Профсоюзов, однорукий человек, сидящий в лотерейном киоске, сообщил, что только что видел парня с собакой, подходящих под описание, и передал, куда они повернули. Коренастый принял сообщение и, не сказав ни слова, набрал номер. Кто-то, у кого даже не было терпения ждать второго звонка, моментально ответил. Коренастый передал ему сообщение. Человек послушал и отключился, и в ту же минуту, к его изумлению, мимо него пробежал парень с собакой. В своей гонке Асаф не заметил и этого человека, тощего с густыми бакенбардами, который быстро зашагал за ним полу бегом, тем временем набирая номер и тихо говоря по телефону: сейчас они рядом с резиновой девушкой, собака остановилась, что случилось? Минутку (он говорил очень быстро и, конечно, чувствовал себя спортивным комментатором), они входят в круг, отсюда я их не вижу, скажи всем, пусть немедленно идут сюда, пришли машину, они у меня в руках, ладно, слышали, не кричи, секунду, что это? Что происходит?
Произошло то, что резиновая девушка узнала собаку. Это было за мгновение до того, как ей удалось свернуться всем своим гибким телом внутри большого аквариума, так что можно было закрыть крышку. Вдруг её остекленелый взгляд, устремлённый внутрь, сфокусировался, недовольное лицо резко вытянулось, она высвободилась из себя, как пробка из бутылки, освобождая узел за узлом, быстро выпутала из подмышки ногу и раскрутила руку со щиколотки, встала и закричала:
- Шишко! Собака! Её собака!
Поднялся переполох. Люди разбегались во все стороны, натыкаясь друг на друга, сталкиваясь с четырьмя мужчинами с мутными взглядами, которые выскочили из четырёх разных переулков и пытались прорваться в круг. В этой суматохе Асаф и Динка ускользнули, умчались, разделённые надвое, снова соединились за три улицы оттуда, найдя друг друга чутьём, глубоким внутренним знанием, испуганные, весь мир гнался за ними, город превратился в район охоты, каждый человек вокруг них был переодетым охотником. Сейчас всё зависело только от Динки, потому что Асафа почти парализовало от страха, одному ему было не справиться. Она тащила его за собой, звала его и неслась вперёд со сверхсобачьей силой. Она была упряжной собакой, сенбернаром, собакой-поводырём и волчицей. В узком тупиковом переулке она нырнула вместе с ним в маленький двор, они ждали, в ужасе обнявшись, и видели, как худой человек, напомнивший Асафу этакого высушенного Элвиса Пресли, пробежал мимо них и исчез. Динка хрипло заворчала. Асаф закрыл ей пасть рукой. Мгновение спустя они вышли оттуда и повернули в противоположную сторону. Ещё минута сумасшедшего бега, шансов нет, думал Асаф, в следующем переулке они меня схватят; и вдруг – короткий радостный лай, и перед его глазами - ворота с вывеской "У Леи". У него вырвался изумлённый вскрик. Динка встала на две ноги и открыла ворота, он бросил последний взгляд назад и со стоном облегчения почти упал внутрь двора.
В центре маленького двора росло молодое финиковое дерево. Несколько столов со стульями были расставлены там, накрытые к обеду. За одним из них сидела пожилая пара и тихо беседовала, они даже не подняли головы, чтобы посмотреть на него, когда он вошёл. Асаф и Динка пересекли двор, поднялись по трём ступенькам и вошли в большую комнату. Там тоже были накрытые столы, и почти за каждым сидели люди и ели, Асаф дрожал, не зная, что делать, к кому обратиться. Люди смотрели на него. Он чувствовал себя грязным, всклокоченным и портящим аппетит, а Динка уже гнала его между столами, она толкнула пружинящую дверь, разделённую надвое, и Асаф вдруг оказался в кухне.
Его органы чувств уловили смесь слишком многих впечатлений – повар, большой бурлящий котёл, запахи незнакомого варева, шипящая сковорода, кто-то кричит снаружи через маленькое окошко: "Листья цикория с рокфором!", молоденький парнишка режет горы помидоров, маленький полный человек стоит в углу и кажется совершенно не относящимся к этому месту, большая сердитая женщина мигом поворачивается в сторону Асафа, её лицо покрыто длинными, некрасиво зажившими, шрамами; она стоит перед ним, скрестив руки на груди, и грозно спрашивает, какого чёрта ему нужно в её кухне.
Тут она увидела собаку, и глаза её засияли:
- Динка, Динкуш! – закричала она, опускаясь перед ней на колени, обнимая и прижимая её к себе. Точно так же обнимала собаку Теодора, подумал Асаф, пытаясь восстановить дыхание. – Динка, солнышко, прелесть моя, где ты была четыре дня? Я тебя по всему городу искала! Цион, дай мне воды, скорее, посмотри, как она хочет пить! – Асаф воспользовался случаем, чтобы выглянуть на минутку в двойную дверь, проверить, не ворвались ли они ещё сюда, в ресторан.
Женщина медленно поднялась и встала перед ним:
- Кто ты такой?
Её глаза стали вдруг такими жгучими, что он на мгновение онемел. Он совершенно не представлял себе, как объяснит ей своё дикое вторжение в кухню её ресторана. Все работавшие там – два официанта, парень, который резал овощи, повар, поднявший руку, чтобы указать помощнице, на какой полке лежит цикорий – все стояли, будто замерли, не окончив движения. Он беспомощно огляделся. Потом надел свою профессиональную броню:
- Может, вы знаете хозяина этой собаки? – сказал он самым официальным голосом, который сумел в себе найти, голосом формы 76.
- Я спросила, кто ты такой? – у неё был резкий и колючий голос. Голос "без фокусов", она смотрела на него с таким нескрываемым подозрением, что он даже обиделся и почти разразился гневной и обстоятельной речью, которую вынашивал уже два дня ("Что значит, кто я такой? Я тот, кто бегает с этой собакой по всему городу, чтобы вернуть её законному хозяину, я тот, на кого каждый, кто меня видит, пробует напасть, догнать меня, уничтожить", и так далее).