Большинство посетителей уже ушли. Молодая женщина в черном поправляла букет гладиолусов у бронзовой таблички с именем покойника, двое ее детей в футболках и джинсах играли в прятки между могил и склепов. Метрах в ста от нее четверо рабочих в комбинезонах забрасывали землей недавно выкопанную могилу. Зеленое покрывало, которое должно было имитировать траву, было откинуто в сторону от обнажившейся в почве разверстой раны, и землекопы без устали вонзали в землю лопаты. Седовласый старик сидел на стоящей рядом скамейке и смотрел на то, как падает земля, погруженный в глубокую скорбь.
— Я рада, что вы поехали со мной, — неожиданно сказала ему Дэйзи. — Если бы я была одна, то обязательно бы перепугалась или впала в тоску.
— Но почему? Вы ведь бывали здесь и раньше.
— Визиты сюда никогда не производили на меня особого впечатления. Когда я приезжала сюда с Джимом и мамой, это напоминало скорее участие в торжественном обряде, ритуале, который для меня совершенно ничего не значил. Да и не мог ничего значить. Ведь я никогда в жизни не встречала ни двоюродную сестру мамы, ни родителей Джима. Люди не могут восприниматься мертвыми, если вы не видели их живыми. Все это казалось ненастоящим: цветы, слезы, молитвы.
— Какие слезы?
— Моя мать плачет очень легко.
— Даже над двоюродной сестрой, дальней родственницей, умершей так давно, что вы ее даже не встречали?
Дэйзи наклонилась вперед со вздохом, трудно сказать, был ли это вздох нетерпения или тревоги.
— Они воспитывались вместе в детстве, в Денвере. Ну и, кроме того, я думаю, что плакала она вовсе не о ней. Это были слезы по прошедшей жизни в целом. Слезы по прошлому.
— Вас специально приглашали на эти экскурсии мать и муж?
— Зачем? И какое отношение это имеет к происходящему сейчас?
— Да так. Я просто спросил.
— Меня приглашали. Джим считал, что мне подобает сопровождать его, а маме было удобно опираться на меня, хотя она не так уж часто это делала. И мне, пожалуй, было приятно — чувствовать себя достаточно сильной, по крайней мере кто-то мог на меня опереться, особенно моя мать.
— А где похоронены родители Джима?
— На западном участке.
— Где-нибудь поблизости от того места, куда мы направляемся?
— Нет.
— Вы говорили, что ваш муж часто фотографировал смоковницу?
— Да.
— А вы при этом присутствовали?
— Да.
Они подъезжали к утесу, шум камней под колесами напоминал рев ветра, налетающего время от времени на далекий лес. Камни загрохотали еще громче, и они увидели смоковницу, огромную зеленую крону, ширина которой была равна двум ее высотам. Глянцевые, с кожистой поверхностью листья с обратной стороны отсвечивали коричневым цветом, словно они, как замок и железные ворота входа, были тоже тронуты ржавчиной на морском воздухе. Ствол и большие ветви напоминали мраморно-серые фигуры человекообразных существ, неразрывно сплетенных в любовном экстазе. Под самим деревом могил не было, поскольку отдельные его корни вылезли из-под земли наружу. Памятники начинались в стороне от него, здесь были все возможные формы и размеры, треугольники и четырехугольники, кресты и колонны, полированные и неполированные, серые, белые, черные, розовые, но только один из них полностью соответствовал тому описанию, которое дала Дэйзи.
Пината увидел его, как только вылез из машины. Это был грубо отделанный, серого камня крест примерно в полтора метра высотой.
Увидела его и Дэйзи. На лице ее отразилась смесь удивления и ужаса:
— Он здесь. Он — настоящий.
Он был удивлен куда меньше. Похоже, все, что ей приснилось, было настоящим. Он бросил быстрый взгляд на край утеса, как будто оттуда вот-вот должна была выскочить и начать выть собака по имени Принц.
Дэйзи вышла из машины и стояла, опершись на крышку капота, то ли просто облокотившись, то ли пытаясь согреться.
— Я не вижу с такого расстояния имени на плите, — сказал Пината. — Пойдемте, посмотрим поближе.
— Я боюсь.
— Миссис Харкер, бояться вам совершенно нечего. Все ясно. Вы видели эту конкретную плиту на этом самом месте в один из своих визитов сюда. По какой-то причине она произвела на вас впечатление и заинтересовала, вы запомнили ее, и она всплыла в вашей памяти.
— С какой стати она должна была производить на меня впечатление?
— Здесь единственное объяснение. Памятник выглядит очень дорогим и качественно сделанным. А может быть, он напомнил вам о старом, тронутом временем кресте из старого псалма. Но вместо того, чтобы стоять здесь и заниматься теоретическими выкладками, почему бы нам не подойти и не проверить факты?
— Факты?
— Естественно, ведь самое важное для нас то, — сухо пояснил Пината, — чье имя выбито на плите.
В какое-то мгновение ему показалось, что она вот-вот кинется к воротам. Но вместо этого Дэйзи выпрямилась, тряхнула головой и переступила через небольшой газон, двинувшись по дорожке, которая шла вокруг смоковницы, в нескольких метрах от ее ствола. Она шла к кресту быстрым шагом, будто старалась стремительным движением подавить подступавший к сердцу страх.
Она почти дошла до места, как вдруг споткнулась и упала на колени. Пината догнал ее и помог встать на ноги. На юбке остались пятна от травы, острые колючки репейника.
— Это не мое имя, — прошептала она. — Слава тебе, Господи, не мое.
На полированном прямоугольнике в центре креста виднелись буквы:
Ее реакция подсказала Пинате, что в этом имени для Дэйзи ничего не было, кроме того, что это было не ее имя. На лице ее появилось выражение большого облегчения и некоторого смущения, как у ребенка, включившего свет и обнаружившего, что привидение оказалось не чем иным, как старым пальто или раздувшейся от ветра шторой. Впрочем, маленький призрак так и остался, хотя она, похоже, его не заметила, — год смерти Камиллы. Возможно, с того места, где она стояла, разглядеть цифры было трудно; по тому, как его спутница вела себя в библиотеке, он предположил, что у нее близорукость, о чем она либо не знала, либо не желала в этом признаваться.
Он сделал шаг вперед и встал перед плитой, загородив ее, чтобы она ничего не увидела, даже если подойдет ближе. Пината почувствовал себя не слишком уютно, стоя на гробе незнакомца, прямо в том месте, где должно было быть или было его лицо. Карлос Камилла. Интересно, как он выглядел? Брюнет, конечно же. Мексиканское имя. На этом кладбище мексиканцев почти не хоронили. Тому были две причины: первая — цены на землю, вторая — католическая церковь не освящала эту землю. И очень немногие из них имели такие изысканные памятники.
— Я так рада, что это не мое имя, — призналась Дэйзи, — что испытываю чувство вины. Ничего не могу поделать.
— Совсем ни к чему чувствовать себя виноватой.
— Наверное, так и было, как вы сказали. Я увидела памятник, и по какой-то причине он запал мне в память — может быть, из-за имени. Камилла. Очень красивое имя. Что оно значит?
— Кушетка, кровать небольшого размера.
— Да. Оно уже не кажется таким красивым, если знаешь, что оно обозначает.
— Точно так же, как и у многих других вещей.
Пелена тумана медленно опускалась со стороны побережья. Бесформенными клоками он летел над лужайками, повисал кусками шифона между листьями смоковницы. Пината подумал о том, как мирно и спокойно спит Камилла, когда корни огромного дерева безжалостно растут сквозь его последнее пристанище.
— Ворота скоро закроются, — сказал он. — Нам пора.
— Хорошо.
Она пошла к машине. Он подождал, пока Дэйзи пройдет вперед, и только потом пошел за ней. Ему было неловко за свой обман. О том, что обмануть ее не удалось, он узнал только в машине, когда она неожиданно произнесла:
— Камилла умер в 1955 году.
— Как и множество других людей.
— Мне хотелось бы знать точную дату, просто из любопытства. Они должны хранить такого рода записи в книге актов — за часовней находится контора с табличкой «Директор», а домик смотрителя в восточной части неподалеку.
— Я начал надеяться, что вы решили бросить все это.
— С какой стати? Ведь, если хорошенько подумать, ничего не изменилось.
Он повторил про себя эту мысль. Действительно ничего не изменилось, менее всего установки в мозгу «Дэйзи, детки».
Кабинет директора был уже закрыт, но в домике смотрителя горел свет. В окно гостиной Пината увидел пожилого толстяка в подтяжках, смотревшего телевизор: два ковбоя без устали палили друг в друга из-за камней. И ковбои, и камни были точь-в-точь такими же, какие Пината помнил из собственного детства.
Он нажал на дверной замок. Старик вскочил на ноги и зигзагами помчался по комнате, словно уворачиваясь от пуль. Бросив украдкой взгляд на окно, он выключил телевизор и побежал, чтобы открыть дверь.
— Я его практически не смотрю, — проговорил он с одышкой, как бы извиняясь. — Мой зять Гарольд не одобряет, говорит, что вся эта стрельба отражается на моем сердце.
— Вы смотритель?
— Нет. Смотритель мой зять Гарольд. Он у зубного врача, взял отгул из-за своей челюсти.
— А вы бы не могли мне кое-что подсказать?
— Могу только попытаться. Меня зовут Финчли. Входите и закройте за собой дверь. Этот туман забивает мне легкие. Иногда даже не могу дышать по вечерам. — Он скосил взгляд в сторону машины. — Может быть, эта леди тоже придет сюда с улицы?
— Да нет.
— У нее, наверное, очень хорошие легкие. — Старик закрыл дверь. Крохотная, уютная гостиная была жарко натоплена и пахла шоколадом. — Вы ищете чью-то конкретную мо… место упокоения? Гарольд говорит, что ни в коем случае нельзя говорить «могила», это очень не нравится клиентам, но я все время забываю. Здесь у меня карта всего кладбища, точно отмечено, кто где похоронен. Вам это нужно?
— Не совсем. Я знаю, где похоронен этот человек, но мне нужны кое-какие сведения о времени и обстоятельствах смерти.
— Где он похоронен?