дома, ты мог бы поехать.
— Я хочу увидеть ее сейчас, сегодня.
— Но к чему такая спешка?
— Есть причины.
— Это как-то связано со старыми ее письмами, которые ты перечитывал?
— Нисколько.
Про новое письмо, отправленное специальной почтой на адрес склада, где он работал, Филдинг говорить не стал. Оно лежало в его бумажнике, сложенное до размера почтовой марки. Это письмо совсем не походило на те, что лежали в чемодане. В нем не было ни денег, ни новостей, ни вежливых вопросов о его здоровье, ни рассказов о ее собственном состоянии. «Дорогой папа. Я буду очень признательна, если ты немедленно, сообщишь мне, известно ли тебе имя Карлоса Камиллы. Позвони, пожалуйста, по телефону Роблес, 24663. С любовью. Твоя Дэйзи». Филдингу так хотелось, чтобы эта короткая, резкая, почти недружественная записка никогда не дошла до него. Но он прекрасно понимал, что не может сделать вид, будто не получал ее. Он расписался в ее получении на складе, и запись о наличии росписи есть теперь на почте. Как ей удалось заполучить имя и название склада? Очевидно, ей сказал Пината, хотя Филдинг не помнил, что говорил Пинате о своей работе, — он очень плохо себя чувствовал весь день, довольно смутно помнил подробности, где заканчивался один эпизод и начинался другой. А может, Пината выяснил все другими способами; ведь он не только занимается освобождением под залог, он еще и детектив. Детектив…
«Боже всемогущий, — подумал он неожиданно. — Вдруг она его наняла. Но зачем? И какое отношение это может иметь к Камилле?»
— Стэн, ты весь покраснел. Похоже, у тебя приступ лихорадки.
— Хватит надоедать, Мюриэл! Прошу тебя. Мне пора собираться.
Пока он умывался и брился в ванной на две квартиры — они делили ее со старушкой напротив, Мюриэл приготовила ему свежее белье, чистую рубашку и новый голубой галстук в полоску, который в начале недели ему одолжил Пината. Филдинг сказал Мюриэл, что купил его в магазине, как только увидел в витрине, и она поверила, поскольку предмет разговора был настолько незначителен, что врать не стоило. Она знала его слишком мало и еще не поняла, что таинственность по поводу пустяков столь же соответствовала его натуре, сколь и безудержная откровенность в отношении некоторых весьма важных и серьезных вещей. Так, не было никакой необходимости подробно излагать все обстоятельства эпизода, касавшегося Ниты и ее мужа, а также пребывания Филдинга в тюрьме и появления Пинаты. Однако он рассказал ей все в малейших подробностях, за исключением одной: Филдинг скрыл, что позаимствовал галстук у Пинаты.
Возвратившись из ванной и увидев, что Мюриэл выбрала именно этот галстук, он немедленно положил его обратно в ящик шифоньера.
— Но он мне так нравится, — запротестовала она. — У него цвет твоих глаз.
— Он несколько ярковат. Когда добираешься автостопом, лучше выглядеть как можно консервативнее, вроде ты джентльмен и у твоего «кадиллака» только что спустило колесо, а позвонить тебе неоткуда.
— Вот как?
— Конечно.
— А что ты собираешься использовать в качестве «кадиллака»?
— Воображение, любовь моя. Когда я окажусь на обочине шоссе, я начну представлять свой «кадиллак» так усердно, что другие его просто увидят.
— Почему бы тебе не начать прямо сейчас, чтобы я тоже смогла на него посмотреть.
— Я уже начал. — Он подошел к окну и оттянул блекло-розовую тюлевую занавеску. — Пожалуйста, что видишь?
— Автомобили. Примерно миллион автомобилей.
— Один из них — мой «кадиллак». — Отпустив натянувшуюся занавеску, он выпрямился во весь рост и поправил воображаемый монокль. — Прошу прощения, мадам. Не могли бы вы мне сказать, где находится ближайшая заправочная станция?
Она засмеялась заливистым девичьим смехом:
— Стэн, ей-Богу, ты чудо. Тебе нужно было стать актером.
— Мне не хотелось бы вам возражать, мадам, но я и есть актер. Позвольте представиться. Меня зовут — ох, я совсем забыл, что путешествую инкогнито. Я не должен называть себя, иначе я паду жертвой безудержного поклонения миллионов моих обожателей.
— Да, Стэн, ты можешь одурачить кого угодно. Ты и впрямь говоришь как настоящий джентльмен.
Он посмотрел на нее с неожиданно поскучневшим выражением лица:
— Спасибо.
— Я даже увидела воочию этот твой «кадиллак» на секунду. Красно-черный с настоящей кожаной обивкой и твоими инициалами на дверцах. — Она коснулась его руки. Он не шелохнулся. — Стэн?
— Ну?
— Какого черта! Да мы бы не знали, что нам делать с этим «кадиллаком», окажись он у нас. Нужно было бы платить за права, за страховку, за бензин, за масло, понадобилось бы место для стоянки — что до меня, то никакой «кадиллак» не стоит таких пыток. Ей-Богу! Я говорю совершенно серьезно.
— Конечно, конечно, Мюриэл. Ты абсолютно права. — Ее преданность тронула Филдинга, но одновременно и вызвала приступ раздражения, показав ему, что он пока не заслужил подобного к себе отношения и ему придется приложить немало усилий в будущем, чтобы быть на высоте. Будущее, мелькнуло у него в голове. Когда он был моложе, будущее представлялось ему яркой коробкой, перевязанной ленточкой, в которой полным-полно подарков. А теперь перед ним расстилалась темно-серая, непроницаемая пелена.
Из ящика шкафа он вытащил темно-серый галстук, в тон стенам комнаты.
— Стэн, возьми меня с собой. А?
— Нет, Мюриэл. Ты уж извини.
— А ты успеешь вернуться в понедельник вечером? У тебя ведь работа.
— Успею.
Он получил работу ночного сторожа на складе электрической компании на Фигероа-стрит всего неделю назад. Работа была скучной, приходилось сидеть одному, и он развлекал себя, воображая, что объект собираются ограбить и это может произойти в любую ночь. Филдинг рисовал в уме яркие картины, повествующие о том, как он героически отражает налет преступников, одного сбивает подножкой, другого ударом в затылок, третьего достает мощным хуком слева. А может, просто одурачивает их каким-то необычным — каким именно, он еще не придумал — способом. Перехитрив грабителей или просто перебив их, он идет затем получать награду из рук президента фирмы. Награда эта принимала в его фантазиях различные формы — от денег и акций компании до большой бронзовой плиты, на которой были выбиты его имя и описание подвига: «СТЭНЛИ ЭЛЛИОТУ ФИЛДИНГУ, КОТОРЫЙ, ПОВИНУЯСЬ ЗОВУ ДОЛГА, ОТРАЗИЛ НАПАДЕНИЕ СЕМИ ОПАСНЕЙШИХ ПРЕСТУПНИКОВ В МАСКАХ…»
Но это была лишь фантазия, и он прекрасно это знал. Впрочем, подобные выдумки позволяли скоротать время и уменьшить нервное напряжение, которое Филдинг всегда испытывал, оказавшись в одиночестве.
Мюриэл помогла ему надеть пиджак:
— Вот так. Ты великолепно выглядишь, Стэн. Никто и не подумает, что ты работаешь ночным сторожем.
— Спасибо.
— Где ты остановишься, когда приедешь?
— Еще не решил.
— Мне нужно знать, как с тобой связаться, если будет что-нибудь срочное с работы. Я думаю, что могла бы позвонить Дэйзи домой, если случится что-то действительно важное.
— Не надо, — быстро ответил он. — Может, я даже не пойду к Дэйзи.
— Но ведь ты говорил…
— Послушай меня. Ты помнишь, я рассказывал о молодом человеке, который уплатил мой штраф. Стивенс Пината. Его контора на Ист-Опал-стрит. Если и впрямь случится что-то неотложное, оставь ему для меня сообщение.
Она проводила его до двери, прижавшись к его руке:
— Помни, что ты обещал, Стэн. Ты не будешь пить и не станешь бедокурить.
— Конечно.
— Как бы мне хотелось поехать с тобой.
— В следующий раз.
Перед тем как открыть дверь, он поцеловал ее. Филдинг поступил так из-за старушки соседки напротив, мисс Виттенберг. Старая леди держала дверь квартиры широко распахнутой весь день. Она сидела почти в самом дверном проеме, надев очки и положив на колени газету. Иногда она молча читала газету, иногда довольно громко разговаривала, адресуя свои комментарии младшей сестре, умершей год назад.
— Вот и они, Розмари, — проговорила мисс Виттенберг с сильным акцентом, выдававшим в ней уроженку Новой Англии. — Похоже, она провожает его на улицу. Скатертью дорога — вот что я скажу. Я рада, что ты согласна. Ты заметила, в каком ужасном состоянии он опять оставил ванную? Вся эта сырость. Всюду лужи. Розмари, ты меня поражаешь. Твое замечание вульгарно. Папочка перевернулся бы в могиле, если бы услышал, что сейчас слетело с твоих губ.
— Возвращайся в квартиру и запри за собой дверь, — сказал Филдинг Мюриэл. — И не оставляй ее открытой.
— Хорошо.
— И не беспокойся обо мне. Я вернусь домой завтра вечером, в крайнем случае в понедельник.
— Шепот, — заметила мисс Виттенберг, — свидетельство плохого воспитания.
— Стэн, пожалуйста, береги себя.
— Конечно, конечно. Я обещаю.
— Ты меня любишь?
— Ты же знаешь, что люблю, Мюриэл.
— Шепот, продолжала мисс Виттенберг, — это не только свидетельство плохого воспитания. Но я слышала от одного очень влиятельного человека, что скоро его объявят вне закона во всех штатах к западу от Миссисипи. И наказания, как я поняла, будут очень суровыми.
— До свиданья, Розмари. До свиданья, мисс Виттенберг, — громко произнес Филдинг.
— Не обращай внимания, Розмари. Какая наглость! Этот человек смеет обращаться к тебе по имени. В следующий раз он попытается… я вся дрожу от одной мысли об этом! — Она тоже повысила голос и сказала: — Хорошее воспитание вынуждает меня ответить на ваше приветствие, мистер Шептун, но я делаю это с огромной неохотой. Всего доброго.
— О Господи! — пробормотал Филдинг и захохотал.
Мюриэл тоже засмеялась, а мисс Виттенберг описала Розмари новый закон, который вот-вот вступит в действие в семнадцати штатах и запретит смех, шутки и внебрачные связи.
— Не оставляй дверь открытой, Мюриэл.
— Она всего-навсего безобидная старушка.
— Безобидных старушек просто не существует в природе.
— Подожди, Стэн. Ты забыл зубную щетку.
— Куплю в Сан-Феличе. До свиданья, любимая.