Пината нажал на кнопку звонка и в ожидании принялся размышлять о причинах столь неожиданного возвращения Хуаниты в город, где она отсутствовала три с лишним года. Она не могла не знать, что вступает в серьезный конфликт с властями, нарушая условия своего пребывания на свободе и исчезая — в тот самый раз. С другой стороны, Хуанита никогда не действовала, основываясь на логических построениях, таким образом, поводом для ее появления могло послужить самое банальное событие, обычный каприз, например желание повидать свою мать или показать соседям нового мужа и недавно рожденного ребенка, а может, и самая обычная ссора с соседями, где бы она ни жила, после которой у нее возникло безудержное желание бросить все и вернуться. Определить подлинные мотивы было очень непросто. Она напоминала марионетку, управляемую при помощи десятков нитей, частью порвавшихся, а частью перепутавшихся настолько, что совершенно невозможно было управлять ими так, как это изначально подразумевалось. Привести их в порядок, сложить поломанные уголки вместе — эта задача стояла перед Олстоном и его командой. Но у них так ничего и не вышло. Все ее прыжки и сальто-мортале, прыжки и падения уже не контролировались кукловодом.
Дверь отворилась. Перед ним стояла небольшая худенькая женщина средних лет с черными невыразительными глазами, напоминавшими перезрелые оливки. Она держалась неестественно прямо. Можно было заподозрить, что ее спина заключена в металлический корсет. Вся она напоминала натянутую струну; кожа обтягивала худое лицо, волосы были затянуты сзади в маленький пучок, губы сжаты так, что походили на бледную тонкую полоску. Но открылись они, к огромному удивлению Пинаты, очень легко:
— Что вы хотите?
— Миссис Розарио?
— Да, это я.
— Меня зовут Стив Пината. Я хотел бы с вами поговорить, если не возражаете. Можно?
— Если вы по поводу нашего соседа мистера Лопеса, то мне больше нечего сказать. Я уже сказала вчера этой даме из отдела здравоохранения, что они не имеют никакого права вот так просто забирать его без его согласия. Он всю жизнь кашлял, и это ничуть ему не мешало, для него кашлять так же естественно, как дышать. Что же до того, что все его соседи должны пройти обследование на этой машине с лучами, бесплатно или нет, я категорически отказываюсь, и Гонсалесы с Эскобарами тоже. Забивать легкие лучами противоречит самой природе.
— Я не имею никакого отношения к управлению здравоохранения, — сказал Пината, — я ищу человека, который может называть себя Фостером.
— Называть себя? Что это значит, называть себя?
— Вашей дочери он известен под фамилией Фостер, скажем так.
Миссис Розарио снова поджала губы — так моряк убирает парус перед надвигающейся бурей:
— Моя дочь Хуанита живет далеко на юге.
— Но в данный момент она приехала к вам. Верно?
— Кому какое дело, если она приехала навестить свою мать? Она никому не причинила зла. Я внимательно слежу за ней, она ни в чем не замешана. Да кто вы такой, чтобы являться сюда и задавать вопросы о моей Хуаните?
— Меня зовут Стив Пината.
— Ну и что же? Мне это ни о чем не говорит. Ни о чем. Меня не интересуют имена, только люди.
— Я частный детектив, миссис Розарио. В данный момент моя задача заключается в том, чтобы следить за Фостером.
Миссис Розарио непроизвольно коснулась левой стороны груди. То ли у нее прихватило сердце, то ли просто вдруг лопнула бретелька комбинации.
— Он преступник? Вы это хотите сказать? Он может обидеть мою Хуаниту?
— Я не думаю, что он преступник. Но гарантировать, что у вашей дочери не будет с ним неприятностей, не могу. Временами он становится непредсказуемым. Он пришел сюда вместе с вашей дочерью, миссис Розарио?
— Да.
— И ушли они тоже вместе?
— Да, полчаса назад.
Худенькая девочка с пунцовыми щеками лет десяти вышла на порог соседнего дома и принялась крутить хулахуп, ухитряясь при этом в такт обручу жевать резинку. Казалось, она полностью погружена в свое занятие и не обращает никакого внимания на то, что происходит по соседству, но миссис Розарио торопливо прошептала:
— Мы больше не можем здесь разговаривать. Эта Керида Лопес, она все подслушивает, а рассказывает еще больше.
По-прежнему не глядя в их сторону, Керида объявила всему миру звонким чистым голосом:
— Я иду в больницу. И никто из вас не придет и не сможет навестить меня, потому что у меня пятна на легких. А мне на вас наплевать. Все равно я никого из вас не люблю. Я пойду в больницу, как мой дедушка, у меня будет целая куча игрушек, гора мороженого, и мне не надо больше будет мыть эту бесконечную посуду. И не приходите и не навещайте меня, вас все равно туда не пустят.
— Керида Лопес! — резко произнесла миссис Розарио. — Это правда?
Единственным подтверждением того, что девочка расслышала вопрос, стало еще более ускоренное вращение обруча.
Кожа на лице миссис Розарио вдруг стала желтоватой, она сделала шаг назад, в прихожую, словно Керида ударила ее в живот:
— Эта девочка частенько врет. Может быть, это неправда. Если она настолько больна, что ее кладут в больницу, как она может вот так играть на улице? Она действительно кашляет, но ведь кашляют все дети. И вы сами видите, какой у нее здоровый цвет лица. Посмотрите на щеки.
Пината подумал, что причиной такого румянца может быть как раз болезнь, а не чрезмерное здоровье, но ничего не сказал. Он вошел в дом вслед за миссис Розарио. Даже прикрыв за собой дверь, он мог слышать, как Керида продолжает ритмично повторять:
— Иду в больницу — мне наплевать. Не смогут прийти и навестить меня — наплевать. Поеду в карете «скорой помощи»…
Солнечные лучи, проникавшие сквозь обшитые тесьмой шторы, были не в состоянии рассеять мрак крохотной гостиной. Все четыре стены покрывали орнаменты и картины на религиозный сюжет, распятия, веночки из роз, мадонны с младенцем и без него, головы Христа, крохотный алтарь, разместившийся прямо над Богоматерью, ангелы и снова мадонны с нимбами над ними. Многие из этих предметов, изначально предназначенные для того, чтобы давать надежду и утешение живущим, скорее, славили смерть — и в то же время представляли ее отвратительной.
Вот в такой комнате, по крайней мере очень похожей на эту, выросла Хуанита, и первый взгляд на окружающие его предметы объяснил Пинате куда больше, чем все слова, сказанные Олстоном. Она провела здесь годы детства, окруженная постоянными напоминаниями о том, что жизнь коротка и ужасна, а ворота в рай усыпаны терниями, гвоздями и колючей проволокой. Она, должно быть, миллион раз смотрела на матерей с нимбами, обнажающих своих пухлых младенцев, подсознательно или осознанно выбирая такую же роль и для себя, поскольку с нею в ее мозгу были связаны понятия жизни и рождения, так же как и святости.
Миссис Розарио перекрестилась перед крохотным алтарем и обратилась к Богоматери за подтверждением того факта, что Керида Лопес с превосходным румянцем на щеках лжет. Затем она примостила свое худенькое тельце на самый краешек стула, стараясь занимать как можно меньше места, поскольку в этом доме для живых его практически не оставалось.
— Садитесь, — сказала она, чуть склонив голову. — Я не слишком люблю, когда ко мне в дом приходят незнакомые люди и начинают задавать вопросы о нашей жизни, но, коль уж вы здесь, я из простого чувства вежливости должна пригласить вас присесть.
— Благодарю.
Все стулья выглядели одинаково непривлекательно, словно их специально подбирали таким образом, дабы у посетителя исчезло всякое желание садиться. Пината выбрал небольшую, с деревянной спинкой, накрытую покрывалом с вышивкой кушетку, издававшую запах мыльного порошка. С кушетки он мог разглядеть обстановку следующей комнаты, очевидно спальни миссис Розарио. Там тоже стены были увешаны рисунками и орнаментами религиозного характера, на ночном столике около огромной кровати с резными спинками перед фотографией улыбающегося молодого человека горела свеча. Было ясно, что молодой человек умер и свеча горела для спасения души. Пината спросил себя, не отец ли это Хуаниты, и если да, то сколько же свечей сгорело со дня его смерти.
Миссис Розарио поймала его взгляд, устремленный на фотографию, немедленно поднялась и направилась к спальне:
— Прошу меня простить. Конечно же, не следует открывать место нашего сна перед посторонним человеком.
Женщина закрыла дверь, и Пината сразу же понял, почему она оставалась вначале открытой. Дверь выглядела так, словно кто-то набрасывался на нее с молотком. На дереве виднелись следы ударов, во все стороны торчали щепки, одна из досок отсутствовала. Сквозь образовавшуюся, всю в зазубринах щель Пинате по-прежнему улыбался молодой человек. Из-за мерцающего огонька свечи его лицо казалось очень живым: глаза блестели, щеки вздрагивали, губы растягивались и шевелились, черные кудри шевелились от порывов ветра, проникавшего в комнату через разбитую дверь.
— Все это проделал кто-то из детей, — спокойно пояснила миссис Розарио. — Я даже не знаю точно, кто именно: когда это произошло, я была в бакалейной лавке. Подозреваю, что Педро, самый старший. Мальчику всего одиннадцать, но иногда в него вселяется сам дьявол и ребенок становится очень грубым.
«Да уж, — подумал Пината. — Еще каким грубым. Просто не то слово».
— Я отправила его за новой дверью в столярную мастерскую. В наказание ему пришлось взять с собой остальных детей. Потом ему будет нужно ее покрасить и повесить вместо прежней. Я бедная женщина и не могу себе позволить швырять деньги на маляров и плотников, особенно при тех ценах, которые они заламывают.
Пината видел, что она действительно не богата. Но и примет особенной бедности было не видно, к тому же только предметы религиозного поклонения стоили целое состояние. Бывшая хозяйка ранчо, на котором работала миссис Розарио, очевидно, была к ней очень щедра в своем завещании, а может быть, она прирабатывала время от времени.
Он еще раз посмотрел на дверь. Следы молотка виднелись у самого косяка: мальчик одиннадцати лет должен был быть просто гигантского роста, чтобы дотянуться на такую высоту. Да и что могло побудить его к такому поступку? Месть? Жажда разрушения? Возможно, он просто пытался открыть запертую от него дверь?