Кто-то взрослый — страница 2 из 7

– Ясновидящая? Нет.

– Пророчица? У тебя бывали видения?

– Нет.

Я думала, что предсказания будущего – только для виду, чушь свинячья, как сказала бы моя мать. Она и впрямь была с фермы на Юге.

Вивека перестала теребить нитку бус:

– Зубрилка, я пытаюсь тебе помочь.

До меня дошло. Обычно я соображаю быстрее, но у меня пульсировало от боли запястье. Боль такая, что только и думаешь, как от нее избавиться. В свою защиту скажу, что Вивека обычно задает вопросы, чтобы поговорить, на ответы ей по большому счету наплевать.

– Я вижу людей насквозь, – сообщила я надменным глубокомысленным тоном, подражая Вивеке. – Кто они, что им нужно. Я вроде как вижу вокруг них цветные ореолы.

Чистая правда, не считая последней фразы.

– Ты видишь ауры. – Вивека улыбнулась. – Я так и думала.

Вот как я узнала, что перебираюсь в переднюю часть салона. Я собиралась читать ауры, а для этого учиться не нужно. «Просто говори им то, что они хотят слышать, – посоветовала Вивека. – Обгладывай их до костей». Теперь, когда меня спрашивали: «Чем ты занимаешься?», я отвечала: «Прогнозированием» или «Терапией». Ни слова лжи.

Узнать будущее приходили в основном женщины, а подрочить, разумеется, только мужчины, поэтому салон работал четко, как часовой механизм. Было тесновато, поэтому очередного мужика надо было отвести в заднюю комнатку и довести до кондиции, прежде чем придет очередная клиентка. Мы же не хотим, чтобы кто-то за стеной вопил от удовольствия, в то время как клиентка выслушивает, что ее брак распадается на части. Один раз еще можно соврать, что мы завели щенка, но в другой раз этот номер не пройдет.

Мы ходили по лезвию бритвы, потому что клиенты Вивеки были в основном из верхнего слоя среднего класса и нижнего слоя высшего класса. Представители этих классов склонны возмущаться по пустякам. Если печальные богатые домохозяйки не хотят, чтобы им предсказывала будущее Дженнифер, им наверняка не понравится выслушивать отставную девку с больным запястьем. Им надо пускать пыль в глаза. Они согласны только на самое лучшее. Их главная цель – жить в городе не хуже, чем в пригороде. Кабинет в передней части салона выглядел как картинка из каталога «Pottery Barn». Я одевалась в том же духе, в основном в комплекты в стиле «вольный художник» из «Anthropologie». Блузки в деревенском стиле шли на ура.

Стайки легкомысленных, поддатых, расфуфыренных женщин приходили повеселиться. Одинокие женщины хотели верить. Они были в отчаянии, но их медицинская страховка не включала услуги психотерапевта. Или они не знали, что настолько в отчаянии, что им нужен психотерапевт. Таких не хочется жалеть. Я пыталась, потому что кому понравится, если твой медиум, хранитель твоего будущего, станет закатывать глаза при виде тебя. Но за что их жалеть? Большой дом в городе, муж, который не бьет и помогает с детьми, иногда карьера и обязательно – книжные клубы. И они еще имеют наглость грустить? Рано или поздно все они говорили: «Просто мне грустно». Грустят те, у кого слишком много свободного времени. Серьезно. Я не лицензированный психотерапевт, но обычно это означает, что у кого-то слишком много свободного времени.

Поэтому я говорю что-то вроде: «Скоро вас захватит новая страсть» – и выбираю что-нибудь достижимое. Что-нибудь, что позволит им гордиться собой. Воспитывать ребенка, помогать в библиотеке, стерилизовать собак, защищать окружающую среду. Самое главное – предупреждать, а не утверждать. «Скоро вас захватит новая страсть… осторожнее, не то она затмит все остальное, что вам дорого!»

Я не говорю, что это всегда так просто, но это часто так просто. Люди мечтают о страсти. Мечтают о смысле жизни. И когда они их находят, то возвращаются к вам, потому что вы предсказали им будущее. Хорошее будущее.

Сьюзен Бёрк была другой. Она с самого начала казалась умнее. Я вошла в кабинет одним дождливым апрельским утром, только что закончив дрочить клиенту. Я оставила за собой несколько давних завсегдатаев, в том числе этого придурковатого, но милого богача, который звал себя Майклом Одли – «звал», потому что богач вряд ли сообщит мне свое настоящее имя. (Майк Одли: рос в тени брата-крепыша; в колледже вошел в силу; страшно умный, но не задается по этому поводу; время от времени выходит на пробежку. Как мне кажется.) Единственное, что я знала о Майке наверняка, – он любит книги. Он рекомендовал книги настойчиво, с жаром, как другу. То, что надо будущему умнику, то есть мне. «Ты просто обязана это прочитать!» Вскоре у нас образовался собственный частный (и порой липкий) книжный клуб. Майк обожал классические истории о сверхъестественном и старался заразить меня своей страстью («В конце концов, ты же медиум», – улыбался он). В тот день мы обсудили темы одиночества и тоски в «Призраке дома на холме», Майк кончил, я протерла руки дезинфицирующим средством и схватила следующую книгу из его библиотеки – «Женщину в белом» («Ты просто обязана ее прочитать! Это одна из лучших книг всех времен»).

Затем я взъерошила волосы, чтобы больше походить на ясновидящую, одернула блузку в деревенском стиле, сунула книгу под мышку и выбежала в главный кабинет. Часовой механизм дал сбой: я опоздала на тридцать семь секунд. Сьюзен Бёрк ждала меня. Она нервно встряхнула мою руку, словно птичка, и я поморщилась от боли в запястье. Я уронила книгу, и мы стукнулись лбами, пытаясь ее поднять. Начало в духе «Трех балбесов», не подобающее медиуму.

Я усадила ее в кресло и глубокомысленно спросила, что привело ее сюда. Самый легкий способ сказать людям, чего они хотят, – спросить их, чего они хотят.

Сьюзен Бёрк чуть-чуть помолчала, потом ответила тихо:

– Моя жизнь распадается на части.

Она была очень привлекательной, но настолько настороженной и нервной, что разглядеть это было нелегко. Увидеть ярко-голубые глаза за стеклами очков. Представить тусклые светлые волосы распущенными. Несомненно, она была богата. Ее сумка была слишком простой, чтобы не стоить целое состояние. Мышиное платье было хорошо пошито. А может, оно и не было мышиным, просто она так его носила.

«Умная, но лишенная воображения, – подумала я. – Конформист. Всю жизнь боится сказать или сделать что-нибудь не то. Не уверена в себе. Возможно, ее запугали родители, а теперь запугивает муж. У мужа горячий нрав. Каждое утро она мечтает об одном: дотянуть до вечера без скандалов. Грустная. Наверняка из грустных».

Сьюзен Бёрк начала всхлипывать. Она плакала полторы минуты. Я собиралась вмешаться через две, но она перестала плакать самостоятельно.

– Не знаю, зачем я пришла, – сказала она и достала из сумки пастельный носовой платок, но сморкаться не стала. – Это какое-то безумие. Все становится хуже и хуже.

Я выдала безупречное: «Ну, ну, полно!», – не прикасаясь к ней.

– Что происходит в вашей жизни?

Она промокнула глаза и взглянула на меня. Моргнула.

– Разве вы не в курсе?

Она улыбнулась. Чувство юмора. Неожиданно.

– И что мы будем делать? – спросила она, собравшись, и помассировала точку на затылке. – Как это работает?

– Я психолог-интуит, – начала я. – Вы знаете, что это значит?

– Вы хорошо разбираетесь в людях.

– И это тоже, но я не просто строю догадки. Задействованы все мои чувства. Я ощущаю вибрации, которые исходят от людей. Я вижу ауры. Я могу учуять запах отчаяния, лжи или депрессии. Этот дар у меня с пеленок. Моя мать была женщиной с неуравновешенной психикой и постоянно пребывала в депрессии. Ее окружала темно-синяя дымка. Рядом с ней у меня тревожно звенела кожа, словно струны пианино. От матери пахло депрессией. Для меня депрессия пахнет хлебом.

– Хлебом? – удивилась она.

– Это просто запах отчаявшейся души.

Надо выбрать какой-нибудь другой аромат для грустных девушек. Палая листва не подходит, слишком просто, и все же что-нибудь землистое. Грибы? Нет, недостаточно элегантно.

– Хлебом, – повторила она. – Так странно.

Люди обычно спрашивают, чем пахнет их аура. Так они вступают в игру. Сьюзен неловко поерзала.

– Я не хочу показаться грубой, – начала она, – но… кажется, это не для меня.

Я ждала. Многие недооценивают силу сочувственного молчания.

– Ладно. – Сьюзен заправила волосы за уши – широкие обручальные кольца сверкнули россыпью бриллиантов, подобно Млечному Пути, – и помолодела лет на десять. Я представила ее ребенком. Наверное, она была начитанной девочкой, хорошенькой, но робкой. Требовательные родители. Отличница. – И что вы думаете обо мне?

– У вас что-то неладно дома.

– Я это сама вам сказала. – Она отчаянно хотела мне верить.

– Нет, вы сказали, что ваша жизнь распадается на части, а я говорю, что это связано с вашим домом. Вы замужем. Я чувствую, что ваши отношения с мужем зашли в тупик. Вас окружает зеленовато-желтая дымка цвета тухлого желтка с завитками здоровой яркой бирюзы по краям. Это говорит о том, что у вас все было хорошо, но после испортилось. Верно?

Несложно догадаться, но цветовая гамма мне нравилась.

Сьюзен вскинула глаза на меня. Похоже, я попала в яблочко.

– От вас исходят такие же вибрации, как от моей матери. Высокие резкие звуки пианино. Вы в отчаянии, вы страдаете. И совсем не спите.

Я пошла на риск, упомянув бессонницу, но обычно это воздается сторицей. Боль – плохое снотворное. А люди, страдающие бессонницей, рады, если их муки замечают.

– Нет-нет, я сплю по восемь часов, – возразила Сьюзен.

– Это неполноценный сон. Вам снятся дурные сны. Необязательно кошмары, возможно, вы их даже не помните, но просыпаетесь разбитой, больной.

Видите? Большинство неудачных догадок можно обернуть себе на пользу. Этой женщине за сорок, в ее годы люди часто просыпаются разбитыми. Так утверждается в рекламе.

– Тревога копится у вас в шее, – продолжила я. – А еще от вас пахнет пионами. Ребенок. У вас есть ребенок?

Если у нее нет ребенка, я скажу: «Но вы хотите завести ребенка». Конечно, она может это отрицать: «Я никогда не хотела детей», но я буду настаивать, и вскоре она решит, что я права. Даже если женщина не хочет детей, ее грызет червячок сомне