ния. Подобную мысль легко заронить. Правда, эта женщина может быть слишком умна.
– Да. Даже двое. Сын и пасынок.
«Пасынок, попробуем пасынка».
– У вас что-то неладно в доме. Дело в пасынке?
Она встала и порылась в своей превосходно пошитой сумке:
– Сколько я вам должна?
Я ошиблась в одном. Я думала, что больше не увижу ее. Но Сьюзен Бёрк вернулась через четыре дня («А у вещей бывают ауры? – спросила она. – Например, у предметов. Или у зданий»). Через три дня она пришла снова («Вы верите в злых духов? Как вы думаете, они существуют?»). И на следующий день тоже.
Мои догадки в основном оказались верны. Властные, требовательные родители, отличные оценки, «Лига плюща», какая-то деловая степень. Я спросила ее: «Чем вы занимаетесь?» Она принялась что-то объяснять про разукрупнение, реструктуризацию и пересечение интересов клиентов, а когда я нахмурилась, нетерпеливо добавила: «Я выявляю и решаю проблемы». Отношения с мужем были в порядке, не считая вопросов воспитания пасынка. Бёрки переехали в город в прошлом году, и после этого проблемный ребенок превратился в проблему.
– Майлс всегда был букой, – пояснила она. – Родную мать он не помнит, я съехалась с его отцом, когда Майлсу было четыре. Но он всегда был замкнутым. Равнодушным. У него холодное сердце. Мне трудно об этом говорить. Замкнутый – это еще полбеды. Но за год после переезда… он изменился. Стал более агрессивным. Он очень злой. Мрачный. Угрожающий. Он пугает меня.
Ребенку пятнадцать лет. Его только что насильно перевезли из пригорода в город, где он никого не знает, а он и так был неуклюжим ботаником. Еще бы он не злился! Мне стоило об этом сказать, но я промолчала. Я ухватилась за подвернувшуюся возможность.
Я давно хотела сменить область деятельности и заняться очищением ауры домов. Люди переезжают в новый дом и вызывают специалиста. Ты бродишь по комнатам, жжешь шалфей, рассыпаешь соль и бормочешь всякую чепуху. Жизнь с чистого листа, никаких негативных эманаций прежних владельцев. В последнее время люди возвращались в город, в старинные здания. Назревал бум очищения ауры домов. В столетних особняках накопилось немало вибраций.
– Сьюзен, вам не приходило в голову, что это дом влияет на поведение вашего сына?
Сьюзен подалась ко мне с широко распахнутыми глазами:
– Да! Да, приходило. Я сошла с ума? Вот почему… почему я вернулась. Потому что… увидела кровь на стене.
– Кровь?!!
Она наклонилась еще ближе, и я услышала запах мяты, маскирующий несвежее дыхание.
– На прошлой неделе. Я не хотела говорить… Я думала, вы сочтете меня сумасшедшей. Но на стене была кровь. Струйка крови от пола до потолка. Я… я сошла с ума?
На следующей неделе я приехала к ней домой. Ехала к Сьюзен в своем верном хетчбэке и думала: ржавчина. Не кровь. Что-то проступило сквозь стены, протекло с крыши. Кто знает, из чего построены старые дома? Кто знает, что может протечь через сотню лет? Вопрос в том, как это обыграть. Мне не хотелось заниматься изгнанием бесов и прочей церковной лабудой. И вряд ли этого хотелось Сьюзен. Но она пригласила меня к себе домой, а такие, как она, не приглашают к себе таких, как я, если им от нас что-то не нужно. Утешение. Мы покудахтаем над «струйкой крови», я придумаю объяснение, но скажу, что дом все равно не повредит очистить.
И не раз. О деньгах мы пока не говорили. Думаю, две тысячи долларов за двенадцать визитов – хорошая цена. По визиту в месяц в течение года, чтобы пасынок успел прийти в себя, привыкнуть к новой школе, новым одноклассникам. Он исцелится моими стараниями, и Сьюзен непременно начнет рекомендовать меня своим богатым подругам-истеричкам. Я начну собственное дело, и когда меня будут спрашивать: «Чем вы занимаетесь?» – буду надменно отвечать: «Я предприниматель». Возможно, мы со Сьюзен подружимся. Возможно, она пригласит меня в книжный клуб. Я буду сидеть у камина, лакомиться бри и говорить: «Я предприниматель, знаете ли. У меня свое небольшое дело». Я припарковалась, вышла из машины и вдохнула полной грудью весенний воздух, полный надежд.
Но затем я увидела дом Сьюзен. Остановилась и уставилась на него. Поежилась.
Он отличался от других.
Дом затаился. Это был последний оставшийся викторианский дом в длинном ряду угловатых новых зданий, и, возможно, поэтому казалось, что он глядит на мир и что-то просчитывает. Передний фасад был украшен резным камнем с невероятным количеством деталей: цветов, филиграни, изящных ветвей и развевающихся лент. Дверной проем обрамляли два ангела в человеческий рост с протянутыми к небу руками. На их лицах застыло восхищение чем-то невидимым.
Я смотрела на дом. Дом смотрел на меня длинными зловещими окнами, такими высокими, что ребенок мог бы встать на подоконнике в полный рост. Собственно, он и стоял. Я видела его тощий силуэт в серых брюках, черном свитере и красно-коричневом галстуке, идеально повязанном на шее. Глаза закрывала завеса темных волос. Внезапно он резко спрыгнул с подоконника и исчез за тяжелыми парчовыми занавесями.
К двери особняка вела крутая высокая лестница. Я успела запыхаться, пока поднималась по ней мимо охваченных благоговением ангелов. Я позвонила в дверь и опустила взгляд на надпись, вырезанную в камне у моих ног.
Надпись была выполнена типичным викторианским курсивом. Буквы «О» были рассечены пополам завитушками, отчего мне захотелось прикрыть живот защитным жестом.
Сьюзен открыла дверь. Глаза у нее были красными.
– Добро пожаловать в Картерхук-Мэнор, – с наигранной торжественностью произнесла она.
Сьюзен заметила, что я поглядываю на нее. Она всегда выглядела не слишком хорошо, но сегодня даже не притворилась, будто расчесывала волосы, и от нее пахло чем-то гадким и кислым (не «отчаянием» или «депрессией», а обычным несвежим дыханием и немытым телом).
– Я и правда стала плохо спать.
Внутри дом был совсем не таким, как снаружи. Его выпотрошили и превратили в обычный богатый дом. Я сразу повеселела. Такой дом я вполне могу очистить: элегантные встроенные светильники, гранитные столешницы и утварь из нержавеющей стали, новые неестественно гладкие деревянные панели – стены сплошь обшиты ботоксным дубом.
– Давайте начнем со струйки крови, – предложила я.
Мы поднялись на второй этаж. Над ним было еще два этажа. Лестница была открытой, и я увидела сквозь перила лицо, которое таращилось на меня с верхнего этажа. Черные волосы и черные глаза, фарфоровая кожа старинной куклы. Майлс. Он еще мгновение мрачно смотрел на меня, затем исчез. Идеальное дополнение к старинному особняку.
Мы остановились на лестничной площадке. Сьюзен сняла со стены изысканную картину, чтобы показать мне стену целиком.
– Здесь. Она была здесь. – Она жестом указала от потолка до пола.
Я притворилась, что внимательно изучаю стену, но смотреть было не на что. Сьюзен все оттерла. Отбеливателем пахло до сих пор.
– Я могу вам помочь, – заверила я. – В этом месте ощущается страшная боль. Во всем доме, но особенно здесь. Я могу вам помочь.
– Дом скрипит ночь напролет, – пожаловалась она. – Да что там, практически стонет. А не должен. Внутри все новое. Дверь в комнату Майлса хлопает в неурочное время. И ему… ему становится хуже. На него словно что-то нашло. Он словно носит на плечах тьму. Как панцирь насекомого. Он семенит. Будто жук. Я бы переехала, настолько я напугана, я бы переехала, но у нас нет денег. Больше нет. Мы потратили кучу денег на этот дом и еще почти столько же на реновацию, и… муж все равно мне не позволит. Он считает, что у Майлса обычные подростковые причуды, а я дура и истеричка.
– Я могу вам помочь, – повторила я.
– Давайте я покажу весь дом.
Мы пошли по длинному узкому коридору. В доме было мало естественного света. Стоило отойти от окна, как сгущался мрак. Сьюзен включала лампы на ходу.
– Майлс выключает свет, – пожаловалась она. – Я включаю. Я прошу его не трогать лампы, но он делает вид, будто не понимает, о чем я.
Она открыла дверь в огромную комнату с камином и книжными шкафами вдоль стен.
– Это наша берлога.
– Библиотека! – ахнула я. У них, наверное, не меньше тысячи книг. Толстых впечатляющих книг, какие читают умные люди. Как можно держать тысячу книг в одной комнате и называть ее берлогой?
Я шагнула в комнату и картинно поежилась:
– Вы чувствуете? Чувствуете… давление?
– Терпеть не могу эту комнату, – кивнула она.
– Я уделю этой комнате особое внимание, – заверила я (буду сидеть в ней по часу и читать все подряд).
Мы вернулись в коридор. Света не было. Сьюзен вздохнула и принялась щелкать выключателями. В коридоре наверху кто-то возбужденно бегал взад и вперед. Мы подошли к закрытой двери по правую руку. Сьюзен постучала: «Джек, это я». Раздался звук отодвигаемого кресла, щелчок замка. Дверь открыл ребенок на несколько лет младше Майлса, очень похожий на мать. Он улыбнулся Сьюзен, как будто год ее не видел.
– Привет, мама. – Он крепко обнял ее. – Я скучал по тебе.
– Это Джек, ему семь лет.
Сьюзен взъерошила сыну волосы:
– Маме нужно немного поработать с подругой. – Сьюзен встала на колени и заглянула ему в глаза. – Дочитывай книги, и я приготовлю поесть.
– Дверь запереть? – спросил Джек.
– Да, как всегда, солнышко.
Щелкнул замок, и мы пошли дальше.
– Зачем замок?
– Майлс не любит своего брата.
Наверное, она почувствовала, что я хмурюсь. Все подростки не любят своих младших братьев.
– Если бы вы видели, что Майлс сделал с няней, которая ему не понравилась… Это одна из причин, по которой у нас нет денег. Медицинские счета. – Она резко повернулась ко мне. – Напрасно я это сказала. Ничего… серьезного не случилось. Возможно, это был несчастный случай. Теперь уж и не знаю. Может, я окончательно слетела с катушек.