Распилив доски, Эрнст, сделав над собой усилие, спросил Джои, не подержит ли она один конец сантиметра, пока он обмерит стену. Во время обмера они раз или два коснулись друг друга.
— Почему бы вам не сделать перерыв? — сказала Джои. — А я сварю еще кофе.
Принеся кофе, Джои опустилась на диван, протянула Эрнсту чашку. Он сел рядом с ней.
— Из вас слова не вытянешь.
Молчание.
— Разве я не права?
— О чем говорить-то?
— До вашего появления Норман был серьезно увлечен Салли. Я что хочу сказать — мы все думали, они поженятся.
Эрнст откашлялся.
— Я, пожалуй, уберу за собой, — сказал он.
— Норман на пятнадцать лет старше Салли. Поженись они, ничего хорошего из этого не вышло бы.
Эрнст встал, но Джои потянула его назад.
— Допейте кофе, — сказала она.
Джои хотелось, чтобы Эрнст накинулся на нее. Чтобы он дал повод залепить ему пощечину.
Эрнст показал, что его чашка пуста.
— Я допил, — сказал он.
— В таком случае вперед. За работу.
Взгляд Эрнста упал на рукопись на столе Чарли.
— Смешная штука, — сказал он.
На столе, кроме раннего варианта «Все о Мэри», других рукописей не было.
— Вам-то откуда это известно?
— Норман дал почитать.
— Я и не знала, что у Нормана есть рукопись.
— Не понимаю вас. Ведь это Норман написал.
— Написал «Все о Мэри»? Не городите ерунды. Это сценарий мистера Лоусона.
— Вы ошибаетесь. Я знаю, что этот сценарий написал Норман.
Джои засмеялась ему в лицо.
— Я знаю, что Норман сегодня утром закончил сценарий и отнес его мистеру Винкельману, — сказал Эрнст.
И тут Джои все стало предельно ясно. Тем «писакой», которому Винкельман поручил там-сям подправить сценарий, был не кто иной, как Норман. В тот день, когда Норман улетел в Париж, он попросил Чарли не говорить об этом Винкельману, потому что в его отсутствие Винкельман решения не примет. Норман — вот кому Чарли обязан своим «успехом» в Лондоне.
— Врете, — сказала она.
Тут до Эрнста дошло, что он сказал что-то, чего не следовало.
— Не исключено, что я ошибся. Теперь я вспоминаю, что сценарий Нормана назывался как-то по-другому.
Да кто он такой, этот Эрнст — она не нуждается в его милостях.
— Вы кончили? — спросила она.
— Я только-только начал. И хотел бы после обеда вернуться.
— После обеда здесь никого не будет.
— А вы не могли бы дать мне ключ?
— Нет.
— Я ничего не украду.
— Сколько я вам должна? — бросила Джои.
Комната закружилась, Эрнста она уже не видела. А видела только неоплаченную машину, телевизор, проигрыватель и администратора банка, с которым не миновать неприятного разговора… И Чарли — человеком, которому уже не подняться.
— Ничего, — сказал Эрнст.
— Фунта хватит?
— Вы мне ничего не должны.
— Я дам два фунта, не больше.
— Я делаю полки для Нормана, не для вас. И никакие деньги мне не нужны.
— Послушайте, сейчас в этой квартире живем мы. Не Норман Прайс. И я не нуждаюсь в его благодеяниях. — Она скомкала две фунтовые бумажки. — Держите.
— Вы не против, если я оставлю инструменты?
— Берите деньги! — Когда Эрнст нагнулся к ящику с инструментами, она швырнула деньги к его ногам. — Берите деньги, нацистский гаденыш!
Эрнст сложил инструменты у двери, к деньгам не притронулся.
— У вас есть щетка? — спросил он. — Я подмету.
— Подмету сама.
Эрнст удрученно покачал головой.
— Убирайтесь! — приказала Джои.
— Почему вы меня ненавидите?
— Уйдите, прошу вас!
— Сначала скажите, что я вам сделал?
— ПРОШУ ВАС, УБИРАЙТЕСЬ!
Джои рухнула на диван, но слезы не шли. Пришли воспоминания.
Через час зазвонил телефон. И звонил, и звонил. Джои нехотя сняла трубку.
— Алло, — сказала она.
— Алло, детка. Одна-одинешенька?
Шутливый тон Боба не скрывал его виды.
— Да, — сказала она. — Одна, что да, то да.
Ему необходимо срочно сдать сценарий, сказал Боб, и он хотел бы, чтобы она пришла к нему печатать прямо сейчас.
— Боб, когда ты повзрослеешь? Опять ты за свое.
Молчание.
— Боб, Боб, что со мной станется? Я не могу видеть, когда другим хорошо.
— Приходи, — сказал он, — и мы все обсудим.
Кряжистый, рыжий Сонни Винкельман — столешница ограждала его, как щит, — отложил рукопись «Все о Мэри» в синей обложке и улыбнулся. В кабинет вошла Белла.
— Я думал, это Норман. — Он стер с лица улыбку. — Ну, выкладывай, что у тебя.
По заведенному порядку Белла никогда не вмешивалась в дела мужа. Но оба знали, что сейчас она нарушит порядок, и Беллу это огорчало даже сильнее, чем Сонни.
— Прошу тебя, говори с Норманом как можно более деликатно, — сказала она.
Исключительно благодаря Белле Винкельман давал роли в своих фильмах вышедшим в тираж старым актерам. Последний из них оказался осведомителем.
— Разумеется, — сказал он. — Будь по-твоему.
В дверь позвонили.
— Должно быть, Норман, — сказала она.
— А что, если это лорд Усач и сэр Пивное Брюхо?
Это была их приватная шутка. Устаревшая. Теперь у Винкельманов был постоянный адрес, и чиновники из Министерства внутренних дел их больше не беспокоили. Но шутка возымела действие. Белла, прежде чем пойти открыть дверь, чмокнула его в щеку. Вошел Норман.
— Мы что, будем сидеть в кабинете? — спросил он.
— Дело есть дело, — сказал Винкельман, ему было явно не по себе.
Дела, однако, они, как правило, вели в менее официальной обстановке.
— Ладно, Сонни. В кабинете так в кабинете.
И тут Нормана осенило: после той истории с Хортоном Винкельманы ни разу не пригласили его ни на ужины, ни на вечера.
— На прошлой неделе, — Норман улыбнулся, — на одном сборище ко мне подошел незнакомый человек и посоветовал остерегаться некоего типа по фамилии Прайс. От Прайса, мол, неизвестно чего ожидать, он накинулся на Колина Хортона, вдобавок поговаривают, что он осведомитель, работает на ФБР.
Однако Сонни даже не улыбнулся.
— Я не встречал Хортона после того вечера. Что он поделывает? — спросил Норман.
— Поехал в Румынию на молодежную конференцию.
— Молодежную конференцию. Да ему лет сорок пять, не меньше.
— А хоть бы и так, — отрезал Сонни, — тем не менее я уверен, ему есть что сказать, в отличие от тех ребят.
— Но конференция-то молодеж…
— Что ж, может, он у них педелем. — Сонни насупился. Похоже, и сам не рад был своей шутке. — Хортон — блестящий человек. И очень образованный.
Норман поначалу привлек Сонни тем, что он профессор. Хортон его восхищал, потому что писал невразумительные статьи с заголовками типа «Ошибки приверженцев исторического релятивизма» для марксистских журнальчиков, которые в основном содержали Сонни и такие, как Сонни. Норман подозревал, что Хортон, перед тем как отъехать в Румынию, выудил у Сонни кругленькую сумму, и это его бесило.
— Хорошо, Сонни, а что скажешь о сценарии?
— Твоя работа, Норман, как всегда, выше всяких похвал. Незадолго до тебя заходил Чарли — забрать детей. Я дал ему рукопись, чтобы почитал дома.
— Ты не сказал, что я над ней поработал?
— Конечно же нет. — Сонни поскреб в затылке. — Послушай, Норм, у нас с Грейвсом наклевывается одно дельце. Мы нашли отличный материал — это книга. Грейвсу удалось раздобыть под нее в Нью-Йорке солидный куш. Ты не прочь поработать над сценарием?
— Что за книга?
— Узнаешь в свое время.
Винкельман, Грейвс и другие продюсеры-эмигранты подолгу просиживали в общедоступных библиотеках, читали книги — книги общедоступные, но книги, а не сценарные заявки они читали впервые в жизни, и списки прочитанных книг держали втайне, как разведчики урановых месторождений маршруты своих поездок.
— Да ладно, Сонни, мне-то ты можешь довериться.
— Ходят слухи — только не спрашивай, от кого и где я это слышал, — будто ты сказал Чарли, что не отказался бы от полутора тысяч в неделю ради друзей и идей, в которые больше не веришь. Это так?
— Не вполне. — Норман опешил. — Я сказал Чарли, что отказаться от полутора кусков в неделю ради идей и людей, в которые больше не веришь, — выбор не из легких.
— Ладно, — сказал Сонни. — Теперь я знаю твою версию.
— Кто-то извратил мои слова. Какого черта, Сонни, что происходит?
Сонни потрещал пальцами.
— Три дня назад видели, как ты выходил из «Канадского дома»[86], — стесняясь, начал он.
Норман расхохотался.
— Господи, — сказал он, — и что, по-твоему, я там делал — представлял отчет КККП?[87]
— Ничего подобного никто не говорил.
— А что в таком случае говорили?
— Норман, ты же сам знаешь, какое сейчас гнусное время.
— Вот-вот, — сказал Норман. — Ты мне расскажи какое.
Сонни вспыхнул. Он знал, что Норман ушел из университета, потому что отказался отвечать, когда его спросили: был ли он членом компартии. Так, во всяком случае, говорили.
— Возьми, к примеру, Грейвса. У него был партнер, они работали вместе пятнадцать лет кряду. Были все равно что братья. А как-то Грейвс просыпается, берет газету — и что же он видит: этот партнер назвал его красным. Джереми, Плотник — все мы прошли через нечто подобное. — Сонни набрал в грудь воздуха. — Что ты делал в «Канадском доме»?
— Получал чек — деньги за месяц.
— Ха-ха-ха.
— И все же это так, — сказал Норман. — Я, к твоему сведению, получаю пенсию от ККВВС[88]. И с тех пор, как стал переезжать с места на место, попросил переводить пенсию на мое имя в «Канадский дом».
Сонни вздохнул с облегчением, но Норман тут же добавил:
— Только в этот раз я ходил туда не за пенсией.
— Ух ты!
— А за чем, не скажу. Не твое дело.
— Почему, — спросил Сонни, — ты проводишь так много времени с этим нацистским гаденышем?