— Это мое дело.
— Нет, не твое, если ты из-за него бросаешься на таких людей, как Хортон.
— Так вот почему вы перестали меня приглашать?
— Ходят разговоры, — Сонни сбавил тон. — О тебе говорят разное.
— Значит, мне больше не доверяют.
— Нет.
— А ты, Сонни, ты мне доверяешь?
— Забудем, что этот твой поганец Эрни состоял в гитлерюгенде, пренебрежем тем, что бежал он с Востока, скорее всего, из опасения, что его посадят за изнасилование, а то и за что похуже, и все же как так получилось, что ты из штанов выпрыгиваешь, чтобы помочь парнишке, который увел у тебя девчонку? Это ненормально.
Норман встал. Сонни вскочил, загородил ему путь к двери.
— Извини, — сказал Сонни, — я забылся.
— Вот именно.
— Я же извинился.
Норман сел.
— Она любит Эрнста. И мне этого не изменить. Я хотел бы, чтобы ей было хорошо.
Сонни заговорил спокойнее, мягче:
— Послушай, Норм, в этом мире приходится выбирать, кто твой враг, иначе жить нельзя. Этот парень воплощает в себе все, против чего мы с тобой выступаем. Мы много чем пожертвовали ради наших взглядов, так неужто теперь будем жопу драть, чтобы помочь нашему противнику?
— Я не намерен обсуждать с тобой Эрнста, — сказал Норман. — Так что насчет той книги? Ты хочешь, чтобы я написал по ней сценарий?
— Я-то хочу. Я-то, конечно, хочу. Но Бадд Гр…
— Бадд Грейвс не должен знать, что я над ней работаю, — ты это имел в виду?
— А Чарли знал, что ты работаешь над его сценарием?
— Если я буду делать фильм с тобой и Грейвсом, Грейвс должен об этом знать. Понятно?
— Норм, ну рассуди сам. Я тебе доверяю. Но дело в том, что деньги раздобыл Бадд, вдобавок на него повлияла та история — ну с партнером, с которым он проработал пятнадцать лет, с этим тоже нельзя не считаться, и он…
Норман опять встал.
— Пускай сценарий пишет Чарли, — сказал он. — Или того лучше — найми Хортона.
Хлопнул дверью и выскочил из дому. Белла догнала его уже на улице.
— Норман, — позвала она. — Норман.
Он остановился.
— Да, золотко.
— Что случилось?
— Меня только что внесли в черный список, — сказал он и пошел прочь.
— Норман, погоди, — сказал Белла. — Не уходи, объяснись.
Он подошел к ней.
— Не сердись на Сонни, — сказала она. — Он мог бы сейчас заправлять крупной голливудской студией, но он отказался отвечать на вопросы Комиссии. Он пожертвовал всем, Норман, всем, ради принципов.
— Да, — сказал Норман. — Знаю-знаю. Но не откажи просветить меня, что это за принципы?
— Свобода слова. Свобода верить в то, что хочешь.
— С моей точки зрения, эти его принципы ничуть не отличаются от их принципов. Свобода слова для Винкельмана. Свобода Винкельману верить, во что хочет. Мне впервые стало ясно, что аргументами в споре служат не принципы, а сила. И в итоге принципы сами по себе, а Сонни сам по себе. — Он замялся. — Мне очень жаль, золотко.
— Хорошо. — Белла вышла из себя. — Хочешь быть интеллектуалом, будь. А я знаю одно: мой муж стольким пожертвовал, скольким тебе никогда не пожертвовать, хотя бы потому, что у тебя ничего такого никогда не будет. Исключительно ради принципов.
— Ты очень глупая женщина, — сказал Норман. В замешательстве отвернулся от Беллы и направился к Суисс-Коттеджу. Почва снова уходила у него из-под ног. Еще немного — и я не буду знать, на чем стою. Или как выстоять, добавил он, заворачивая за угол.
Вернувшись, Белла застала Сонни в гостиной. Сонни — кудлатый, рыжий, с бородавкой на шее величиной с пенни — поник, пал духом, в руке у него был стакан неразбавленного виски. За двадцать лет брака Сонни при всем своем фанфаронстве ни разу не изменил Белле. Чтобы обеспечить будущее ее и детей, он отложил деньги. За все эти годы она ни разу не видела, чтобы он на кого-то поднял руку. Он слыл жестоким, расчетливым дельцом — и так оно и есть, — но иначе где бы он был? Сонни не ограничивался тем, что жертвовал деньги на помощь Испании. В каких только президиумах он не сидел. В какие только комитеты не входил.
Белла, неслышно ступая, подошла к нему сзади, поцеловала в голову. Сонни встрепенулся.
— Ладно. — Голос у него был жалостный. — Пусть я — говно. Возможно, Норману надо доверять. Не исключено, что все эти разговоры гроша ломаного не стоят. Но зачем он набросился на Хортона? Ты мне объясни, зачем?
— И вовсе ты не говно, — сказала Белла. — А Норман — дурак.
Принципиальный, бесчувственный дурак, думала она, возомнил, что он слишком хорош для нас. Злоумышленником, покушающимся на их благополучие, — вот кем ей сейчас представлялся Норман.
— Вообразил — если он окончил Кембридж и всякое такое… Ты хороший, Сонни. И не терзай ты себя так.
Белла поддержала его, и Сонни был ей благодарен, но это почему-то еще сильнее растравило его. Норман одержал над ним верх, почему и как, Сонни и сам не понимал, но этого он Норману никогда не забудет.
— Хортону как минимум сорок пять, — сказал Сонни. — Какого черта он поперся на молодежную конференцию?
Белла ушла на кухню — похлопотать насчет обеда.
Когда Эрнст около часа вернулся домой, на кровати лежал раскрытый черный чемоданчик. На столе — армейские документы Ники Синглтона.
Салли поджидала его.
— Эрнст, сядь. Я хочу тебя кое о чем спросить.
Эрнст опустился на кровать.
— Почему после того, как мы вернулись с вечера у Винкельманов, ты сказал, что Норман никогда не станет твоим другом?
— Не задавай таких вопросов. Меня слишком много допрашивали за жизнь.
Но Салли и не ждала ответа на свои вопросы. В голове у нее был туман, она плохо понимала, что говорит.
— Почему тебе было плохо в ту ночь?
— Не выводи меня из себя, — сказал он. — Не ходи вокруг да около.
— Ты убил Ники Синглтона?
— Рассказать тебе все с самого начала?
— Ты убил его. Почему ты не сказал мне об этом раньше?
— Я хотел сказать. Ты не стала слушать.
— Значит, не очень хотел.
— Я говорил тебе, что мне случалось убивать.
— Говорил. Но мне казалось, что это какие-то небылицы. Тех людей я не знала.
— Понимаю, — сказал он, — убийство только тогда убийство, когда убивают кого-то из твоих знакомых.
— Я говорила не о том.
Эрнст сжал руки. Не отрываясь, смотрел на Салли.
— Я так и так собирался сегодня же все тебе рассказать.
— И ты рассчитываешь, что я тебе поверю?
— Нет, — сказал он, — разумеется, нет. — Он вскочил. — Какого черта, разуй наконец глаза — я уже в тринадцать был солдатом. А у тебя, какие трудности были у тебя в эти годы?
Салли всхлипнула.
— Так ты дашь в конце концов рассказать, как это произошло?
— Ты убил. И подробности значения не имеют… А тут еще Норман, — неожиданно добавила она, — как ты мог… Ох, Эрнст, Эрнст, Эрнст.
— Ты, — заорал он, — ты даже еще не родилась. Какое у тебя право судить меня?
— Есть, знаешь ли, такие понятия, как добро и зло.
— Не смеши меня.
— Смеши, — повторила она. — Смеши?
— В Мюнхене во время войны брат с сестрой распространяли листовки против Гитлера. Их расстреляли как изменников. А после войны объявили героями. Сегодня их снова числят изменниками.
— Я тебя не слушаю.
— Когда твой Айк вошел в Германию и увидел лагеря, он сказал: мы этого никогда не забудем. А десять лет спустя тот же самый Айк сказал…
— Знать ничего не хочу, — сказала она. — И слышать тоже.
— Нет ни добра, ни зла. А есть обстоятельства, воздаяние, наказание и люди, оказавшиеся по разные стороны, — только и всего.
Низким, непохожим на ее обычный, голосом Салли спросила:
— И много таких, как ты?
— Много.
— Эрнст, ты ненормальный.
— Да ну? А ты, как насчет тебя?
Салли не ответила.
— Ты плачешь не потому, что я убил. А потому, что я убил брата Нормана.
— Прошу тебя, очень-очень прошу, заткнись!
— Ты ничуть не лучше меня, Салли, просто тебе повезло.
— Нет, Эрнст. Если бы обстоятельства значили так много, не имело бы смысла жить.
— А смысл есть?
Салли так полоснула его взглядом, словно он ее оскорбил.
— Мне надо передохнуть, — сказала она. — Я выйду, пройдусь.
— Хорошо, — сказал он. — Понимаю.
— Что ты понимаешь?
— Что с тебя хватит. Игра проиграна. Когда ты вернешься, меня здесь не будет.
— Он понимает. — Она надела плащ. — Может, мне и повезло. Может, я даже еще не родилась… Может, ты во всем прав… Но я в западне. И никакая это не игра. Я не могу то любить, то не любить тебя. И послушай: не смей убегать. Я рассчитываю, что ты будешь здесь, когда я вернусь.
Чарли вернулся домой рано; на кухонном столе его ждала записка:
К обеду не приду. Извини. Позвонил Боб Л. и попросил срочно напечатать для него одну работу в порядке одолжения. Не забудь купить салат. В семь к ужину придет Норман. Вернусь не позже шести.
Он расположился в гостиной так, чтобы телефон был под рукой, налил себе пива. Эрнст, кончив работу, не подмел за собой, уж это-то он мог бы сделать. Надо будет поговорить с Норманом.
Чарли шел к Сонни, ожидая какой-нибудь неприятности, а вместо этого его ожидала рукопись «Все о Мэри» в синей обложке. Писака, которому поручили подредактировать сценарий, закончил работу. Сонни сказал, что ведет переговоры с одной английской студией, сценаристом будет значиться один Чарли, а когда картину запустят в производство, он получит деньги дополнительно и еще проценты от прибыли продюсера. Иду в гору, подумал Чарли. Откупорил еще бутылку пива и принялся читать отредактированный сценарий. Переделки его ошеломили.
Салли все шла и шла.
Стояла прекрасная осенняя погода. После обеда на Хаверсток-Хилл было по-воскресному людно и шумно. Передышка, отсрочка, свобода на два часа от убогих квартирок — вот что это такое. Завтра — снова в бой; а сегодня светит солнце, и как тут не радоваться. Сегодня можно прошвырнуться по Хиту