Хортон — ему предстояло в девять тридцать выступить в Обществе англо-венгерской дружбы — ушел рано. Едва за ним закрылась дверь, оставшиеся принялись за дело.
Борис Джереми попал в беду.
Импозантный, обходительный Борис Джереми, пока его не вызвали в Комиссию, шел в Голливуде в гору. На слушаниях вышло наружу, что Джереми не только вносил деньги в фонд помощи Испанской республике, но что его свойственник погиб под Гвадалахарой[109], мало того, жена Джереми состояла в ЛКМ[110]. После чего Джереми был вынужден уехать в Англию. Здесь после долгой и упорной работы он снова пошел в гору, но на прошлой неделе, когда — после нескончаемых переговоров — контракт на первую в его жизни крупнобюджетную картину для Британской студии был уже на мази, сделку неожиданно и без объяснения причин отложили. А сегодня утром у него аннулировали паспорт и предложили в течение полутора месяцев вернуться в США. Но никакой работы, если только он не согласится стать «дружественным свидетелем»[111], ему там не видать. А у Бориса Джереми жена и трое детей.
Сонни Винкельман растерянно вертел в руках стакан.
— Чарли, расскажи им то, что рассказал мне, — попросил он.
Чарли замялся.
— Да ладно. Не смущайся.
— Карп сказал мне, притом совершенно недвусмысленно, что Норман умственно нестабилен.
— А ну повтори, — сказал Боб Ландис.
— А ты знаешь, сколько раз лазили Прайсу в голову в госпитале? — спросил Грейвс.
— Нет, — сказала Боб, — а ты?
— Чарли, продолжай.
— Карп говорит, Норман считает, что жизнь его прошла впустую — это его слова: протестовал, негодовал, и добро б еще было ради чего. По его словам, нашу борьбу за Розенбергов запятнал тот факт, что мы закрывали глаза на несправедливости другой стороны, притом куда более страшные.
— Он что, троцкист?
— Откуда мне знать?
— Слушай, а какие все-таки у Нормана взгляды?
— Чарли?
— Не знаю. Теперь уже не знаю.
— Он вроде бы недавно ездил в Испанию? Я что хочу сказать, если он тратит доллары во франкистской Испании…
Ландис хищно улыбнулся.
— А что, позовем его сюда, — сказал он, — и пусть он расскажет, какие у него взгляды.
Однако его шутку не поняли.
— Что еще, Чарли?
Чарли ерзал на стуле — ему было не по себе.
— Расскажи, что ты рассказал Сонни, — попросил Грейвс.
— Это сугубо личное дело.
Винкельман объяснил.
— Я купил у Чарли сюжет — премилую комедию — и подрядил Нормана подправить там-сям диалог. А сегодня утром Чарли врывается ко мне и говорит, что не желает иметь к картине никакого отношения. И это, учтите, уже после того, как картина запущена в производство. Говорит, что вернет мне деньги, и пусть в титрах автором значится Норман — так он решил.
— Тут и еще кое-что замешано, — не слишком решительно возразил Чарли. — Есть и другая причина.
— Да ладно. — Винкельман хлопнул Чарли по плечу. — Будет тебе защищать Нормана. — И рассказал, как обстояло дело с «Все о Мэри». — Они старые друзья, — сказал он.
— Поэтому-то я и хочу снять свое имя с титров, — сказал Чарли.
— Вот что значит стойкость.
— Господин председатель, — начал Боб, язык у него заплетался. — По порядку ведения собрания…
Джереми стукнул рукой по столу.
— Дошло, — сказал он. — Я вычислил, почему Норман хотел скрыть от Чарли, что он работает над его сценарием. Он боялся, что Чарли никогда не согласился бы — не такой он человек — работать с осведомителем.
Чарли вскочил.
— Я никогда не говорил, что Норман — осведомитель, — возопил он.
— По порядку ведения, — орал Боб — он не отступался.
— Боб, ты что?
— Почему здесь нет Нормана, надо дать ему возможность себя защитить.
— Я никогда не говорил, что Норман — осведомитель.
— Чарли, но он же несколько не в себе, разве не так? — спросил Грейвс. — Откуда тебе знать — вдруг, когда у него случился очередной провал в памяти, он и… — Грейвс постучал по лбу, покрутил пальцем у виска. — Он, знаешь ли… Знаешь ли вроде… Спроси любого психиатра.
— А может, Боб и прав, — сказал Плотник. — Давайте позовем Нормана.
Винкельман взял Беллу за руку.
— Скажи им, почему мы не пригласили Нормана.
— Когда я сказала Норману, что Сонни пожертвовал в Голливуде всем ради принципов, он спросил — правда-правда, — и что же это за принципы?
— Ну-ну, — сказал Боб.
— А когда Белла возмутилась, — добавил Винкельман, — Норман сказал, что она очень глупая женщина.
— Возможно, все так, — сказал Боб. — И тем не менее как-то неладно у нас получается. Нельзя вести такие разговоры без Нормана.
— Боб прав, — сказал Чарли.
— Чего ради, — вопрошал Грейвс, — чтобы он опять дал волю рукам?
— Или раздобыл дополнительную информацию для ФБР, — сказал Джереми.
— Я не говорил, что Норман — осведомитель.
— Держи. — Винкельман протянул Бобу трубку. — Позвони ему.
Ландис колебался.
— Я уверен, он не придет, — сказал Грейвс. — Он не хочет иметь с нами ничего общего. Мы — всего-навсего посредственности. Так он сказал Карпу.
Чарли яростно заскреб в затылке.
— Послушай, — сказал Винкельман, — ты что думаешь, нам он не был дорог? Но он только что из штанов не выпрыгивал — так рвался помочь этому нацистскому гаденышу. Он…
— Так-то оно так, но…
— Дело ясное, на Бориса кто-то настучал. Это я, что ли?
— Нет, но…
— А может быть, это я осведомитель, — сказал Грейвс.
— Нет, но…
— Чарли живет в его квартире. Полки там забиты книгами таких типчиков, как Троцкий и Кестлер[112]. И знаешь, что Чарли нашел у него в столе? Три старых номера «Интеллидженс дайджест». А этот фашистский журнальчик иначе, как по подписке, не получить.
— Вообще-то откуда известно, — спросил Ландис, — что на Бориса настучали? Как знать, вдруг этим паспортным хмырям просто взбрело на ум взяться за него…
— Ну да, — Чарли воспрянул духом, — то-то и оно.
Грейвс дружески облапил Чарли.
— Знаю, приятель, тебе это не по вкусу. Для тебя — это потрясение. Что ж мы, не понимаем. Я работал с одним парнем пятнадцать лет кряду…
И Грейвс поведал ему про партнера, который дал показания против него.
— Мне что-то нехорошо, — сказал Чарли.
— Шел бы ты домой, приятель. Что ж мы, не понимаем?
Чарли встал — его пошатывало.
Понурившись, он побрел к дверям и уже на выходе услышал, как Джереми сказал:
— Почему это мы мало привлекаем такого парня, как Чарли?
— Если у меня завтра все сложится, как надо, — сказал Плотник, — я смогу ему кое-что подкинуть.
Надо вернуться, подумал Чарли, объяснить им. Объяснить — что? Что Норман наставил ему рога? Сделаться посмешищем ради Нормана — вот еще.
— Ну и как мы поступим с Норманом? — спросил Грейвс.
Но с уходом Чарли они несколько поунялись. Все, кроме Грейвса, устыдились.
В этот час они — такова сила иллюзии — перенеслись в Голливуд. В этот час они снова почувствовали себя влиятельными кинодеятелями, рисковыми игроками с полномочиями и кабинетами. Но потом Винкельман выглянул в окно — а за окном нет съемочной площадки, Плотник оперся о стол — а на столе нет бесчисленных кнопок, на звонки которых мчались бы со всех ног угодливые помощники, Джереми прошел мимо окна — а за окном нет плавательного бассейна, Ландис положил руку на телефон, а на звонок не слетелись — развеять его скуку — начинающие актрисульки. Иллюзия рассеялась.
— Не знаю, — сказал Плотник.
— Если вдуматься, — сказал Джереми, — не делаем ли мы из мухи слона?
Винкельман вздохнул:
— Норман будет здесь завтра утром. Мы собирались поговорить насчет контракта.
Один за другим гости попрощались с хозяевами. Никто не искал попутчиков. И так же — один за другим — кто уехал, а кто ушел домой.
Чарли поплелся к Суисс-Коттеджу. Я же ни разу не сказал, думал он, что Норман осведомитель. Они переиначили мои слова. Сделали свои выводы. Но кто-то же донес на Джереми. Откуда мне знать, что не Норман? Я что, могу поклясться, что не он? Норман ведь и впрямь странноват. И опять же, взять хотя бы историю с партнером Грейвса. Может, они и правы.
Чарли завернул в ближайший паб, заказал двойной виски. Тут он впервые вспомнил, что чек, который он собирался вернуть, так и остался на столе Винкельмана. Да и с «Все о Мэри» ничего не решено. И он по-прежнему на мели. И ему по-прежнему не миновать разговора с менеджером банка.
Где взять деньги, думал Чарли, где?
Назавтра Норман с утра пораньше наведался к Чарли. Чарли вышел к двери в халате. Он был явно ошарашен.
— Я думал, это молочник. — Он так и не открыл дверь до конца. — Девяти нет… — Он суетливо подобрал газеты. — Джои еще не встала.
— Я пришел к тебе.
Они устроились за столом в кухне. Чарли, отложив «Манчестер гардиан» и «Дейли уоркер», проглядывал заголовки в «Дейли экспресс»[113].
— Что тебе нужно? — спросил он без обиняков.
Норман, а он пришел к Чарли прямиком из гостинички на Керзон-стрит, пробуя почву, дружески улыбнулся.
— Ночь выдалась нелегкая, — сказал он.
В спальне что-то неразборчиво пробормотала Джои.
— Ты могла бы и выйти, — сказал Чарли. — Как-никак он твой друг.
— Я предпочел бы поговорить с тобой наедине, — сказал Норман.
Джои вышла, зевая, сонно потирая шею.
— Я пришел извиниться, — сказал Норман.
— За что? — спросил Чарли.
Норман растерянно улыбнулся.
— Толком не знаю.
— Для начала ты заключаешь за моей спиной сомнительную сделку с Рип Ван Винкельманом, потом так, будто хочешь, чтобы я утвердился в мысли, что это вовсе не случайная оплошность, при первой же возможности укладываешься в постель с моей женой.