– Ее надо вставить вон в то отверстие. В коробочке. На стене.
Я делаю как сказано, и свет тотчас загорается. Максим воздерживается от комментариев.
Кровать занимает почти всю комнату, и я не понимаю, то ли она такая большая, то ли комната маленькая. Очевидно одно: она очень высокая. С матрасом, периной и одеялом она доходит мне до бедра. Я измеряю ее высоту рукой, как в детстве, когда сравнивала свой рост с ростом Лоры. И тут же сцепляю руки за спиной, заметив полуулыбку Максима.
– Я буду спать на полу, – говорит он.
– Не говори ерунды. Если кто-то из нас двоих и должен спать на полу, то это я. Мне вообще не особо хочется спать.
Я улыбаюсь и, раскинув руки, бросаюсь на одеяло, которое медленно продавливается подо мной. Максим включает телевизор, висящий на стене напротив кровати. И мне все это кажется чудесным.
– А, класс. Обожаю эту песню, знаешь ее?
Я мотаю головой.
– Нет. Как она называется?
– Это Last Chance[9] Маркуса Миллера.
Он несколько секунд напевает слова, потом снова поворачивается ко мне.
– Ты голодная? Хочешь чего-нибудь поесть?
Я не отвечаю, тогда он берет меню и подносит к моим глазам. Сначала я смотрю на цены и только потом на названия блюд.
– Я не голодная…
– Ты ела?
– Нет.
– Тогда возьми что-нибудь.
Я снова смотрю на меню.
– Крок-месье[10].
– Уверена?
– Да.
Он снимает трубку телефона и набирает номер администратора.
– Добрый вечер, я хочу заказать крок-месье в двенадцатый. Спасибо.
И он кладет трубку. Все так просто, однако я не смогла бы этого сделать.
– Ты спишь?
– Нет, а ты?
Я смеюсь.
– Да, сплю. Я тебе никогда не говорила, что страдаю сноговорением?
– Прости, чем?
– Не заморачивайся.
Снова повисает молчание, и я слышу по его дыханию, что он все еще не спит. Поворачиваюсь на бок и смотрю в ночь сквозь плохо задернутые занавески.
– Почему ты уехала?
– В смысле?
– Билли…
Я тяжело вздыхаю.
– Я была не на своем месте. Вот и все.
– А, значит, у каждого есть какие-то места в этой жизни?
Я поворачиваюсь к нему.
– Если ты этого не понимаешь, значит, точно находишься на своем.
Максим не отвечает. Отводит глаза и устремляет взгляд в потолок. Я жалею, что сказала это, мне больше нравилось, когда он смотрел на меня. Придвигаюсь к нему и осторожно беру за руку. Сразу чувствую, как забилось сердце, и думаю, всегда ли так будет между нами. Всегда ли его рука будет идеально подходить к моей, несмотря на то, что мы выточены не из одного камня и я сегодня как никогда осознаю, что жизнь не предложит нам одинаковых перспектив.
Он поворачивается ко мне, его пальцы высвобождаются из моих и теряются в моих волосах. Он убирает с моего лица прядку, заправляет ее за ухо, повторяет это еще раз и еще, с бесконечной нежностью.
– Что ты будешь делать… я хочу сказать, без Марселя?
– Не знаю.
– Во всяком случае… во всяком случае, я с тобой. Я знаю, по мне не скажешь. Но обещаю тебе, что буду с тобой.
Собираюсь ответить, но что-то подкатило к горлу и не дает произнести ни слова. По щекам текут слезы; я хотела бы их остановить, но это невозможно. И я тихо плачу. Без рыданий.
Максим привлекает меня к себе, его руки крепко обнимают меня. Я не шевелюсь, не сопротивляюсь. Уже почти засыпая, слышу, как он шепчет:
– Билли, что бы ни случилось, я обещаю, для тебя всегда будет место рядом со мной.
Глава 102011
Мне 20 лет. Я живу в восьмиметровой комнатушке над ночным магазином, прямо напротив тюрьмы. Это старое историческое здание из красного камня, и, если не знать, трудно поверить, что в нем живет человеческое страдание. Как, в общем-то, и везде.
Мое окно выходит на большой проспект, от шума которого не спасают никакие двойные стекла. Автомобилисты паркуются двойным рядом, чтобы зайти за пачкой сигарет, лотерейным билетом или багетом. Мигают аварийные огни, загорается красный на светофорах, гудят клаксоны, и в конце концов все раздраженно воздевают руки к небу.
Из своего окна, облокотясь на железную решетку, назначение которой – удерживать людские невзгоды, я смотрю на эту нескончаемую суету, и она меня успокаивает. Жизнь никогда не останавливается в больших городах. Иногда мне кажется, что Париж пожирает меня. Но по-настоящему я это понимаю, только когда он меня выплевывает.
Долгие годы в детстве мне хотелось, чтобы потолок моей комнаты был похож на звездное небо. А потом была та неделя, сразу после смерти Марселя. Неделя без потолка, когда я поняла, до чего же горе похоже на бесконечность. С тех пор я больше не ищу звезд, я знаю, что в этом небе их нет.
В ту самую неделю я потеряла связь с Максимом. Это случилось после того, как я пришла к его лицею и увидела его в фирменных ботиночках и с рюкзаком, небрежно болтающимся на одном плече. Сама же я пять дней не принимала душ. Он смеялся как ребенок, и тогда я поняла, что если раньше мы просто были из разных миров, то теперь мы даже возраста разного. Стоя за платаном, я смотрела на Максима и думала, что, наверно, вижу его в последний раз. Спустя несколько минут я ушла. По дороге мне попалась та булочная, в которую мы заходили несколько лет назад, и я, не раздумывая, толкнула дверь. Я попросила булочку с шоколадом, и мой взгляд упал на приклеенный к прилавку листок бумаги. Это было объявление, написанное от руки: семья искала няню для трех детей. Работа с проживанием. Можно будет продержаться до совершеннолетия.
Что было бы, не пойди я в тот день повидать Максима? Сколько еще я бродила бы по улицам? Я думала об этом не раз. И в такие моменты набирала десять цифр его номера телефона. Но ни разу не нажала на кнопку вызова.
Все это кажется мне таким далеким.
Теперь раз в месяц я передаю конверт с деньгами за комнату владельцу, которому не нужен поручитель. Только наличные. Это шурин кузена Саломеи, девушки, с которой мы вместе работаем. Однажды она сказала мне: «Тебе бы надо красить ресницы, у тебя откроются глаза». Я не знала, говорила она это в прямом или в переносном смысле, но назавтра купила в Sephora тушь. Потом пришлось покупать средство для снятия макияжа и ватные диски, и я задумалась об этой адской спирали потребления, на которую у меня, собственно, не было средств. Ну и ладно, зато теперь глаза у меня открыты. И я вижу, что у парней они тоже открываются.
Три вечера в неделю я работаю билетершей в одном парижском театре. В остальное время – кассиршей в супермаркете Franprix. Каждый второй покупатель желает мне держаться, и я любезно улыбаюсь их доброжелательному снобизму.
Я познакомилась с парнем у стойки бара, в который часто захожу. Пропускаю там стаканчик перед театром. Белое вино едва не переливается через край пузатого бокала, за который я плачу через раз. У парня невероятно голубые глаза и невероятно матовая кожа, говорит он мало. Его зовут Клеман, и это имя ему идеально подходит[11].
По ночам я танцую с Саломеей на столах в клубах, где музыка такая громкая, что бьется у меня в груди. Мне кажется, что у меня есть второе сердце, и я думаю, что, в таком случае, я дважды жива. На рассвете, с туфлями в руках, пробираясь зигзагами среди осколков стекла, я почти никогда не иду домой. Вместо этого я толкаю дверь квартиры Клемана и ныряю под одеяло. В его объятия.
От этого романа мне ни жарко ни холодно. Я ни счастлива, ни несчастна, настроение комнатной температуры. Эти отношения как осень. Три месяца нерешительности. Пальто на террасе с первыми признаками зимы, шарф вокруг шеи в конце лета. Нечто полезное, но такое неудобное. Но в ту пору я не так это вижу. В ту пору я думаю, что в любви главное быть любимой.
Однажды я ни с того ни с сего решаю покрасить волосы в блонд. Клеман, увидев это, никак не комментирует. Только гладит рукой мою гриву, улыбается и целует меня. А еще говорит: «Я хотел бы познакомить тебя с моими родителями». Заметив мое удивление, он добавляет: «Как-никак мы полгода вместе». Я нахожу это весомой причиной и соглашаюсь.
В тот же вечер в театре молодая девушка, очень красивая и элегантно одетая, проходит в дверь, ведущую на балкон. На ней черные джинсы, мокасины из матовой кожи и бежевый тренч, все как будто специально на нее пошито. Я думаю, что, наверно, так оно и есть. Протягивая мне билет, она говорит, что их будет двое, и уточняет: «Он должен прийти с минуты на минуту». Она улыбается, и симпатичная ямочка появляется на ее щеке. Я провожаю девушку к первому ряду и показываю место. Она благодарит меня искренней улыбкой и извиняется: у нее нет мелочи, но у ее спутника будет. Оставив ее, я поднимаюсь по ступенькам плавно, но в то же время стремительно, потому что из всех на свете ступенек по этим я ходила больше всего. Я знаю, например, что ковер на третьей слегка отклеился справа, что шестая скрипит, а последняя чуть выше других. Знаю, но сегодня, когда в дверь входит молодой человек, я обо всем забываю. Моя нога запинается об этот лишний сантиметр, и я начинаю падать на бархатный ковер. Едва успеваю за что-то ухватиться – оказывается, что это рука Максима. Он смотрит на меня несколько секунд и улыбается насмешливо.
– Ты блондинка.
Это удивляет его еще больше, чем мое присутствие здесь. Я выпрямляюсь и отступаю в сторону, пропуская его.
– А ты опаздываешь.
Он быстро машет рукой девушке, которую я только что проводила на место.
– Ты здесь работаешь?
– Да, три вечера в неделю.
– Неплохая обстановочка.
– Бывает хуже.
Он хочет еще что-то сказать, но я его обрываю.
– Извини, меня ждут.
Обойдя его, я иду к пожилой паре и усаживаю их в третий ряд. Собираюсь встретить следующих зрителей, как вдруг вижу, что он встает со своего места и идет ко мне.