– Шарлотта сказала, что у нее не было мелочи…
Максим сует мне в руку бумажку в пять евро и, прежде чем я успеваю отреагировать, возвращается на свое место.
С Клеманом и его родителями мы встречаемся в шикарной брассерии в 5-м округе Парижа. Я опаздываю, все трое уже здесь, сидят на диванчике. Его мать похожа на Клер Шазаль[12] в дни терактов, а отец – на человека, которому плевать на все. Я сразу жалею, что пришла. Едва успеваю сесть, как они спрашивают меня, чем я занимаюсь. Открываю рот, чтобы ответить, но ни звука не идет. Ничего я не делаю. Сканирую штрих-коды днем, усаживаю людей на их места вечером, а ночью танцую на столах в парижских ночных клубах, куда меня пускают бесплатно. Мой взгляд теряется в голубых глазах этой женщины, и тут я резко прозреваю: профукать свою жизнь можно даже в молодости. Я рассказываю ей туманную историю про академический отпуск, в которую она не верит. Но она хорошо воспитана, поэтому, улыбаясь, кивает.
Вижу ее разочарование: не такую девушку она хотела для своего сына, и, прочтя это в глазах незнакомки, я чувствую, как во мне что-то пробуждается.
Я ничего о них не знаю, но прекрасно знаю, кто они. Чета провинциалов, преуспевшая в жизни. У них аптека в небольшом городке, недалеко от церкви и булочной. На витрине написано «С 1952 года» – и сразу понятно, что для них все было предопределено. Однажды Марсель сказал об отце Жюли: «Это видная личность», и меня удивила многозначность выражения. Видные личности бросаются в глаза.
Под столом рука Клемана нащупывает мою. На этот раз я ловлю ее и сжимаю. Но это все равно не любовь. Скорее изрядная трусость. Я чувствую, что тону в этой взрослой жизни, слишком большой для меня, вот и цепляюсь. Он улыбается мне.
– Билли?
– Да?
– Что скажешь?
Все смотрят на меня, но я понятия не имею, о чем они говорили.
– Вряд ли это такая уж хорошая идея, – вздыхает его мать.
Клеман игнорирует ее ремарку и повторяет то, что, видимо, сказал раньше.
– Мой отец видел объявление о работе, которое могло бы тебя заинтересовать.
– Не на постоянной основе, разумеется, – поспешно добавляет она.
Он испепеляет ее взглядом:
– Прекрати, мама.
Клеман встает, берет шариковую ручку у кассы, возвращается и записывает координаты на салфетке.
Я сижу в приемной и ожидаю. Повторяю в уме таблицу умножения на девять, я всегда так делаю, когда не знаю, как себя вести. Этому приему научил меня Максим в тот день, когда нам пришлось объяснять, что мы делали в церкви среди ночи. И все из-за того, что этот идиот в спешке обронил там свой кошелек. К счастью, тетя Максима нас тогда прикрыла. Таблица умножения на три, чтобы иметь вид деловой, но непринужденный. Таблица умножения на тринадцать – чтобы выглядеть размышляющей о смысле жизни. А на девять – чтобы казаться серьезной и заинтересованной. Однажды я выучу эту таблицу так хорошо, что прием не будет больше работать. Но пока я считаю.
У меня встреча с мадам Розье, которой я направила свое резюме и мотивационное письмо и которая согласилась меня принять, хотя у меня нет ни образования, ни опыта. Она скажет мне позже, что дело решило мое намерение сдать экзамены экстерном. Ей известно, что скрывается за этой строчкой.
Когда дверь ее кабинета открывается, я вижу крепко сложенную женщину лет пятидесяти, со стянутыми на затылке волосами и поступью человека, готового сокрушить все на своем пути. После твердого рукопожатия она приглашает меня следовать за ней. Не успев сесть, она уже начинает говорить.
– Так. Не стану скрывать, вы здесь только потому, что человек, которого мы выбрали, снял свою кандидатуру. У нас нет времени снова начинать процедуру поиска. Ваше резюме пришло в нужный момент, вот так просто. Но чаще всего так и бывает в жизни. Если вы узнали об этом только сегодня, усвойте это правило и никогда не забывайте.
На ней красный жакет, застегнутый на среднюю пуговицу, что придает ей странный вид каждый раз, когда она скрещивает руки на груди. Она быстро ходит, быстро говорит. И так же быстро вскипает. Но ко мне она проникнется необъяснимой симпатией.
– Вы хотите получить это место?
– Да, мадам.
– Отлично. Приступаете в понедельник.
Она встает, направляется к двери и, когда я прохожу мимо нее, добавляет: «Не разочаруйте меня».
После собеседования я захожу в большой книжный магазин в торговом центре и покупаю «Основы культуры для “чайников”». Мне кажется, что эта книга написана для меня.
Я больше не кассирша, я больше не билетерша. Я работаю в редакции газеты, правда, пока в основном приношу кофе, раздаю почту, встречаю посетителей, бронирую залы для совещаний. Иногда мне приходится печатать письма, которые мне диктуют, или набирать написанные журналистами статьи, чтобы выложить их на сайт. Этого нет в моей должностной инструкции, но для компании это дешевле, чем кого-то нанимать. Даже стажера. Редакция помещается в старом парижском доме в несколько этажей с большой лестницей из лакированного дерева. Лифт тоже есть. Но ехать в нем значит терпеть зловонное дыхание того, кто вошел с вами. Смесь табака и кофе, иногда еще свежей мяты – у тех, кто пытается замаскировать остальное. Я предпочитаю ходить по лестнице, хотя один журналист как-то скажет мне, что ездить на лифте – выбор политический. Мне понадобятся месяцы, чтобы понять, что он хотел этим сказать.
Последний этаж под самой крышей. Там, наверху, все курят прямо в кабинетах, и пустые бутылки от шампанского валяются на полу уже с вечера понедельника. Все журналисты молодые, даже те, которые старые, они носят обувь, которой в этом сезоне еще нет на прилавках магазинов, а в следующем – уже не будет. Их область – lifestyle[13], тенденции, мода. Как минимум раз в день я отношу туда фирменные пакеты, в которых лежат духи, одежда или цветы с записочкой со словами благодарности. Думаю, никто из местных обитателей не узнал бы меня на улице. На этом этаже есть одна журналистка, которой нечего здесь делать, но она отказывается сменить кабинет, в котором работает всю жизнь. Это известная репортерша, заставшая, как она сама говорит, прекрасную эпоху, когда достаточно было сесть в самолет с идеей в голове и вернуться с готовой статьей и кучей счетов. «И да, лететь – бизнес-классом!» Мишель даже не дает себе труда курить в окно, давит окурки где попало. Иногда о стикеры. Она все время уговаривает меня ни в коем случае не становиться журналисткой, потому что это больше не профессия, да и вообще, профессий больше нет. В наше время ни на кого не возлагают ответственность. Она закуривает новую сигарету и смотрит на меня, щуря глаза.
– Напомни, как тебя зовут?
– Билли.
– Ах да, Билли.
– Я работаю на ресепшене.
Она кивает.
– Тебя наняла Нелли?
– Мадам Розье, да.
– Хорошо. Она никогда не ошибается.
Тут в заднем кармане моих джинсов вдруг звонит телефон. Внизу меня ждет доставка. Я уже собираюсь спускаться, как вдруг Мишель останавливает меня.
– Она еще не предлагала тебе попрактиковаться?
– Попрактиковаться? Нет…
– Журналистика умерла, но культура переживет все. Если она тебе предложит, соглашайся.
На следующий день мадам Розье кладет на мой стол папку. Все в этой женщине впечатляет меня. Она обладает мужским характером, который в свое время требовался, чтобы тебе не отдавили ноги. По крайней мере, так она думает.
– Мишель сказала мне, что ты хочешь попрактиковаться. Начнешь вот с такого репортажа, он пойдет на канале Arte через две недели. Женщины за шестьдесят живут вместе в самоуправляемой резиденции. Она называется «Дом Бабок-Ёжек», основала ее Тереза Клер. Ты знаешь Терезу Клер?
– Нет…
– Ладно, познакомишься. Снимешь репортаж и напишешь заметку в девятьсот знаков. Тон нейтральный, твое мнение никого не интересует. Только факты. Пришлешь мне ее в среду.
Начальница скрещивает руки на груди, отчего ее красный жакет вздергивается в плечах, потом она резко разворачивается и уходит.
Я принесла заметку на следующий день, и мадам Розье просто ответила: «Спасибо». Через неделю заметка появилась на страницах журнала. Всего несколько строк, которых, может быть, никто и не прочтет. Но внизу справа было напечатано мое имя: Билли Летелье. Я перечитала заметку, сначала заметку – потом свое имя, свое имя – потом заметку. Я водила пальцем по бумаге, желая убедиться, что буквы не сотрутся. Но перестала это делать, когда от нажима текст действительно стал исчезать. На следующий день после публикации мадам Розье положила на мой стол еще одну папку, не сказав ни единого слова. На приклеенном к папке желтом стикере было короткое указание: «К пятнице».
Однажды, относя посылки на последний этаж, я встречаю на верху лестницы Мишель, она курит сигарету, рассматривая обои.
– А, привет, Билли! Ну что, готово дело, ты пишешь заметки?
– Да.
– Это хорошо.
– Вы говорили, что журналистика – плохая идея.
Она пожимает плечами.
– Всегда найдется кто-то, кто будет отговаривать тебя от чего-нибудь. Но зануд избегать не надо. Ведь именно благодаря им ты начинаешь понимать, чего хочешь в жизни. Кто ты есть на самом деле.
Она давит сигарету о подошву своей туфли и убирает окурок в пачку. Одним движением подхватывает свои густые волосы с проседью, скручивает в узел, закрепляя его ручкой.
– Делать, что нам позволяют, легко. Так все поступают. А вот делать то, что запрещено, – это другой разговор. Делать несмотря на запрет, – настаивает она, – вот это что-то говорит о нас.
Глава 112012
Я все реже танцую на столах и все больше времени провожу дома. Мне наконец удалось купить компьютер, и сосед согласился дать мне свой пароль от вайфая. Взамен я должна кормить его кота, когда он уезжает. Мне больше не надо сидеть на работе, чтобы писать заметки. У Клемана я тоже бываю реже, поэтому он сам приходит ко мне. Иногда является поздно ночью, после своих студенческих вечеринок, пропитанный алкоголем. Утром, когда я бужу его, выталкивая из постели, он сваливается на пол и там досыпает. Я складываю диван, чтобы можно было открыть дверь и уйти на работу.