Я, пошатываясь, отлучаюсь в туалет. Не одной мне пришла эта идея: передо мной в очереди человек десять. Я достаю из кармана телефон и прокручиваю имена в списке контактов. На букве М замедляюсь. У меня по-прежнему есть его номер, интересно, действителен ли он еще? Достаточно нажать на «Вызов», чтобы это узнать. Мой палец несколько раз касается экрана, медлит, возвращается к букве А, спускается до Z. Надо же. Я и не знала, что у меня есть знакомый Закари. Я продолжаю играть в эту русскую рулетку, не зная толком, что собираюсь сделать. Знаю только, что меня одолевает головокружение, которое появляется к определенному часу ночи. К тому часу, когда хмель отступает вместе с эйфорией и остается только хандра.
Я отправляю сообщение Астрид. Спрашиваю, где она и одна ли. Ответ приходит в ту же секунду. «Не одна, но компания так себе». Она предлагает встретиться через четверть часа и пойти домой вместе.
Я жду ее на углу улицы, и вот она идет своей походкой, которую не узнать невозможно. Астрид очень высокая и всегда носит десятисантиметровые каблуки. До нее мне не встречались те, кто любит свои недостатки. А она даже подчеркивает их. «Наши достоинства никому не интересны. Сегодня все стараются не иметь недостатков. Надо быть идеальным, гладеньким. Безукоризненным. Знаешь, как тот парень, который на собеседовании говорит, что он перфекционист. Нет, серьезно. Ничего лучше не нашел? Если этот тип действительно перфекционист, он никогда не будет настаивать на своем перфекционизме. Ты понимаешь, о чем я? Перфекционисты должны скорее говорить, что они нерадивы. Или что у них недостаточно сильная личность. Да и все равно, на кой тебе достоинства? Кому они нужны? Они у всех одни и те же».
Астрид говорит, она почти всегда говорит без умолку. А потом, посреди своего длинного монолога, вдруг смотрит на меня:
– Что не так сегодня вечером?
– Я выбрала слишком расплывчатый критерий.
– То есть?
– Имя.
Она смеется.
– Да, действительно. Имя… оно мало о чем говорит. Он даже не сам его выбрал.
Она задумывается на несколько секунд.
– Как его зовут?
– Максим.
– А-а, да… понятно.
Она вставляет ключ в дверь своей комнаты и, когда я уже собираюсь открыть свою, поворачивается ко мне с широкой улыбкой:
– Еще рано, правда? Выпьем по последней у меня?
Она откупоривает бутылку, поправляет плед на раскладном диване, убирает валявшуюся на полу одежду и зажигает свечу. Берет смятую пачку сигарет, которую прячет за книгами, и наливает нам по бокалу. «Через тридцать лет, когда мы будем вспоминать лучшие годы нашей жизни, вот увидишь, мы обязательно вспомним, как курили сигареты в этой крошечной комнате», – и в тот момент я даже не представляю, насколько она права.
– Давай, расскажи мне про этого Максима. Я хочу все знать с самого начала.
Тогда я опускаюсь на диван, запрокинув голову, и рассказываю.
– Эта история могла бы называться «Они любили друг друга. Но не одновременно».
– И хорошо. Иначе будет свадьба, а это скучно, – улыбается она.
Я рассказываю о летних каникулах, о неожиданных случаях и несостоявшихся встречах, о том, как я не думала о нем годы, а потом годы только о нем и думала. Я говорю: «Это вроде как любовь из детства. Боюсь, от нее так просто не избавиться». Она затягивается, щуря глаза, отпивает вина из своего бокала с серьезным видом, отчего мне хочется посмеяться над ней. Но прежде, чем я успеваю что-то сказать, она заявляет: «Любовь из детства, я уверена, что ничего более драгоценного нет на свете».
Мы пьем по третьему бокалу, хотя уже почти спим. Небо светлеет, расцвечивается красками, которые изменяются за считаные секунды, показывая нам каждое утро, до какой степени все эфемерно. Но никто не принимает это всерьез. Моя голова клонится набок от усталости, и я слышу, как Астрид спрашивает:
«А не поехать ли нам в Канаду?»
Как подумаю, что все мои сбережения ушли на авиабилет, купленный с бухты-барахты в пять часов утра, у меня слегка кружится голова. Но я ни о чем не жалею. Я вспоминаю обещание, которое дала себе в тот день, когда Максим улетел на другую сторону Атлантики, что однажды и я взгляну на землю с высоты, и эта мысль убеждает меня, что все это не безумие. Никогда больше я не буду смотреть в небо с чувством, будто что-то упускаю.
За весь полет мы ни разу не заговорили о Максиме. Я стараюсь делать вид, что эта поездка не имеет к нему никакого отношения, – это одновременно и правда, и нет. Астрид со мной соглашается. Она будет упоминать «предлог» нашей поездки, и вскоре это слово заменит его имя. Мы улетели так быстро, что даже не выработали маршрут, только планируем побывать в том знаменитом университете, который видывал нобелевских лауреатов, астронавтов, премьер-министров, лауреатов Пулитцеровской премии и олимпийских чемпионов. Ну и наш «Предлог».
Стоит выйти из аэропорта, как меня охватывает чувство огромной свободы. Я мысленно повторяю, что я в Канаде, что пересекла океан и оказалась более чем в пяти тысячах километров от моей детской комнаты. Повторяю это не только для себя нынешней, но и для той маленькой девочки, которая дожидалась конца одного киносеанса, чтобы просочиться в зал и остаться на следующий. Тогда это было больше всего похоже на бегство. Гигантский экран в темном зале.
На месте нас приютила Сэм, подруга Астрид. Девушка, с которой она на самом деле едва знакома. Они вместе работали официантками летом в баре в Сен-Тропе много лет назад и с тех пор изредка общались в социальных сетях. Их воспоминания не всегда согласуются, но не важно. Этого достаточно, чтобы мы могли спать на ее диване. Квартира расположена на последнем этаже кирпичного дома с балконом и чугунной лестницей, какие можно увидеть в телесериалах. Внизу есть кофейня, а напротив – круглосуточная лавка, которую здесь называют «выручалочкой». На всех тротуарах города, примерно через каждые пять метров, растут деревья – вязы и ясени, и некоторые намного выше крыш домов.
Днем мы гуляем по мощеным улицам Старого Монреаля[16], по берегу реки Святого Лаврентия. Останавливаемся, смотрим вдаль, задираем головы. Берем кофе навынос в картонных стаканчиках, из которых обычно пьют на ходу, – это позволяет нам чувствовать себя частью большой оживленной толпы. На самом деле мы понятия не имеем, чем займемся в ближайшее время. Иногда садимся на скамейку и больше часа ни о чем не говорим. Наблюдаем за прохожими и думаем, что они будут идти точно так же вне зависимости от того, смотрим мы на них или нет. Так уж устроен человек. Ни на секунду не задумывается, что в других краях люди тоже живут своей жизнью, что в других краях возможны другие перспективы, ведь земля продолжает вращаться, ходим мы по ней или нет.
Где-то в этом городе Максим. Может быть, он с той девушкой и его мать права: нам нечего делать вместе. Я тоже чаще всего так думаю. Но всякий раз возникает какое-то колебание. На секунду. Секунда сомнения, которая всегда перевешивает целую жизнь уверенности.
В последний вечер, по совету Сэм, мы отправляемся в бар напротив университета. Она сказала, что мы не можем уехать, не съев пути́н[17] и не побывав в этом культовом месте монреальской ночной жизни. И мы не заставляем себя уговаривать. Находим местечко среди всеобщей суеты и пьем, представляя себе, что эта жизнь могла бы быть нашей. «Что, в конце концов, нас держит во Франции?», – спрашивает меня Астрид. Не знаю, понимает ли она, как больно хлестнула меня эта фраза. Она поднимает бокал и ждет, когда я подниму свой, чтобы чокнуться, как мы это делали уже тысячу раз с нашего приезда. «За эту неделю, которой никогда бы не было без хорошего “предлога”», – произносит она и ждет моей реакции. Но я молчу. Хотя сама постоянно думала о том же. Днями и даже ночами. Но я не знаю, как буду объяснять, что я делаю здесь, если мы встретимся с ним.
– А случайность? – наивно подсказывает она. – Просто случайность.
Я улыбаюсь. Не знаю, известны ли ей размеры этого города или хотя бы число его жителей.
– Скажи-ка мне еще раз его фамилию.
– Журден.
– Ладно, подожди меня. Я сейчас.
Астрид встает и отходит к соседнему столику. Произносит несколько слов, и я вижу, как четверо посетителей мотают головами. Она уходит, останавливается у другого столика, снова что-то говорит. Та же реакция. Она идет дальше, протискивается в глубину бара, и я теряю ее из виду.
Через пару минут она появляется с улыбкой на губах. Садится, не спеша отпивает глоток вина и с гордостью сообщает мне:
– Я знаю, куда мы пойдем отсюда.
Здание огромное. Большой прямоугольный зал без потолка под крышей, по периметру балконы, нависающие над танцполом. В духе таверны часть стен украшают головы оленей, медведей и рыболовные трофеи на деревянных подставках. Можно было бы представить, что ты в шале, затерянном в глухом лесу, если бы не три больших зеркальных шара, подвешенных к хрустальной люстре и вращающихся в такт виниловым пластинкам, которые меняет диджей. Стили смешиваются, накладываются друг на друга, взаимоуничтожаются. Толком не понять, попал ты в прошлое или в будущее.
– Говорят, здесь тусуются студенты. В том числе из Франции… Можно заглянуть.
Астрид делает мне знак следовать за ней и погружается в толпу. Начинается песня, которую я никогда не слышала, и вызывает радостные крики среди танцующих. Здесь, оказывается, несколько залов, один с диванами и камином, другой с бильярдом и последний – купальня, в которой можно выпить, сидя в воде.
Мы переходим из зала в зал, как осматривали бы чей-нибудь дом, и вдруг что-то привлекает мое внимание. Взгляд останавливается на спине одного парня, который беседует с другими у камина.
– Это он.
– Он?
– Парень спиной к нам. С родимым пятном на шее. Это Максим.