– Э-э… я…
– Надо, чтобы вы говорили по-английски, Билли. Подождите, я принесу кофе. Я сейчас.
По-английски я не говорю. И вспоминаю месье Кордье, учителя, который решил, что я не сто́ю его усилий и к моему плачевному уровню владения этим языком он отношения не имеет. Я хотела доказать ему, что из меня выйдет толк, но у меня ничего не получилось.
Представляю себе его лицо в мельчайших подробностях, а ведь столько других лиц я успела забыть. Интересно, что с ним стало, по-прежнему ли он ввязывается только в те битвы, о которых точно знает, что они будут выиграны.
Тут в дверь стучит Клара и входит, не дожидаясь приглашения. Она стоит за спинкой стула, на который обычно все садятся. Мне кажется, ее тело не смогло бы выдержать сидячее положение. Ведь, вне зависимости от ситуации, Клара несгибаема.
– Нам пора выходить на международный уровень.
Она отпивает глоток кофе и принимается расхаживать по комнате из конца в конец.
– Если не выйдем мы, это сделают другие. Вы уже немного меня знаете: эта мысль мне невыносима.
Клара достает из кармана электронную сигарету, затягивается и продолжает:
– Сила этого подкаста – вы. У вас такой особенный голос… Голос, которым вдобавок вы прекрасно владеете. Вы – та девушка, с которой слушатели отождествляют себя, но в вас есть кое-что еще. И потом, англичане, американцы… они обожают французский акцент. Можно даже придумать слегка штампованное имя. Билли the Френчи, например. Или просто Билли Френчи. В конце концов, почему бы нет. Это сценическое имя звучит совсем неплохо, не так ли, Билли Френчи?
– Клара, спасибо. Я тронута… но я не говорю по-английски. Совсем.
Она останавливается и поворачивается ко мне.
– Это не проблема. Вы уедете на полгода в Лондон, мы наймем вам коуча для интенсивного курса, как киноактерам. А когда вернетесь, запустим подкаст на английском.
Она направляется к двери, бросив мне «Мы еще поговорим», и, затягиваясь электронной сигаретой, скрывается. В ту же минуту на экране моего компьютера высвечивается письмо от Бенжамена.
«Я забыл дома телефон. Если тебе нужно будет со мной связаться, позвони мне на рабочий».
С самого утра эти несколько слов, высветившиеся на экране его телефона, не дают мне покоя. Я задаюсь вопросом, кто же эта Эльза, которую в списке контактов он прячет за мужским именем, и насколько верна та фраза, которую в один голос твердят большинство обманутых женщин: «Я ничего не подозревала».
Потому что именно так. Я ничего не подозревала.
Все всегда было так просто с Бенжаменом. Он полюбил меня в одну секунду и с тех пор делает все, чтобы со мной ничего не случилось. От этой мысли у меня появляется улыбка и одновременно сжимается сердце: в ней любовь и ее противоположность. Три года со мной ничего особенного не случалось. Я знаю, что полюбила его именно за это. За стабильность. За его пиджак, накинутый на мои плечи, за мои никогда не пустовавшие бокалы и мое всегда полное сердце.
Однажды Астрид сказала мне: «Бенжамен – это любовь в домашних тапочках». Я раздраженно нахмурилась, и она поспешила добавить: «Нет, постой, это же гениально – тапочки. Нас так достает ходить на шпильках!»
Я открываю дверь квартиры, и запах какого-то блюда под соусом щекочет мои ноздри.
Бенжамен готовит ужин, рукава засучены до локтей, вокруг талии повязан фартук. Он из тех, кто повязывает фартук, чтобы стряпать, надевает пижаму, чтобы спать, и кутается в халат, чтобы выйти из душа. Он пользуется рожком для обуви, ножом для рыбы, закладкой для книг, ножиком для разрезания страниц, зонтиком. У него есть своя вещь для каждого действия в жизни, и его жизнь похожа на рождественские подарки от дальнего родственника. В то время как мне случается вытирать нос концом шарфа и есть йогурт ручкой вилки. Я люблю смотреть на него, на человека, столь непохожего на меня.
Я подхожу к Бенжамену, он целует меня в лоб и спрашивает, как прошел день. Потом предлагает мне бокал вина, красного, которое посоветовал ему Фабрис, хозяин винного погребка в конце улицы. Это тоже очень на него похоже. Покупать у знатоков. Задавать вопросы, налаживать связи. Допив эту бутылку, он пойдет к Фабрису рассказать, как ему понравилось, и они будут долго и подробно выбирать следующую.
Подношу бокал к губам.
– Тебе нравится? Чуточку терпкое, на мой вкус, но с тонким букетом.
– Я получила предложение на работе.
Он откладывает деревянную ложку, вытирает руки о фартук.
– Предложение?
И я рассказываю ему все. Словами Клары, аккуратно нанизанными одно на другое. Рейтинги, выход на международный уровень, продвижение. Бюджет выделен. Приоритетный проект компании. Ради меня. Ты представляешь? Я продолжаю, не давая ему вставить слова. Полгода в Лондоне, интенсивный курс английского, чтобы заговорить на этом языке, которым я не владею. Поработать над акцентом. Я говорю: «Вызов». Еще говорю: «Шанс». Добавляю: «Это прекрасная возможность». Дополняю: «Одна из тех, которые выпадают только раз в жизни». И умолкаю. Бенжамен кивает с сосредоточенным видом.
– Действительно, это гениально. Ты должна ехать, это точно. Полгода – пустяки. Я буду навещать тебя, ты будешь приезжать домой. Лондон совсем рядом. Мы справимся.
– Есть еще кое-что.
– Да? Я тебя слушаю.
– Я хотела тебя спросить…
– Да?
– Кто такая Эльза?
До него дошло не сразу. Он повторил: «Эльза?», как будто не понял, кого я имею в виду. А потом вдруг рассмеялся. «А-а-а, Этьен! Ты хочешь сказать Этьен». Я нахмурила брови. Я вовсе не хотела сказать Этьен. Иначе так и сказала бы – Этьен. Но я сказала Эльза. Мои губы в согласии с моей головой произнесли: «Эльза». Он снова засмеялся. Я еще подумала: он смеется, потому что не знает, что сказать. Должно быть, он понял, что я прочла сообщение, и пытается выиграть время. Мне вспомнились слова в женском роде: «Я была рада с тобой увидеться». Эльза была рада увидеться с ним, это как-никак логичнее, чем если бы Этьен была рада увидеться с ним. Он обнял меня за плечи, тихонько привлек к себе. И сказал, что Эльза – это Эльза Этьен, девушка, которая занимается его раскруткой в Лилле. Никто никогда не называл ее Эльзой. Разве что в первую неделю. А потом для всех она стала Этьеном. Знаешь, такая девушка типа пацанка, орет в микрофон, вскочив на стойку бара, и пьет за четверых. Однажды она остригла себе волосы кухонными ножницами, потому что так было удобнее на пьянках. Короче, Этьен. Теперь она журналистка. В общем, это было предсказуемо, не акушеркой же ей быть, мы и познакомились-то в высшей школе журналистики. Я встретил ее два дня назад на пресс-конференции. Она изменилась. Скажем так, крутить свой лифчик над головой перед председателем Сената она не собиралась, но да, она изменилась. Вообще, наверно, все мы изменились.
Бенжамен выдерживает паузу, смотрит вдаль, потирая подбородок, потом снова на меня.
– Что? – спрашиваю я.
– Ничего.
– Да нет, почему ты улыбаешься?
– Я улыбаюсь потому, что впервые, с тех пор как мы вместе, ты, кажется, немного ревнуешь.
Я приглашена на открытие медиатеки имени Франсуа Миттерана, огромного здания, которое выглядит совершенно непропорциональным по отношению к размерам городка. Ну да ладно, для культуры слишком много места не бывает. Это скажет один из местных избранников в своей речи перед небольшой плотной толпой хорошо одетых людей.
Не знаю толком, что я делаю здесь, в нескольких кварталах от серого дома, где выросла, и почему согласилась приехать. Я никого не знаю, даже в лицо. Знаю только, что это мелкая городская элита. Я вижу это по их жестам, манере поведения, способу выражать свои мысли. По их слегка натужному смеху. Но особенно по самодовольному виду. Я смотрю на них, но вижу всех тех, кого здесь нет. Простых людей, как Марсель и я. Людей, которые даже не знали об этих празднествах.
Это напоминает мне, как однажды, сидя в гостиной у соседки, я поняла, что большинство передач по телевизору идут в записи. Что я вижу на экране людей, которых в этот момент в студии нет и у которых сейчас есть дела поважнее. И тогда я пообещала себе, что настанет день, когда по ту сторону экрана буду я.
Мэр перерезает красную ленточку, и все устремляются внутрь. В очереди меня притиснули к какой-то девушке, я узнаю ее в ту же секунду. Это Жюли.
– Забавно тебя встретить! – говорит она мне. – Как раз на прошлой неделе, разбирая старые видеокассеты родителей, я нашла запись выпускного спектакля в начальной школе. Могу тебе прислать, если хочешь.
Разговор продолжается, но Жюли то и дело прерывается, чтобы с кем-нибудь поздороваться. Она рассказывает мне, что недавно решила продолжить учебу, учится на специалиста по социальной работе, но не уверена, что ей это нравится. Тут мимо проходит ее отец. Я узнаю его, потому что видела портрет на листовках перед каждыми муниципальными выборами.
– Папа, ты помнишь Билли? Мы вместе учились в школе.
Он отвечает, мол, да, конечно, с пустой улыбкой, и я догадываюсь, что это далеко от правды. Он напоминает ей поздороваться с Жан-Полем Мартеном, ведь это важно, и Жюли обещает подойти к нему до конца вечера. Она продолжает со всеми обниматься, как на семейном обеде. Какая-то женщина в элегантной черной шляпе шепчет ей что-то на ухо, минуту спустя рука Жюли ложится на спину мужчины, который, кажется, построил здание, где мы находимся.
Как и обещала, в конце вечера я даю ей свою визитную карточку, чтобы она прислала мне видео спектакля.
– Я слушала твой подкаст. Поздравляю. Меня не удивляет, что он имеет такой успех.
– Спасибо, Жюли.
– Кстати, ты еще видишься с тем парнем?
– С каким?
– С которым вы «одолжили» мой скутер, – говорит она с вымученной улыбкой.
Я получаю электронное письмо от Жюли Валад с темой «спектакль из началки». Открываю вложенный файл, и на экране компьютера открывается окошко. Начинается видео, изображение дрожит, звук плохой, краски блеклые. За камерой мужской голос объявляет: «Выпускной спектакль Жюли», четко проговаривая каждый слог. Через несколько секунд поднимается красный занавес над сценой, погруженной в темноту. Последние шепотки стихают, и в зале воцаряется тишина. Включается прожектор. Я одна на подмостках с микрофоном в руке. Я выгляжу такой маленькой на этой большой сцене. Но решительно смотрю прямо перед собой. В правом углу можно разглядеть мою учительницу, мадам Перье, которая стоит спиной к зрителям и делает мне знаки. На счет три моя очередь. Раз, два, она задерживает дыхание и протягивает ко мне обе руки.