Тоненьким голосом я вывожу первые ноты песни, которую мы, наверно, вместе сочинили на занятиях. Я угадываю страх в своем дрожащем голоске, и у меня сердце разрывается за эту маленькую девочку, которая стоит одна перед залом, полным взрослых. Одна она и вне этих стен. С каждым словом мой голос становится увереннее. Он звучит все сильнее, ноты берутся все более точно. С началом припева на сцену выходит группа учеников и подпевает. Деревца, зайчики, лиса, медведь. Грибок. Целый лес с его обитателями, все поют и танцуют, как уж могут.
На последнем куплете я беру долгую ноту на несколько секунд, и песня кончается. Занавес опускается под гром аплодисментов. В общем гуле я слышу негромкий шепот. Кто-то что-то сказал совсем рядом с камерой. Я отматываю назад, прибавляю звук на компьютере, приближаю к динамику ухо. И слышу, как мать Жюли говорит своему мужу: «Малышка Летелье отлично поет». А он шепчет в ответ:
– Как ее мать, да. Как ее мать…
Глава 172021
Мне 30 лет. Уже три месяца я живу в Лондоне, в квартире, которую делю с двумя британцами, примерно моими ровесниками. Джек из Манчестера работает в сфере финансов, а Лорен, шотландка, – в отделе маркетинга одного из лондонских университетов. Первые дни здесь я провела в номере отеля, ела на кровати и ни с кем не разговаривала. Через неделю я по-прежнему не могла заказать ничего, кроме «фиш энд чипс» в «рум сервис». Я позвонила Кларе и попросила ее найти мне комнату в сдаваемой квартире.
– Комнату, вы уверены?
– Absolumently[20].
– Ладно, понятно. Найдем для вас что-нибудь.
Третий вариант оказался подходящим. Квартира на Ливерпуль-стрит, между небоскребом и георгианскими особняками, среди английских пабов и индийских ресторанов. В нескольких станциях метро от вокзала Сент-Панкрас. Того, что связывает меня с Францией и Бенжаменом.
У меня самая маленькая комната, выходящая на самую шумную улицу. Почти всю комнату занимает кровать. Мое окно похоже на гильотину, и об этом была первая шутка, которую отпустил Джек в день, когда я внесла свои чемоданы. “I know you French people like cutting heads off, but watch out Billie!”[21] И он засмеялся. Я, конечно, ничего не поняла.
Ставней нет, зато есть два чайника. Ковролин в коридорах и даже в ванной и туалете. Надо хорошенько завязывать мешки с мусором, которые выносишь, потому что ночами лисы приходят порыться в них.
Иногда я сажусь в первый попавшийся красный автобус. Поднимаюсь на второй этаж, прижимаюсь лбом к стеклу и еду, не зная куда. Поначалу я выходила на конечной. Теперь я знаю, что на последних остановках редко бывает что-нибудь интересное. Я покупаю две пиццы, чтобы получить третью бесплатно. Однажды ночью, после вечеринки, я зашла в супермаркет за покупками, чтобы посмотреть, что делается там в два часа ночи. По воскресеньям Джек готовит chicken curry[22], считая это типично английским блюдом. Я ем garlic bread[23], пью литры пива, наливаю молоко в чай. Редко когда мне не приходится повторять дважды, чтобы меня поняли. Даже простые слова, например water[24], которое кажется мне вполне доступным.
Чуть ли не в первый день Лорен предложила мне пойти с ней на вечеринку к друзьям. Около десяти, хотя мне казалось, что было на пять часов больше, мы пошли в ночной клуб, разместившийся в бывшей церкви. И здесь на полу тоже был ковролин. Я спросила у Лорен: “Where is the shower?”[25], но она не засмеялась. Только спросила, могу ли я повторить свой вопрос. На тусовки Лорен всегда надевает короткую юбку, двенадцатисантиметровые каблуки, густо красится, но никогда, никогда не берет пальто. И не важно, какая погода на улице.
Моя повседневная жизнь однообразна. С утра у меня три часа интенсивного курса с Дарреном, интеллектуалом, которому так важны детали, что он даже носки подбирает под цвет галстука-бабочки. Помимо лексики и грамматики, Даррен учит меня произношению по особой методике. Это смесь пения и скороговорок, которые он заставляет меня повторять до бесконечности. “How much wood would a woodchuck chuck if a woodchuck could chuck wood?”[26] На втором занятии он скажет, что у меня есть способности, и добавит: «Языки всегда легче даются тем, кто хорошо поет».
После обеда я читаю всевозможную прессу, переписываюсь с моей оставшейся в Париже командой и пишу текст, который буду записывать вечером для своего подкаста. По выходным ко мне приезжает Бенжамен, и мы бродим по Лондону, от Ковент-Гардена до Брик-Лейн, не минуя Камден-Таун, Пикадилли-Серкус и Гайд-парк.
Кроме Лорен и Джека у меня никого нет. Мне бывает одиноко, и я все чаще делюсь событиями своей жизни в социальных сетях. Однажды я получаю уведомление на телефон. У меня новый подписчик. Его ник – maxime.jdn. Его профиль почти пуст, но последняя фотография была сделана меньше недели назад в Париже. На ней он держит в вытянутой руке круассан перед булочной возле дома своих родителей. Подпись – всего две короткие фразы: «Лучший круассан в Париже. Но в моих воспоминаниях он гораздо вкуснее».
В следующие дни я караулю сообщения в мессенджере. Говорю себе, что Максим обязательно мне напишет. Дни идут, но он молчит.
А потом он как-то постит новую фотографию. Я сразу узнаю витрину бара, в котором мы провели вечер перед его отъездом в Канаду. Внизу – четыре строчки, первый куплет песни Рено о том, как хорошо присесть на скамейку и смотреть на прохожих.
Я жду Астрид на вокзале Сент-Панкрас. Она запланировала эту поездку сразу, как узнала, что я проведу здесь полгода. На прошлой неделе, когда я спросила ее по телефону, чего ей хочется, она взяла с меня обещание ни в коем случае не планировать ничего особенного. «Не готовь мне банальную туристическую программу. Мне плевать на Биг-Бен и любые другие дурацкие часы. Я еду повидать тебя. Ну ладно, так и быть, еще и двух-трех англичан».
Мы провели часть субботы за столиком в пабе, расположенном в конце моей улицы. Когда нам надоело там, мы немного прогулялись и зашли в другое заведение. Так, от паба к пабу, мы добрались до входа в Банхилл-Филдс, четырехсотлетнее кладбище в самом сердце Лондона. Покосившиеся надгробные камни среди деревьев громоздятся один на другой. Это удивительное место. Даже потрясающее. Тихая гавань посреди городской суеты. Астрид садится на скамейку, чтобы полюбоваться этим странным зрелищем. Я устраиваюсь рядом, и мы долго молча наблюдаем за прохожими, которые идут по узкой дорожке, соединяющей Сити-Роуд с Банхилл-Роу, как будто просто срезая путь.
– Billie and the Graves[27] – хорошее название для группы, а? Постой, не двигайся!
Она вскакивает, направляет на меня свой телефон и фотографирует.
– Вот. Есть обложка для твоего первого альбома.
Под конец выходных, когда она пришлет мне все сделанные за два дня фотографии, я буду смотреть на эту дольше, чем на другие. А потом, лежа в постели, уже засыпая, вдруг возьму телефон и в порыве, о котором почти сразу же пожалею, запощу ее в соцсети с короткой подписью: «Пять минут на скамейке с тобой».
Я жду. Все чаще и чаще поглядываю на экран телефона.
И однажды Максим постит новое фото. Оно сделано на вокзале Монпарнас, место указано внизу, благодаря геолокации. Просто поезд на рельсах, но картинка сопровождается подписью: «Продолжение первенства мира по апноэ-поезду. Новая дисциплина: апноэ-фото».
Ничего особенного. В конце концов, это всего лишь фотографии. Просто фотографии.
Дело не в них. Дело в моей улыбке.
Теперь я смотрю на мир вокруг себя совсем по-другому: каждую секунду так и вижу кадры, которые могла бы снять. Я ищу вокруг себя детали, которые связывали бы меня с Максимом и позволили запостить снимок. И это ужасно, потому что я в постоянном поиске. Нет, не детали заставляют меня думать о нем. Это он в любой момент может оказаться где угодно.
Однажды в метро я натыкаюсь на афишу концерта в «Коко», что занимает большое здание в классическом стиле, расположенное в квартале Камден. Когда-то оно было театром, потом кинотеатром и, наконец, стало ночным клубом и концертным залом. Это одно из первых мест, куда сводила меня Лорен, когда я приехала в Лондон. Старинный паркет, балконы, окружающие танцпол, ярко-красные стены. И огромный зеркальный шар, заливающий бликами это пространство.
Я снова смотрю на афишу, медлю несколько секунд. Ну и ладно, была не была. Это я говорю себе. Была не была. Что здесь такого? Ничего такого здесь нет. Я фотографирую афишу и пощу ее на своей страничке, обещая себе, что это в последний раз. Через две недели, после концерта Маркуса Миллера, покончу с этим. Я набираю подпись, два слова – Last chance[28] и покупаю с помощью смартфона билет.
В следующую пятницу я опоздала на «Евростар»[29]. Какая-то проблема возникла на желтой линии метро, а ведь можно было сесть на розовую или фиолетовую. Все три идут одним маршрутом между станциями «Ливерпуль-стрит» и «Кингс-Кросс», но как тут угадаешь? Я будто бы не вижу своей оплошности, но в глубине души знаю, что это невезение отчасти намеренное. Оно совпало с другим фактом: я вышла из квартиры на десять минут позже, чем нужно.
Я звоню Бенжамену. Он хочет взять билет и приехать ко мне, но покупать билет в последний момент – это бешеные деньги. Я отговариваю его, мол, ничего страшного, все равно у меня накопилось много работы. Прежде чем повесить трубку, он говорит: «Я буду по тебе скучать, Билли». Только я собираюсь сказать в ответ, что тоже буду по нему скучать, как мой телефон выключается. Батарея села.