Пока пересекала поляну, выровняла дыхание. Подошла, опустилась на один из складных стульев. Алеша, скользнув по ее лицу, молча протянул ледяную банку кока-колы. Аля открыла банку, сделала несколько глотков. Подставила лицо теплому ветерку.
Прошло, наверное, с полчаса, когда из леса вышли три фигуры. Свет ударил по ним из солнечного брандспойта, обесцветил, разъел до прозрачности призраков. Было что-то в том, как они слаженно двигались, что-то такое, от чего у Али подскочил пульс. Их шествие было похоже на наступление, угрозу, все трое обезличились и стали солдатами неведомого войска. Но вот они подошли ближе и стали сами собой.
Духов устроился на траве, Константинович занял второй стул, Полинка села ему на колени. На ее белых брюках виднелись следы от травы. Алеша раздал мясо с овощами на одноразовых тарелках, разлил вино. Вручил Полинке ее смузи. Константинович поднял бокал с белым вином, позволил майскому солнцу снять пробу, потом поднес к губам, жадно отпил, давая тем самым отмашку к началу обеда.
Вино оказалось тонким, не кислым, приятно обожгло небо. Аромат приправ, идущий от мяса, защекотал нос. Мясо легко поддалось ножу, показалось необыкновенно вкусным и сочным. Две капли упали на оранжевую юбку и расплылись жирными пятнами. Вот всегда с ней так. Никто вроде не заметил, Аля прикрыла пятна локтем. Полинка, потягивая зеленую кашицу из стакана, пыталась наклонить голову то так, то эдак, чтобы спрятаться от солнца, но оно было повсюду.
– Алешенька, не достанешь мой крем от солнца? Он в машине, в белой сумочке, сверху.
Алеша, усевшийся передохнуть на траву, пил кока-колу, скрестив ноги. Услышав просьбу, поднял голову и посмотрел на Константиновича. Он его преданный пес. Режиссер молчал. Алеша снова поднес бутылочку с кока-колой к губам и отпил.
– Я принесу, – Духов поднялся. Сходил к машине, вернулся с белой сумочкой.
– Я же просила только крем, – с неудовольствием сказала Полинка. Достав из сумочки тюбик, она аккуратно положила ее на траву, потом выдавила зернышко крема и принялась мазать чуть курносый нос, лоб и руки. У нее была очень нежная кожа и светлые волосы по плечи. Детская припухлость и округлость еще не окончательно покинули ее тело. Сколько ей – лет семнадцать?
– Сегодня Петля разразился статьей о «Семье в поезде», – Константинович повернулся к Макару. – Читал?
– Еще нет.
– Алеша даст тебе почитать. Знаешь, под каким заголовком вышла статья? «Эти фильмы вы никогда не станете пересматривать». Представляешь, Макарий, он пишет, что я с помощью приемчиков увлекаю зрителя, так что он не может уже отказаться от просмотра, а потом заставляю его, бедненького, помимо воли переживать вещи, которые он не хочет переживать. Вещи, которые его ранят или повергают в шок. И зритель никогда не будет смотреть этот фильм еще раз.
Алю дернул чертенок.
– Но это правда. Я вот не смогу еще раз посмотреть «Воробышка». «Семью» я, правда, еще не смотрела.
– Да? – Макар поглядел на нее с испугом. – Я свожу тебя на днях.
– И? Что это значит? – Широко расставленные глаза режиссера остановились на переносице Али. – То, что ты не сможешь еще раз посмотреть? А то значит, что я добрался до твоей заячьей душонки. И заставил ее выскочить и побегать по острым камням. – Залпом допил вино. Алеша вскочил и налил ему еще. – С другой стороны, ну и пусть не пересматривают, достаточно и одного раза. Пусть так. В жизни тоже невозможно еще раз пережить некоторые события. Я был на футбольном матче в 1982 году в Лужниках, когда произошла давка и много людей погибло. Спасся чудом. Хочу ли я еще раз это пережить и прочувствовать? Нет. Но хотел ли я, чтобы этого никогда и не было? Раньше мне казалось – да, а теперь ответ будет – нет. Спросите себя сами, хотите ли вы, чтобы самых страшных событий, случившихся с вами, в вашей жизни не было? Только честно себе ответьте.
Аля мысленно перенеслась в тот день в гостинице, когда ее мать заболела, и вспомнила все, что произошло сразу после. Хотела бы она пережить это еще раз? Нет. Но хотела ли бы, чтобы этого не было? Боли, ужаса и вместе с тем некой дверцы, которая показала ей совсем другой мир? Она удивилась, что не смогла сходу дать ответ.
– А я вот пересматриваю, – сказал Алеша. – И «Воробышка», и «Поход семиклассников». И «Солдата» с «Они не сдаются» тоже. И «Семью в поезде» буду пересматривать. И «Призрачный остров», когда выйдет.
Полинка наклонилась, поставила пустой стакан на траву, зевнула, прижалась к плечу режиссера и прикрыла глаза.
– Разве не за сильными чувствами люди ходят в кино? – продолжил Константинович. – Но многие хотят посмотреть на сильные чувства героев, как на слонов и волков в зоопарке, через безопасное стекло, так, чтобы их самих никак не задели острые зубы. Хотят, чтобы искусство развлекало. Ну, хочешь развлечения – иди в зоопарк, а еще лучше – в цирк. Посмотри на игру со смертью гимнастки на перекладине или дрессировщика в клетке у тигра с бархатного уютного кресла, пожевывая попкорн. А я в своих фильмах тебя самого на эту перекладину или в клетку засуну. Да! Что? Не так, Макарий?
– Все так, Иван Арсеньевич. Да что с этих критиков взять? Желчь им покоя не дает.
– Премия моя прошлогодняя им покоя не дает, вот что. Кстати, – он прищурился, – я задумал тут кое-что. Авантюрку. Хочу ткнуть нашего Петлю носом в блюдечко с молочком. Ух, как предвкушаю. Следите за прессой, господа. – Он откинулся на стуле, подставил лицо солнцу и по-мальчишески, хулигански рассмеялся.
Никак не получалось застать Тропика в его 314 комнате, чтобы передать визитку от Алеши, – на стук никто не открывал. Кира, по-видимому, еще не вернулась из Сыктывкара, куда уехала на праздники к родителям. Курсовую, в отличие от Али, она сдала. Да, наверняка была все еще в своем Сыктывкаре, а Тропик наслаждался свободой и ночевать в общежитие не являлся. Как-то днем Аля отправилась на Арбат в магазин сувениров, где работала Кира. Тропик тоже изредка там показывался. Отдаст визитку продавщице и попросит передать ему.
На ее удачу Тропик сам оказался в магазине. Точнее, на входе в него. Разговаривал с толстой молодой женщиной в белой безразмерной футболке и огромных джинсах. Женщина прижимала к себе одной рукой ребенка лет двух, тот стучал ей в бок сандалиями, а другой возбужденно размахивала перед Тропиком. Аля кивнула другу и прошла внутрь магазина. Там на нее накинулись матрешки всех размеров, шапки-ушанки, футболки с портретами политиков и актеров – все эти странные сувениры, которые, по ее мнению, к России имели такое же отношение, как и к Австралии какой-нибудь. Сувениры выдуманной страны. От красного цвета зарябило в глазах, закружилась голова. И как только Кира тут работает. Правда, на стене висели и два Кириных пейзажа, наиболее, по-видимому, русские – заснеженная опушка, на переднем плане пенек с шапкой сахарно-снежной пудры и осенний березняк весь в меду заходящего солнца.
Чтобы спрятаться от вездесущего красного, Аля подошла к окну. Из-за полных плеч собеседницы Тропика выглядывал мальчик лет двух, пухлогубый… ой! Сердце Али станцевало чечетку – это же осветленная копия Тропика! Малыш наткнулся на взгляд Али и улыбнулся. Мелкие зубы, точно капельки молока, выстроились в два ряда. Аля улыбнулась в ответ. Тогда он показал язык. Аля, недолго думая, показала свой. Он уткнулся матери в плечо и выглядывал теперь оттуда.
Тропик и мать мальчика о чем-то спорили. Хвост светлых густых волос на затылке женщины раздраженно подпрыгивал. Женщина опустила ребенка на землю, взяла за руку, и вот они уже уходили по булыжникам, слившись с обитателями Арбата, которые будто никогда эту улицу и не покидали, точно фигурки в шарманке, – включи, и все те же фигурки все так же двинутся вперед. Под мышкой у женщины Аля разглядела игрушечную обезьянку – новую, с этикеткой на хвосте.
Тропик вошел в магазин – вспотевший, расстроенный.
– Кто они?
– Все сложно, Алька. Пойдем пообедаем, а?
– А как же магазин?
– Ну есть-то надо.
Он закрыл магазин, повесил табличку: «Перерыв 15 минут».
В кафе сели за столик на улице. Тропик заказал обоим борщ. К борщу подали тонко нарезанные кусочки сала, дольки чеснока, кружочки лука, зелень, сметану в миске и треугольники мягкого свежего ржаного хлеба. Аля помешала борщ – тот был горячим и густым. Взглянула на Тропика: темное полное лицо было грустным.
– Ужасно, когда тебя стыдятся, – пробормотал он, пододвигая тарелку. Костюм, обычно сидевший на нем идеально, теперь выглядел так, будто был с чужого плеча. Тропик водил ложкой в борще, изредка вяло отправляя ее содержимое в рот, – это он-то, евший обычно так аппетитно и заразительно, что никто не мог удержаться, чтобы не приняться жевать за компанию. Кира, забывавшая поесть весь день, а то и не один, наверное, до сих пор жива только потому, что и на нее действовала эта магия Тропика.
Но вот вздохнул, положил на хлеб кусочек сала, сверху дольку чеснока и принялся за еду более энергично.
– Кире не говори, ладно?
– Она не знает?
– Знает, но делает вид, что не знает. – Второй кусочек хлеба с салом и чесноком исчез во рту Тропика. – Все, проехали, забудь. Как сама, Алька? Кира говорит, ты бросила учебу?
– Я… нет… ничего я не бросала. – Аля сосредоточенно принялась есть.
– Будешь? – Он показал тарелочку с хлебом, салом, которую Аля отодвинула.
Она покачала головой, и Тропик подвинул тарелочку к себе.
– Любовь, любовь, понятно, но Алька, послушай умудренного жизнью полунегра, закончи хотя бы этот курс.
– Любовь? Это вовсе не…
Он засмеялся:
– Ну да, ну да. Ну ладно, дело твое, конечно.
Официант принес пузатый чайник, две чашки, сахарницу и пирог с ягодами.
– Вообще-то я пришла к тебе по делу, – важно сказала Аля. – Сейчас. – Она залезла в сумочку, ту самую, с бабочками над городом, вытащила визитку, которую дал Алеша. – Вот, – протянула Тропику.
– Дмитрий Алешкин. – Темные пальцы Тропика пощупали карточку, провели по тиснению. – Это кто?